В последнее время меня регулярно упрекают в мещанстве. В жлобстве. В конформизме. Бывают такие богатые, жирные времена: упреки рекой текут и ноосфера полнится домыслами на твой счет. Но что веселее всего, упреки исходят от людей, до смерти напуганных возможностью потери своих сладких синекур, с которых им полегонечку капало бабло. Капало, капало — и вдруг перестало. Отчего господа нонконформисты забились в истерике, принялись искать утешения у всех подряд, спрашивать: ведь это еще не конец? ведь не конец же? Я честно сказала: кажется, это и есть конец. Причем ничем не смазанный. Готовьтесь, родные, он-то уже вполне готов — видите, какой… изрядный.
После чего меня, разумеется, могли обвинить в цинизме, сарказме и маразме, я бы не удивилась. Но меня отчего-то обвинили в мещанстве — видимо, за то, что подобных страхов не разделяю. Не с моей биографией их разделять.
Тут нечем особенно гордиться, но я прирожденная авантюристка: в полгода, как щенок, была вручена бабке «для подращивания», с родителями познакомилась в шестилетнем возрасте, в семнадцать ушла из дома, в восемнадцать уехала из Москвы в Новосибирск, поступила там в университет. Притом, что московский биофак у меня под окнами располагался, буквально: мы жили на Университетском проспекте, окнами на здание ГЗ МГУ. Но я все-таки уехала, ломая и разрывая всё, что можно, включая материнское сердце и сердца любящих друзей, хнык-хнык.
Недолго, впрочем, они хныкали — они всегда хнычут недолго, когда ты уходишь. И это хорошо, если разобраться. Потому что всякому, у кого есть цель, приходится уходить, выламываться из привычной среды — и так раз за разом.
Некоторым людям, далеким от представления о том, что такое цель (поскольку их болтает по жизни, будто говно в проруби), приятно считать свои перемещения жертвой. Приносимой сами-понимаете-какому внутреннему миру. Поэтому они, если хотят подлизаться, немедля начинают и тебя в жертвы записывать, не замечая: ты так живешь, а не приносишь себя на алтарь, выбирая из двух зол. Время от времени меняешь старое, исчерпавшее себя, на новое, перспективное, и не видишь в том никакого самопожертвования. Наоборот, тебе это нужно — что-то новое, чего ты раньше не делал, не умел. А ты этому новому не нужен — не заслужил еще, чтобы тебя воспринимали, как нечто нужное.
Однако чем понимать свою реальную роль, большинство людей предпочитает набивать себе цену, да не как-нибудь, а непременно нытьем: мы сИроты, мы всё тебе отдали, всё, а ты с нами без всякого почтения… Они так и с людьми, и с делом, и с жизнью обращаются — бьют на жалость и одновременно хвастаются. Наверное, им кажется, что они милые, словно котята. Увы, как говорится в одном мудром пирожке:
«у кошек есть волшебный возраст
он полон ласки и любви
чуть раньше их обычно топят
чуть пожже любят но не так».
Не в том эти котята возрасте, чтобы получать ласку и любовь в ответ на любой мявк. Но хотят, да. А еще надеются, что станут для тебя той самой целью. Или даже Целью — от содержания пафоса в организме зависит. Людям свойственно мечтать о том, как они станут чьим-то светом в окошке и как их примут во всей многогранности, начнут о них заботиться, волноваться и переживать. И возлагать на них надежды. То-то будет весело, то-то хорошо!
Дурачье.
Достаточно оказаться в кольце любящих рук и услышать: «Я в тебя верю», как начинаешь понимать: это тебе не лингам собачий не голубые котячьи глазки делать. Пришло время что-то собой представлять, коли на твою персону уже надежды возлагают, а не кое-что другое с прибором. Вера в твой потенциал — своего рода знак. Между тем буквально каждый третий объект веры отчего-то дергается и бубнит, что он, де, никому ничего не должен. Чего, спрашивается, боится эта звезда? Не чего, а кого. Себя.
Ибо не каждый из нас что-то собой представляет, далеко не каждый. Кто-то всего лишь безвольное подобие мамы-папы, за пределы семейного сценария вовек не рыпнется, проживет их жизнь вместо своей и детям завещает. Кто-то мотается по городам и весям, будто поднятый ветром мусор, без цели и средств. Кто-то падает и валяется лежачим камнем, под который, как известно, вода не течет. Притом практически все они есть и будут есть полезными членами общества. Общество, что бы там ни стрекотали масс-медиа, соображает головой, а не муладхарой, коллективным сознанием понимая: успех для миддл-класса есть нормальное жилье, приличная тачка и привлекательный брачный партнер. Ну и хорошая физическая форма, как вишенка на торте. Дайте людям вышеперечисленное — и они немедленно станут учить жизни всех, у кого этого нет. Конкурентность приподнимет им самооценку еще на пару делений — и здравствуй, нирвана!
Нормальный такой успех. Почти для всех. Исключая маргиналов, рожденных, чтобы иметь СВОЮ цель. На которую нельзя работать по выходным, каждый третий понедельник месяца, а также половину отпуска, если теща с грядки отпустит. Которой нельзя сказать: извини-подвинься, у меня тут, похоже, бурный роман намечается, можно, я влюблюсь на полгодика? Которую нельзя отложить на момент окончания мирового или узкопрофессионального кризиса, а то что-то маловато платить стали за исполнение работы моей мечты.
Цель забирает тебя целиком — и ты благодарен ей за это. Ваши взаимоотношения с целью воспринимаются не как тандем «охотник-жертва» или «хозяин-раб», что бы ни выдумывали люди, выбравшие себе хреновые, извне навязанные цели. Это ОНА пожертвовала чем-то, снизойдя до тебя и подарив возможность на нее работать. Ну а ТЫ знаешь: за хорошую работу получишь вознаграждение таких размеров, что успех для миддл-класса с того пика и в бинокль не разглядишь. Хотя есть вероятность: глядеть тебе будет нечем, поскольку вознаграждение придет посмертно — у них там, в высшей канцелярии, тоже раздолбаев хватает.
Но это ничего не меняет. Как для любящего человека ничего не меняет тот факт, что любовь его жизни с годами постареет и подурнеет. Он не будет чувствовать себя принесенным в жертву любви, а ведь не будь ее, мог бы трахать тело посвежее, ибо никому ничего не должен и ваще. Вот так истинная цель и проверяется: коли самоощущение жертвы становится хроническим, значит, это не ваша цель. Даже если вы к ней привыкли, даже если отдали ей нехилый кусок жизни. Пора что-то выбирать. Новое. Свое.
Однако люди не любят выбирать, искать свое и себя. И сладкие синекуры в цене не только у моих погодков, которым детей-внуков поднимать надо, но и у тех самых детей и даже внуков. Хотя молодость, пиздец какое опасное и прекрасное время, существует именно для того, чтобы открыть для себя цель. Или Цель, это уж как повезет.
Впрочем, на подобные высказывания я неизменно получаю обвинения в неуместном романтизме, которые немного контрастируют с обвинениями меня же в мещанстве — но собеседник не замечает контраста. Он горюет о себе. Ему кажется, что никогда ему не было так тяжко, как сейчас, когда у него появилась небольшая, но цель.
