Расскажу-ка я про Великую Любовь, свершившуюся у меня на глазах.
Она была мечница. А он — шпажист. Ну кто не понял, то повторю: она работала с мечом-бастардом и щитом. Снималась в массовках и инсценировках. Занималась постановочными боями со всякими извратами вроде фехтования обеими руками в полном доспехе, сидя на коне и ругаясь, словно пьяный норманн. А он вертел метровой вязальной спицей (ну хорошо, хорошо, очень толстой вязальной спицей), легкий и неуловимый, будто комар-кровопийца.
После тренировок им обоим было нельзя ни-че-го. В смысле еды. Но жрать хотелось зверски. А тренировки у них были в разное время. Поэтому они ходили в парк и сидели в темноте и сырости голодные, нехорошо поглядывая на жирных белок, прикидывая, сколько в тех белках белка, вдвое чаще, чем невлюбленные спортсмены.
Когда ему во время боя разорвали перчатку и отхватили кусок кожи между большим пальцем и указательным, она, у которой синяки на ребрах не заживали никогда, а левая кисть двигалась с большим трудом, действительно сочувствовала ему и шепотом уговаривала, что рука заживет и спортивная слава придет, никуда не денется, и жизнь будет полна, и небо в алмазах — мелочи по сравнению с тем, что увидят они, дай только срок.
Когда ее обозвал «коровой» его лучший друг, он вывихнул другу челюсть и навсегда утратил возможность списывать пропущенные лекции по матану. Поскольку никто больше не обладал способностью внятно записывать лекции по матану, пришлось ходить на них самому.
Они вообще очень стойко прошли через главное испытание своей жизни, через насмешки по поводу того, что она больше напоминала Мокошь, которую изваяли с Валуева, а он — экземпляр саранчи пустынной, непобедимый разве что в ходе казни египетской, а в мирное время — кузнечик и кузнечик. И только кипящая в нем извечная ярость помогла ему выстоять, когда все принялись изгаляться в психоанализе, намекая на его латентную гомосексуальность: иначе зачем нормальному мужику такое мужеподобное нечто в постели? Нашел бы себе девку поприличней, а?
Хотя ей тоже от щедрот перепало. Хиляк, урод и вообще тьфу. Вон сколько нормальных парней с во-от таким размахом плеч. Брунгильды должны спать с Зигфридами, гунявые Гунтеры на их пути — прах и недоразумение. А представь себе, если твои сыновья в него пойдут, а девочки — в тебя? Да они вам ни в жизнь не простят такого распределения генов! И если вокруг него во множестве водились психоаналитики, то вокруг нее в основном тусовались селекционеры. И напевали, напевали по поводу стАтей и экстерьера предполагаемого потомства с многозначительным видом, прерогативой невежд.
Да, комичное зрелище: невеста, похожая на белое кучевое облако, на фоне которого черным худосочным зигзагом мелькает жених в якобы элегантном костюме. Смирившиеся родители и саркастически настроенные друзья — тоже зрелище еще то. А уж погасшие глаза молодой и неостановимые желваки на щеках новобрачного — зрелище, которое я бы предпочла не видеть. Никогда.
А вскоре после свадьбы они исчезли. То есть совсем. Перевелись. Ушли в академку. Слиняли. Смылись. Эмигрировали. К чертям, в пампасы, в Латинскую Америку.
Потому что вечный бой, когда покой тебе уже не снится — это вам не пять раундов по полминуты каждый. Наш человек очень упрям. И на место знакомцев, уже привыкших к существующему положению дел, встают все новые и новые ряды доброхотов-генетиков-аналитиков.
Наши герои сдали свой Иерусалим, Грааль и Каабу. И едва унесли ноги. Напоминаю: «едва» значит «вовремя». К счастью, они не были настолько одержимы гордыней, чтобы ввязываться во все новые и новые крестовые походы. Они просто хотели не слышать домыслов на свой счет — ни тех, что правдорубы прямо в глаза наяривают, ни тех, что сплетники по дружбе сообщают. И некондиционная пара растворилась где-то в Мезоамерике, точно белый миссионер в джунглях Амазонки.
Недавно я увидела ее семейный альбом. На сайте, почти случайно — я не охотник до возобновления почивших в бозе знакомств.
Она покрасилась в блондинку. Ей не идет. Зато ее сыну идет быть натуральным блондином. У него белые-белые волосы, совсем как у его отца. И такая же хрупкая, вертлявая фигура. А дочь пошла в маму — здоровенное теля с каштановыми косами и кротким коровьим упрямством во взгляде исподлобья. Она уже большая, дочь-то. Они ведь поженились, когда эта каштановокосая была на подходе. Теперь дочурка выходит замуж — за креола с огнем в очах. Если судить по фоткам, где будущий тесть показывает будущему зятю, где зимуют побежденные в поединке раки — креол ничуть не крупнее мужчин этого семейства.
Кажется, эти двое все-таки не потеряли свой Иерусалим. Они просто отстроили его на новом месте — там, где не водятся ни селекционеры, ни психоаналитики.
