Помню, как-то я призадумалась: что, собственно такое наследство? И имеет ли значение, сколько оставлено и кому? На первый взгляд кажется: конечно, имеет! Есть же разница — пятьсот мульенов или пятьсот рублев! И потом, одно дело, когда у покойника один-единственный наследник по прямой, а семеро по лавкам плюс сто семь водиц на киселе — уже совсем другое… Но так оно только на первый взгляд.
Наследство — это скальпель, пресекающий дружеские и родственные связи. Это ангел мести, шуршащий крыльями в ночи над твоим изголовьем с вечной присказкой: «Твоя тетка приперлась первой и потырила все серебряные ложки! Ты помнишь эти ложки?!!» Помню. И не забуду никогда. Это ледниковый период, сковывающий твои отношения с двоюродной сестрицей, уверенной, что твоя мама обобрала ее маму во время оно при дележе наследства их мамы. Несмотря на то, что покойная мама ваших мам, дескать, предпочла бы, чтобы случилось обратное. Ну конечно! — думаешь ты. Уж тебя-то, полоротую, бабушка просто обожала! Как увидит, так сразу и обожает, и обожает! А не видит — и не помнит, кто ты есть такая.
И между прочим, после смерти любого человека остается не одно наследство, а несколько.
Первое наследство — это деньги как они есть. Сберкнижка там или заначка под половицей. Редко бывает, что в заначке плонтается крупная сумма. Всего клада подпаркетного только и хватает, что на похороны да на установку каменной бубуки с неискренней надписью «Спи спокойно, незабудка ты наша!» Хотя тем, кому этих денег не досталось, неизменно мерещатся златые горы и алмазы в каменных пещерах.
Второе наследство — это жилплощадь как она есть. Требующая ремонта, скрипяще-протекающая, захламленно-заставленная, пропахшая человеком, которого больше нет. И опять-таки, получившие ее немедленно начинают работать на ремонт и не раз до окончания ремонта пожалеют, что их ЭТИМ облагодетельствовали. Зато не облагодетельствованные будут ходить и зудеть, что их, мол, несправедливо обошли, надо бы по-честному — продать чертову халупу без всякого ремонта за три рубля и всем по рублю на руки выдать.
Третье наследство — это хлам покойника как он есть. Поношенные шмотки, пожеванные молью шубы, потоптанные коврики, потертые книжки. Их ведь тоже ни пропить, ни заложить. Разве что сирым отдать да на дачу отвезти — если оная имеется, конечно. Но те, кто не успел первым протестировать шкафы, непременно припомнят какой-нибудь салоп на собольих пупках, коему в первую мировую цены не было, и библию Гуттенберга, купленную по талонам за сданную макулатуру в тыща лохматом году.
Четвертое наследство — это имя. Если, скажем, покойник был человек известный. Снова начинается дележка — кто истинный имярек, а кто с Дону с моря приблудившийся. Всплывают какие-то замшелые провинности, которые якобы лишают определенную часть наследников права на ношение имени и пользование им как брендом. Тот в пятом классе математичку поджег, другой жене изменял, третий вообще фамильные таланты на работу бухгалтером растрачивает… Как их считать истинными Ититьевыми-Цуцульковскими? Ититьевы-Цуцульковские отродясь себя ни поджогом, ни изменой, ни растратой не запятнали!
В общем, какую бы ерунду после себя покойник ни оставил, а наследники и ненаследники войной друг на друга идут и страшные клеветы друг на друга возводят насчет полученного и недополученного.
Тем более, что люди не в силах оставить покойнику право на свободный выбор: этому даю, этому даю, а этому не даю. Поелику захотелось мне так.
А почему это право на свободный выбор наследника представляется столь сомнительным? Да потому, что и сам покойник свое имущество не в одиночку приобрел. Ему наверняка помогали — деньгами и связями, словом и делом. Когда помогали, думали, что бескорыстно. Зато теперь, когда померший помре, обнаружилось: плоды бескорыстной помощи нашей собирается захапать себе его наследничек! Но ему-то мы помогать и не думали! Ему-то мы нашу любовь и дружбу, а заодно и личное обогащение на блюдечке подносить не намерены!
Да, это ужасно обидно, когда имущество, нажитое с ТВОЕЙ помощью, тянут к себе загребущие лапы нелюбимого родича.
Не говоря уже о том, что и покойничек наш в свое время оказался чьим-то наследником и потом всю жизнь фамильные собольи пупки на антресоли хранил, несмотря на адский запах нафталина… И на него давние кредиторы найдутся. Припомнят, припомнят они у гроба, как все самое ценное-семейное прямиком вот в эти восковые руки утекло!
Ну, а когда закончится подсчет материальных выгод и утрат, начнется подсчет чувств и отношений. Тоже довольно болезненный.
Может, кто-нибудь решит, что я агитирую за самоустранение от дележа наследства как такового? Хрен, то есть пардон! Не такой уж я белокрылый ангел, чтоб отринуть все земные соблазны.
Я, конечно, попыталась, но не преуспела. И обнаружив, что после смерти моего папеньки моя же маменька, будучи ему бывшей женой и никакой не наследницей, вывезла из квартиры все, что не прибито гвоздями, переписала на себя его гараж с парой иномарок да спешно их и продала… Откровенно говоря, я пришла в большое раздражение. Опосля чего поехала к маменьке и вырвала у нее то, что еще можно было вырвать — коллекцию картин и икон. Честно говоря, мазни откровенно дурного качества. Хотя маменька и считала их шедеврами несусветной ценности.
Картины я давно раздарила подругам на родины-крестины-именины, иконы валяются на антресолях без всякого толку… Но мамаше я их все равно не отдала. И никогда ей не прощу ни испарившегося финского гарнитура (редкостно уродливого), ни хрустальных люстр с висюлями (редкостно аляповатых), ни покосившегося гаража (нафиг мне не нужного), ни тех иномарок (ушедших по 500 у.е. каждая). Почему?
Да уж не из жадности. Из разочарования в ее, матери моей, элементарной порядочности.
Все потому, что я ей ДОВЕРИЛАСЬ. В прямом смысле. Генеральную доверенность оформила. Попросила, как человека, с бумагами помочь, пока я сессию сдаю. А она в процессе вывоза движимого имущества усопшего папеньки даже не подала заявление о моем вступлении в права на наследование недвижимого имущества все того же папеньки. Причем мне соврала, что давно-о-о все подала куда положено. В связи с чем я профинтила все сроки и едва не потеряла единственное, что еще осталось после маманиных трудов — жилплощадь. Пол, стены, крыша над головой. Родимый кров. Уплыл бы этот кров государству, а я осталась бы куковать в коммуналке.
Никогда не доверяйте ведение своих дел тому, кому при дележе меньше досталось. Не сможет украсть — так хоть нагадит. Не зьисть, так пиднадкусает. Не позволяйте возбужденному глазу пришлых на поминальные блины соседок и кумовьев шарить в недрах шкафов и полок — многого не досчитаетесь. И вдобавок про немыслимое богайство, якобы на вас свалившееся, слух пойдет по всей Руси великой. По гроб жизни не отмоетесь.
Да! И коли уж вас не упомянули в завещании — постарайтесь себя не накручивать. Не так богат мертвец, как его малюют. Считать чужие салопы и столовое серебро — кошмарно нервозатратное занятие. И представьте себе, что вы делите… не наследство. Кабы речь шла не об унаследованном имуществе, а просто об имуществе в виде абстрактных ложек-стульев-шифоньеров, не было бы этого накала страстей, не было. Уж как-нибудь поделили бы, кому деньги, а кому стулья, если бы те, скажем, на вас с сестрицей и ейной мамашей при генеральной уборке упали.
Ведь делить наследство — это как делить любовь. Тот, кому достается меньше, чувствует себя так, словно ему не досталось ничего.
