В завершающей части рецензии на «Школу в Кармартене» поговорим о последнем аспекте настоящей книги — о художественных образах. Создаваемых иначе, нежели в подделке под книгу. В подделке под книгу читателю на вышитом рушнике подносят квази-образ, трудовую анкету, в которой все сказано четко и обсуждению не подлежит: «Сквайр Трелони. Туп, жаден, прожорлив, ленив, трусоват, надменен. Характер отсутствует. Не женат«. И это до́лжно считать святой правдой, даже если поступки персонажа свидетельствуют об обратном, как, например, поступки Трелони. Невзирая на характеристику, сквайр-персонаж мультфильма «Остров сокровищ» был храбр, демократичен, самокритичен, щедр, изобретателен и добр. Так что характеристику смело можно отправлять за борт и начинать составлять собственное мнение.
Если в «транспортном чтиве» расхождения такого рода происходят нечаянно, оттого, что аффтар и сам не знает, каков его герой, и живописать его ленится, и вообще занимается исключительно накруткой квеста на квест, то в настоящей книге (включая пародийный жанр) подобный прием используется осознанно. Вас могут вводить в заблуждение, чтобы натолкнуть на размышление, сформировать когнитивный диссонанс и заставить спорить с автором. Или с героями, вроде как выражающими авторскую точку зрения. Или нет?
Не хотела спойлерить, однако довольно сложно разбирать художественный образ без упоминания действий персонажа не только в начале книги, но и в конце. Поэтому все, кто намеревался прочесть «Школу в Кармартене», мой вам совет: прочтите сперва книгу. После можете и рецензию прочесть — и даже с бо́льшим интересом.
Есть ли разница между тем, как формируется образ в писательском воображении и в читательском? Есть. Читатель вынужден представлять себе героя по авторским описаниям, а также по словам собственно героя или его окружения. В то время как автор должен передать образ героя публике не столько словами, сколько делами персонажа. Речи и описания могут формировать лишь самый верхний, легко воспроизводимый и легко разрушаемый слой восприятия.
Надо признать, сегодня мы имеем плохо подготовленного читателя, который очертя голову кидается в поставленные ему ловушки: ищет в протагонисте положительные черты (не может же отрицательный персонаж быть в центре повествования, в нем должны быть хорошие или хотя бы страдательные черты); верит тому, что говорят плохого об антагонисте (опять-таки потому, что антагонисту положено быть мерзавцем); искренне не понимает, отчего персонажи из команды «хороших» не действуют, как джедаи; или, наоборот, оправдывает любую пакость, если таковая исходит со стороны воинов света. Даже вполне принятая в кино черно-серая и серо-серая мораль кажется чересчур реалистичным, а вернее, чересчур натуралистичным подходом в некоторых литературных жанрах.
Одним из таких жанров, к сожалению, стала фантастика. Конечно, она всегда тяготела к черно-белой морали и бинарной этике, но в новом веке начала живописать образы вообще без недостатков (как кажется авторам). И чем отчаянней писатели норовят обелить и позолотить своих положительных персонажей, тем более непрочной оказывается и побелка, и позолота.
Обычно МТА в надежде покорить публику используют осточертевшую триаду «глаза-волосы-одежда». Читатель вынужден отталкиваться от невиданного окраса героя и по нему судить о душевных свойствах и характере персонажа, как будто тот на выставке литперсов уникальный экстерьер демонстрирует. В свою очередь, автор настоящей книги частенько не дает исчерпывающих описаний, как выглядел герой, полагаясь на читательское воображение. Более того, порой и у классиков случаются баги — цвет глаз или волос героя самопроизвольно меняется. Зато писатель не допускает нечаянного противоречия в поведении персонажей.
А вот намеренные противоречия случаются. Да так, что недоумение охватывает всех, кто сколько-нибудь способен анализировать происходящее.
Раз уж так случилось, что я время от времени провожу параллели между «Школой в Кармартене» и «Приключениями Гарри Поттера», расскажу о далеком времени, когда сообщество читающих «Поттериану» обнаружило, что Снейп-то, оказывается, гад. Дамблдора убил — и не побрезговал. И лихая понеслась: сотни разочарованных и разозленных оставили в Сети вербально-изобразительный след. Наткнись на этот след бедняга Снейп, читательские отзывы добавили бы несмываемых пятен не только репутации зельевара, но и его мантии. Притом, что Роулинг оставила множество намеков на невиновность профессора, на его роль разведчика и на самопожертвование всем, когда уже не приходится надеяться ни на медаль посмертно, ни на очищение доброго имени. Так и сходят в могилу двойные агенты небелеными и непозолоченными.
Змейк также получает сомнительную репутацию и славу негодяя, пособника Оливера Кромвеля, чье тело в свое время было извлечено из могилы, повешено и четвертовано, что было традиционным наказанием за измену Англии. Голова Кромвеля выставлялась отдельно и была захоронена только в 1960 (!) году в часовне одного из колледжей Кембриджа. И этому-то исчадию ада, которого не хоронили триста лет, служил профессор-химик-фамаколог-врач! Чем не Снейп, врачующий Темного Лорда?
Попытки обелить его репутацию не приводят ни к чему, кроме новых разочарований. Студенты уж и не знают, что думать про Тарквиния Змейка. То есть они не знают, что о нем думать хорошего.
«После экскурсии по Уайтхоллу Ллевелис не заговаривал с Гвидионом ни о чем, связанном с фармакологией, химией, металлами и лабораторными работами: он его берег. Все было ясно как Божий день: они видели не что иное, как убийство человека и травлю людей собаками, Змейку, видимо, все это было не в диковинку, так как он не повел и бровью, напротив – все время поддерживал лорда-протектора, самым буквальным образом поддерживал – под руку. В общем и целом, это не оставляло радужных надежд на то, что Змейк вдруг расправит крылья и из противной гусеницы превратится в неземной красоты бабочку«.
И речи Мерлина, до смешного похожего на Дамблдора своей бестолковостью, своим склерозом, своими прибаутками, своим наведением тени на плетень, вызывают еще большие сомнения: вдруг старый пень выжил из ума и доверяет отменному мерзавцу, только и ищущему способ угробить школу?
«Вы не поверите, коллеги, но я своими ушами слышал сквозь замочную скважину… э-э… кхм… да… что Тарквиния обвиняют не в чем-нибудь, а в пособничестве англичанам в деле уничтожения школы! Как вам это нравится? Тарквиния, который, можно сказать, пожертвовал собой, точнее, пожертвовал-то им я, но ведь с какой пользой!.. Вот посидели бы там сами у Кромвеля, разом бы поняли, почем фунт лиха!.. Так вот, хочу сказать обо всех этих клеветнических слухах: я это все прекрасно вижу и намерен одним махом пресечь! С какой стати Змейк, который пять лет подряд присутствовал чуть ли не на всех публичных казнях и потом еще подписывал чуть ли не заключение о смерти ради того, чтобы школу НЕ закрывали, станет после этого сотрудничать с комиссией? Да протрите глаза! Ведь чуть какое-нибудь тонкое, щепетильное дело – и, кроме Тарквиния, его просто никому невозможно поручить. Все перезабудут, напутают, сболтнут Макферсону про Оссиана, да еще порекомендуют его как специалиста, из деликатности постесняются предложить Ричарду своего коня!.. Вот и теперь. Тарквиний опять взял на себя самую сложную и неприятную из всех задач – общение с англичанами. Ну, давайте теперь будем его за это травить! Тогда уж и меня заодно! Потому что не кто иной, как я, поручил ему это, а поручил я ему это потому, что только у него одного здесь мало-мальски приличный английский!..»
Но что страннее всего, Мерлин говорит чистую правду: присутствие на казнях выбило бы из кого послабее весь дух; невозможно поручить тонкое дело шпионажа человеку, у которого нервы не железные; общаться с англичанами, настроенными ущучить наглых и своевольных валлийцев — та еще услада… Однако эта правда проходит мимо читателя, как и в жизни — неосознанной, не вызывающей ни сомнений, ни размышлений. Публике нужны разоблачения и разъяснения, четкие и эффектные, а не намеки!
Автор, можно сказать, подносит читателю зеркало и предлагает взглянуть на себя со стороны. На свою опрометчивость, неблагодарность и склонность доверять кому угодно, если тот умело преподносит свои (или чьи-нибудь еще) идеи — включая весьма чудовищные. Благодаря этому какой только клеветы не возводится на исторических и полуисторических лиц, известных из легенд, романов и пьес. И чем талантливее пьеса, чем одареннее сыгравшие ее актеры, тем легче в умы проникает напраслина.
«Уже много лет весь мир узнаёт нашу историю не из наших уст и считает, что биографии всех наших королей состоят из предательств, кровавых убийств, самоубийств, безумия и членовредительства. Мы, младшие ученики школы в Кармартене, осмеливаемся слегка возразить на это, в надежде внести некоторую ясность. То, что мы показали вам сегодня, напрямую взято из наших исторических хроник. И если когда-нибудь вы усомнитесь в том, что король Ллейр был нормален, а Макбех не был предателем и убийцей, вспомните слова самого Ллейра:
…А ведь наврут с три короба, потом
Не расхлебаешь. Вы меня спросите,
Кем был я, что, зачем и почему.
И Ллевелис отходил назад так, как будто делал шаг в небо«.
Так же, как кровавые одежды Мак Кехта (испачканные, к слову сказать, соком костяники), эти мрачные истории — дань чувству вины и времени, которое позволяет вине зацементироваться, прорасти сквозь душу и стать ее неотъемлемой частью — то ли стержнем, то ли пронзившим навылет копьем, то ли мировым древом Иггдрасилем. Опять же, как говорил Мерлин…
«– …мы показали совершеннолетие, когда подросток в первобытном обществе проходит испытание. Могли привязать к дереву в лесу до рассвета, или послать в одиночку на медведя, или отправить добывать что-нибудь редкое… ну, чтобы молодой человек подтвердил звание взрослого.
– Вот это верно. Молодежь, ее нужно держать в руках, – обрадовался Мерлин. – Устраивать им испытания разные, трудности… да хоть просто мелкие пакости!.. Находить для этого время. Юных членов общества, их нужно не забывать стращать и запугивать. Дело трудное, неблагодарное, но… приносит свои плоды«.
Чем, собственно, и занимается Школа в Кармартене: стращает, запугивает, испытывает на прочность всякого, кто прошел вступительный экзамен. На плечи выпускников ляжет довольно непростой выбор и ответственность, которой не избежать, даже если ты всего лишь овечий лекарь.
«– Вот вам овца. Она совершенно здорова. Заразите ее одной из трех тяжелых болезней, которые мы с вами успели изучить, и вылечите в порядке заключительного годового экзамена. Приступайте. Я вернусь через три часа и проверю, в какой стадии заболевание.
И Змейк повернулся уходить. Овца заблеяла.
– Жарко тут, – сказала она простодушно. Она не поняла слов Змейка.
