Однажды, помню, мне продемонстрировали «критически-поведенческий акт» лумумбарского недокритика и «первого майкопского стилиста» Кирилла Анкудинова — весьма показательное зрелище. Микробонапарт из Майкопа тиснул самодонос в «Литературной России», статью по поводу творчества некого писателя, коему он, К. Анкудинов, без всякого стеснения нагадил: «Проще сказать, у кого авторской книги нет. Нет сборника рассказов у Мурата Адашесова. И не будет никогда, если он не помирится со мной (причиной размолвки стало абсолютно беспочвенное недоразумение). А жаль, если этой книги не будет». И последней фразой сам свое «жаль, если книги не будет» и опроверг: «Остаётся надеяться, что книга не выйдет». Спрашивается, вот как это нечто считать критиком? Мстительный, мелочный азиоп, всем своим поведением подтверждающий впечатление, сложившееся у меня при первом знакомстве. Профессионал из такого может выйти только в одной области — штатного трололо, пишущего гадости по одиннадцать рублёв коммент.
Так и делается в наших палестинах карьера и репутация — вернее, то, что по неведомым причинам считается репутацией и карьерой, а на деле является инфоповодом для хайпа. Каким образом «хайпанутые» могут обрести звание, скажем, литератора после эдаких кунштюков плюс написание безграмотных статеек, книжонок и проч.? С чего вдруг богадельня для «своих» станет кузницей талантов? Почему богадельня и для каких «своих»? Да все тех же…
А. Кузьменков писал: «Любопытная деталь: все судьбоносные события в жизни А. Ганиевой происходят попарно. Брак с главредом «Литературной учебы» Максимом Лаврентьевым – премия журнала «Литературная учеба». Дружба с В. Пустовой, завотделом критики «Октября» – премия журнала «Октябрь». Работа в команде «Дебюта» – «Дебют».
Истории такого рода бесчисленны и однообразны. Например, Жучка, с недавних пор усевшись в «Текстуре» завкритикой, первым делом притащила с собой подружку — угадайте с трех раз, кого? Хотя в «Текстуррах-Литературрах» и без жучек-шавок всякого-разного хватало, чего греха таить. В. Пустовая прямо на пороге родила «Текстуре» свое очередное плаксивое откровение под общим названием «Объективность не кажется мне ценностью в литературе» — а в критике тем более. Ну еще бы. Кто бы сомневался. И разумеется, завела песню про свой опус, усердно рекламируемый подружками: «Пока я не встретилась с откликами именно раздражёнными. Но были реплики недоумения типа: «зачем она это пишет?»»… Забавно наблюдать, когда человек откровенно, беспомощно и жалко врет. Надо же уговорить себя и всех уверить, что твое пустовое писево не вызывает у публики раздражения, а токмо изумление. Это же признак того, что ты «дико талантлив(а)»: произведения новаторов от искусства испокон веков удивляют серых обывателей (то есть нас с вами). Хотя у многих читателей «не из балетных» и даже у непосредственных «коллег» Пустовой ее «Ода радости» вызвала именно раздражение, а кто-то из критиков так и выразился: «Для себя написала — сама и читай!»
Впрочем, в очередном излиянии Валерии Ефимовны читать до смешного нечего, кроме вечного голодного, бабьего, скулящего про «и прекрасного Снегирёва». Поздравляем «Текстуру» со слиянием с сектой Свидетельниц Снегирева. Весьма полезное приобретение — больше, больше полезных людишек, лишенных таланта, но сполна наделенных умением влезать без мыла. Свидетельства политики привлечения полезных людишек читаются между строк статейки: «…от заместителя главного редактора «Дружбы народов» Александра Снегирёва, при котором журнал, что называется, раскрутился и дерзко обновил контент — чего стоит только публикация романа Сергея Самсонова, награжденного потом премией «Ясная поляна», — до директора «Вопросов литературы» Игоря Дуардовича, предпринявшего остроумные и успешные шаги по преодолению дефицита в бюджете редакции…» — что это, как не признание: «Нам хорошо заплатили за признание вот этого вот»?
К случаю приведу фейсбучную исповедь особы по фамилии Беломлинская — очередная поэтесса-дислексик с хорошей такой шизофазией (и не только с шизофазией), но главное, с кучей ценных знакомств. И вот эта самая поэтесса с речевыми патологиями рассказывает, как «сделала Прилепина Прилепиным», сыграв на элементарной подлости Юзефовича (папаши): «прилепину я лично помогла
хорошо помню летний сад
и мы гуляем с юзефовичем
и я его уговариваю дать свой голос за прилепна
мне очень нравились его раасказы и сам он в ту пору
юзефович колебаося между прилепиным и шишкиным
это был «нацбест нацбестов»
юзефович говорил: ну веь ноль шансов у прилепина, какой смысл? а шишкин — все таки умеет организовать вокруг себя, у него есть шанс…»
Литература, литература… Что литература? Человечек умеет таки организовать вокруг себя — это куда важнее! То-то дочурка папеле Юзефовича, пенница слюнявая, впоследствии заявляла: «Взбивайте пену вокруг себя, писатели! А то я вас не замечу». Семейке явно нет дела до литературных свойств этих самых писателей. А до чего им есть дело?
А вот до этого самого: «а я отвечала: — да какая разница, у кого какй шанс, смотри как красиво ты будешь выглядеть: прилепн твой ученик по «липкам» — и в жюри есть еще один его учитель — лимонов. ты лммонова не читал, а он то читал тебя, ценит твоего унгерна, и вот вы — два мэтра — оба дадите голос своему ученику, больше конешно никто не даст — у всех там свои команды болельщиков, но просто красиво будет. а шишкин — человек непордошный, ты же знаешь, не думай о том кто победит, думай о том. какая красивая картинка: два крупных писателя, таких разных, поддерживают своего ученика…
прилепину как и юзефовичу, как и всем прочим, в голову не могло прийти что он выиграет этот «нацбест нацбестов», у него был билет в плацкарте туда и обратно.
но вышло вот что: лимонов и юзефович дали прилепину свои голоса. и у него вышло — два голоса. а больше два голоса — не вышло ни у кого! там было 10 судей и 10 номинантов, и все просчие голоса получили по одному. ни у кого двух больше не было. и прилепин получил эти 100 000 баксов. он описывает как положмл их в потртфель, напилс в тот весер и повез их в плацкарте в нижний. на верхней полке. под подушку портфель положил». Прелестно, не правда ли? Как говорится, «псих, но не дурак». Сумасшедшие хитры — помните об этом, нормальные!
Какая разница, что они там пишут, эти номинанты-хреноминанты? Главное, ТЫ, их судия, будешь выглядеть красиво, если тебе этого неведомого Шишкина грязью облить и сделать тебя большим поклонником Прилепина. Внезапно. Гордость из безумной бабы так и прет. Но ее восторгов почему-то не разделяют всякие идеалисты вроде… семьи Топоровых. Топоровы — идеалисты! Забавно, не правда ли? А ведь так и есть: «Аглая Топорова: какая противная история
Julia Belomlinsky: истрия не противнее шишкина-плагиатора, вставившего в венерин волос дневник изабеллы юрьевой и не упомянувший ее имени
Аглая Топорова: про шишкина не знаю, но мне противно узнавать такие подробности нацбестовских голосований. отец-то покойный верил, что жюри голосует из эстетических соображений, а не ради «картинки с крупным писателем». позорище».
Вы, Аглая Викторовна, просто открываете перед нами новые бездны падения критики, на фоне каковых бездн ваш покойный батюшка кажется идеалистом, кристально честным романтиком, а не тем убеленным сединами троллем, каким его все запомнили.
Вспоминается какое-то безликое существо, припадавшее к стопам безнадежного графомана Леонтьева в gorky.media. Предмет поклонения, как выразился сам леонтьевский покровитель, «суровый молодой человек», живописующий сценарии в духе «садиконациста» в варшавском гетто, а также московский разврат — старушек и старичков на девятом десятке, вовсю практикующих БДСМ, удавленниц двухнедельной давности с гематомами на теле, члены с клыками… От своих же, от писателей вьюнош удостоился эпиграммы: «Свои клыки вонзая в члены
Он не упустит никого,
И семя, смешанное с кровью,
Точится из груди его».
Ну как же, Леонтьева ведь выдвинул этот… как его… Е. Попов, что ли? Как теперь «сурового» (а также сермяжного, посконного и домотканого) не похвалить, не сравнить, скажем, с Данте? «Артемий Леонтьев позиционирует роман «Москва, Адонай!» как вторую часть дилогии «Рай и Ад», отсылающей ни много ни мало к «Божественной комедии» Данте. Первая часть, «Варшава, Элохим!», была опубликована в прошлом году в журнале «Октябрь», а впоследствии вышла и книгой. «Варшава» оказалась Раем; теперь перед нами Ад». С какого бодуна пишут эти «горькие хвалитики»? Варшавское гетто — это рай? Чтоб вам в таком раю всю жизнь жить, критики.
«Избыточность не обходит стороной и язык романа. После «Варшава, Элохим!» неоднократно было отмечено, что стиль Леонтьева изобилует деталями и богатым синтаксисом». Это про что? Про уморительную метафорическую безвкусицу: «…вот по миру шагает ошалевшая, неистовая армада – доморощенный, обласканный политическими опахалами сатана облизывает губы и сшибает города своими лапами, роет могилы и прячет-прячет под землю миллионы людских голов, засыпает, как желуди»? Доморощенный сатана, обласканный опахалами (политическими притом!), закапывающий желуди (зачем он их закапывает? и что это за существо, которое не выкапывает желуди, как свинья, и не прячет их в дупла, как белка, а закапывает в землю?). И такое у Леонтьева на каждой странице. Пошлость в дистиллированном виде и высокой концентрации.
Леонтьевский опус уморительно-пошл не только там, где он пытается шокировать публику БДСМ-геронтофилией, но и там, где аффтар пафосен до истерики, и там, где он пытается быть «своим в доску». Но современный критик соврет — недорого возьмет, он беззастенчиво восхищается всем, вплоть до идиотизмов и штампов: «В «Москва, Адонай!» добавляется еще одна особенность — странности разговорного языка. «Это „чичас“, ее надо вставить в диалог кому-нибудь из артистов… характерное такое словечко, музыкальное… Но вообще она переигрывает, по-моему, <…> к чему эти придыхания, не понимаю», — думает драматург, и слово действительно есть в тексте именно в таком виде. Герои Леонтьева используют выражения «май френд», «ферштейн» и «голуба» — яркие, но настолько нереалистичные, что от ощущения театральности не удается скрыться, даже если забыть про многослойность структуры». Ощущение, будто критик даже «Сказку про Федота-стрельца» не читал: «Это я тебе, голуба, говорю как краевед», да и старых фильмов не смотрел, там трофейных выражений вроде «ферштейн» было немало, особенно после войны — да так и осталось. Про «май френд» смешно и говорить: что в этом выражении нереалистичного? Что?
