— Прости, для такой громадины, как ты, эта дверь совершенно невыходимая.
— Непреодолимая, вы хотите сказать?
— Нет, именно невыходимая. На свете нет ничего непреодолимого.
«Алиса в Стране чудес» (1951)
Сама не заметила, как подборки из младоаффтарских ляпов превратились в лекции, объясняющие, почему это ляп и как писать, дабы подобного не допускать. Ну что поделать, не умею я прикалываться, а тем более прикалываться впустую. Как сказал мой френд Борис61, «задумала собрать хороший качественный пулемет, а все равно получается ядерный комплекс стратегического назначения». Может, все дело в ощущении: проходит время людей, понимающих, что Шилов и Глазунов — не художники, а всего-навсего бизнесмены, как и время людей, для которых бизнесмен в сравнении с настоящим художником «всего лишь». Спешу рассказать, что знаю, пока мое время не протекло меж пальцев.
У нас же как в России повелось? Если по телевизору скажут-покажут что-нибудь дельное, звучащее и выглядящее как правда, ширнармассы в сказанное-показанное нипочем не поверят, бо враки демшизы намного интересней и позволяют скоротать время до обеда в зажигательном политсраче. Зато если TV льет елей на гроб деловитой, брехливой бездари, раскрученной по административной линии, — все слаженно кивают: зашло, типа, солнце, российского искусства.
Милые, у искусства (кстати, не российского, а советского, советского до мозга костей, невзирая на повышенную клюквенность) таких солнц было тринадцать на дюжину, колебавшихся с линией партии. И светили они даже в жопе, особенно в жопе у вышестоящих, выискивая, куда бы еще просквозить с выгодой для себя. Но, как сетует Ирина Антонова, двужильный директор ГМИИ (и не поправляйте меня: Антонова-де бывший директор — бывших директоров мировых музеев не бывает): «Меня иногда спрашивают: почему вы отзываетесь о портретах Шилова небрежно, так сказать? Да, такой портретист, как Шилов, — очень тяжелый случай. И чтобы это объяснить, я должна рядом поставить картину. Не обязательно Рембрандта. Достаточно Репина, Серова. Но ведь зритель, у которого не воспитан взгляд, — он этого не видит. Он считает: ну, вот художник же все изобразил. Да если бы он меня изобразил как Елену Образцову, это же с собой можно покончить, так это ужасно! Как она могла позволить себя так изобразить? А всем нравится: все прописано, ткани, прическа», — так же и я могу посетовать: чтобы учить не желающих учиться, мало им перечислить, чем их писево отличается от литературы. Они. Не. Поймут.
Снова убедительная просьба к блуждающим сетевым (я бы даже сказала, блудящим в Сетях) экспертам: не надо соваться сюда со словечком «боллитра» и разговором об отличиях от нее младолитросвежака, якобы гнездящегося на фикбуках и литпорталах. Во-первых, я вас непременно оскорблю ни за что, всего лишь за глупость и необразованность вашу; во-вторых, я вас забаню навсегда, заткнув — о несправедливость! — ваши бездонные ротики; в-третьих, речь я веду не о большой литературе, а наоборот, о литературе самой хилой, безыдейной и местечковой, вроде той, за которую господам либерастическим нацменам премии дают. Однако творчество МТА XXI века не тянет даже на зачаточный, конъюнктурный и неряшливый уровень литературы.
Потому-то вас, начписы вы мои несуразные, и не балуют откликами-отзывами, про рецензии и вовсе молчу. Нет в ваших опусах ничего, что стоило бы рецензировать. Отзывы в духе «понра-не понра» — это не отзывы, это лайки и антилайки, фидбэк, не стоящий потраченного на него трафика. Выражение читательской имхи можно преспокойно заменять сердечком или блюющим смайликом, в них тот же уровень информативности. А вам ведь разбор полетов подавай, не так ли? Очень хорошо вас понимаю, обучение происходит именно через него, через построчное объяснение, что в этой фразе не так, что в той, что в третьей…
Однако мне, как критику (я, что бы про меня ни врали, не редактор и быть редактором не хочу):
а) невыразимо скучно анализировать распространенные, типичные для МТА ошибки на конкретном примере очередной самиздатовщины или фикоперщины — все младоаффтары ошибаются в одном и том же ключе, и лишь единицы их способны перенести на себя и свои опусы правило, изложенное не только мной, но и множеством куда более продвинутых специалистов; ну а все остальные не в состоянии выучить и применить даже проверочный вопрос к «-тся» и «-ться» — «что делать — что делает?»;
б) неприемлемы технические разборы прозаических произведений, если делать их по редакторским канонам — это же гигантский объем бесполезной писанины, бесполезной уже потому, что аффтар правит свое писево исключительно в том месте, куда ты его ткнешь носом, не замечая точно такой же ошибки в следующей строке; все оттого, что самиздатовщина полагает: ты, словно училка, подчеркиваешь все его ошибки — то есть они согрешили только там и тем, на что указала я, а в остальном их опус написан безупречно;
в) уже давно не смешны увертки начписов, их попытки сделать вид, будто ты их хвалишь уж тем, что не ругаешь на все корки — нуачо, вы же не сказали, что это унылое гавно, значит, я пишу ха-ра-шо!
Каждое поколение учеников повторяет одни и те же хитрости, снова и снова. И всякий раз эти дети надеются, что их не раскроют. Все потому, что им кажется — до них никого не было, и после никого не будет. Ибо мир возник в ту секунду, когда они открыли глаза и разорались, требуя титьку. Когда-то и мне так казалось, лет эдак до тринадцати. А потом я повзрослела — надоело попадать впросак.
Однако определенное отличие «их» от «нас» имеется. С каждым годом писатели — что масслит, что мейнстрим, что конкурсная блядва, не находя новых путей, берут числом. Они становятся всё неряшливее, все пошлее, все вторичнее. То какая-то вырусь из-за бугра по следам удачно отстрелявшихся Бадлонских и Колядин пишет ро́ман об Иване Грозном, где царь ходит в бушлате (которым, надо понимать, допрежь тайного года опричников по Кремлю гонял) и сетует, что души у русских людей XVI века, аки (паки?) «мерзлая картоха в погребе» — как такому объяснишь, что третий, третий, блядь, раз эта фишка не прокатит на одних и тех конкурсах, в одних и тех же лонг— и шот-листах? То всплывшая в грязной пене соцсетей жалельщица городских сумасшедших разводит литературщину под номером шизофрении, взятом из МКБ-10 — и это единственное, что романистка знает «по части матчасти». Если вы вздумали писать водолазковщину нечто в историческом или психологическом жанре, то зачем пересыпаете свой опус багами, будто капусту клюквой? Или кроме клюквы публике надеяться не на что?
Если глянуть на вашу смену, то видишь: безграмотность, неряшливость и выпендреж — всё, что нас ждет. Так и увязнет целая эпоха в установлении на пьедестал шиловских шиншиллей и глазуновской пошлости, пока литература и кино будут бороться за лучшее место у параши. Глядите сами, вот они, ваши духовные наследнички.
…гигантский змей, который долго что-то вынюхивал, ползая вокруг кузенов, то и дело телепая языком. — В русском языке нет слова «телепать». Есть слово «телепаться» — болтаться, мотаться; висеть и качаться. Есть слово «телепень» — в переносном смысле «болван, повеса; полный, вялый ребенок», в прямом — устаревшее «большой, двуручный кистень, вроде цепа; ядро на цепи; язык, билень, клепало у колокола». Устаревшее выражение «дать телепня» — «ударить». Если употребляете диалектизмы или то, что вам, как Колядиной и иже с нею, кажется красивым старинным словом, проверяйте их в словаре — мало ли, как говорят в вашем болоте городе и семействе. Запомните уже: русский язык и русская литература больше вас и вашего ПМЖ, намного больше, вы не у себя в сортире по-маленькому ходите.
— Я привык к властным чертам. У меня почти вся семья состоит из сверхамбиций, помноженных на положение, — печально ответил Арэль и перевел взгляд на небольшой фонтан около скамеек. — Что, прямо так от сверхамбиций, на что-то там помноженных, ты и родился, несчастный? Неудивительно, что ты так печален.
На лице расползлась утопическая улыбка и мир перестал для меня существовать. — Каких только улыбок не встречается у МТА. Они не могут обойтись поистине гигантским набором эпитетов из словаря эпитетов, тоже далеко не безгрешного — но и в нем нет утопических улыбок.
Король встретился с ним сразу же, но о делах говорить не спешил. Пространственную беседу прервал сам Дилан, когда она ему надоела. — Пространственным может быть воображение, изнурительные вы идиоты. Беседа бывает долгой и утомительной, а речь — пространной.
Мэцкэй поднял голову к пасмурному небу и одними губами прошептал: «Огромное спасибо!». Глаза предательски защипало, а по суровому мужскому лицу скатилась одинокая слеза. — Вот он, аналог живописи Глазуновых-Шиловых: всё-то на картинке есть — суровое небо, шептание губами, суровое мужское лицо, одинокая слеза, огромная спасиба… Ничего не пропустил, всё изобразил — красывенько вышло, панымаишь!
Хорошая всё-таки штука — магия. Лёгкое движение, пара слов — и вот ты уже гладко выбрит, причём почти везде, кроме головы. — А голову пошто не побрил, гяур-пидарас-пазор семьи? Голову брить надо, а остальное отпускать, как правоверные эльфы делают. Ты, похоже, из неверных, секир-башка тебе и аффтару твоему.
Жест, от которого он отучился за первые же недели жизни в Дурмстранге хотя бы потому, что и прежних растрепанных вихрей у него больше не было. И сейчас, проведя пальцами по короткой прическе, за которую и пальцами зацепиться негде, стало почему-то только обиднее. — Здесь перед вами типичный сменщик Колядин и прочих любимцев «Неебукера» — в их листы не берут опусы, где ошибка не в каждой фразе. Вихри вместо вихров на голове многострадального Гарепотыра, а в следующей фразе анаколуф вроде чеховской шляпы, которая слетела, подъезжая к станции и глядя на природу в окно — нуачо, кошерненько.
— Сиэль, дочь моя, ты вернулась целой и невредимой, — начал восторгаться Менарх, обнимая свою дочь. — Менархе (др.-греч. μήν «месяц» + ἀρχή «начало») — первое менструальное кровотечение. Менархе обычно происходит через 2-2,5 года после того, как происходят первые изменения в развитии груди. Что должно прийти на ум роженице, чтобы она дала сыну имя в честь своих первых менструаций? И что должно быть в голове у МТА, чтобы он давал персонажам медицинские термины вместо имен? Я помню опус, где главную героиню звали не Милена, а Мелена, через два «е». Притом, что мелена — это черные бесформенные испражнения с характерным запахом, симптом появления крови в экскрементах.
