От нечего делать провела эксперимент на человеке. Меня всегда интересовали психологические ритуалы. Есть у людей пристрастие ко всяким табу, иногда личным (это, как правило, нечто фрейдистское — ну, или юнгианское); но чаще коллективным. Вливаясь в некое сообщество, неофиты проходят обряд инициации откровенно идиотскими гейсами. Так в старину в Ирландии называли странные до нелепости запреты, окупающие добрым людям удачу, а преступникам даденные в качестве наказания: не пить молоко черных коров, не спать головой на север, провести ночь со всеми девицами пятины, то бишь территориальной единицы… А что, удобно. И объяснять ничего не надо: это был не секс, а гейс, дорогая!
Вот младые майонаховцы, например, обременяются гейсом невыпекания оладьев из супа. В ныне почти заглохшем сообществе блюстителей кулинарного вкуса всегда очень нервно описывали оладушки, сотворенные из третьеводнишного супа. Уж не знаю как и почему, да только суп всегда ухитряется остаться на третий, а то и на четвертый день, даже если сварить двух-трехлитровую кастрюльку и есть не в одиночестве.
К тому же я из всех супов предпочитаю супы-пюре, крем-суп и бульон с клецками. Щи и борщи, ботвиньи и щавельники, рассольники и солянки у нас любит Боевая Мышь. Она их и варит, и съедает, благо они на третий день только лучше становятся. Однако у моих «любимцев» есть такая особенность: супы-пюре и крем-супы хранить нельзя. Они совершенно не приспособлены ни к разогреву, ни к тому, чтобы их ели хотя бы два дня, не говоря уж о трех. За это время они превратятся черт-те во что, годное исключительно на выброс, а я не могу выбрасывать еду (как и многие из тех, кто пережил 90-е). Поэтому я делаю из тех супов оладьи и в ус не дую. Все равно в составе те же ингредиенты, что и в овощных оладьях, остается муки с разрыхлителем добавить и венчиком взболтать.
Возможно, те из майонаховцев, у кого мозги не окончательно съедены праведным гневом, согласятся со мной. Втайне от ортодоксальных френдов.
Но есть же страшный-престрашный гороховый суп! Который на третий день не портится, но АДСКИ надоедает. И на нем, если верить идеологам майонаха, лежит страшное-престрашное проклятье. Ну, не знаю, если его во что-нибудь пустить, козленочком станешь. Или превратишься в хузяклу, сетевого монстра, живущего в зеленом горшке и коллекционирующего блестяшки. Короче, по причинам, коих никто не ведает, нельзя, нельзя и нельзя делать из горохового супа оладьи. Грех это.
Притом, что во всем мире и во всех кухнях, от домашней до ресторанной, живет и процветает культура утилизации остатков в выпечку. Тут вам и пирог с давленым виноградом под названием скьяччата (его готовили в сезон сбора винограда из самого дешевого хлебного теста с ягодами, пострадавшими при сборе гроздей), и фриттата (омлет с бобовыми, картофелем, овощами), и панелле-каццилли, оладьи из нута (причем не только из нутовой муки, но и из вареного нута, не съеденного в горячем виде), крокеты из картофеля (тоже остывшего и потерявшего вкус)…
Словом, все кухни мира изобретали, куда бы деть остатки продуктов, от которых отказались сытые едоки. Закуски, салаты, пироги, блины и оладьи с припеком — всё это изначально обязано своим существованием человеческой скупости.
Согласна, намерению употребить в пищу оставшиеся от завтрака пять ложек каши не должно сопутствовать стремление потратить кило свежих продуктов на маскировку засохшей каши. Но пять-то ложек муки и сорок миллилитров растительного масла на это дело потратить можно? И нет, я не жадина, я экспериментатор. Раньше я готовила гороховые блины и оладьи из гороховой муки — теперь решила попробовать, сильно ли от них отличаются оладьи из супа.
Ничем не отличаются. То есть абсолютно. Добавить муки (пшеничной или цельнозерновой), половину чайной ложки разрыхлителя, взбить блендером до консистенции жидкой сметаны, пожарить обычным манером — и вот вам десяток-другой преотличных оладушек, не более вредных, чем такие же оладьи из муки со всеми онерами. Так что никаких майонаховских гейсов. Нет, никогда, никогда не понять мне священных заветов. Тайна сия открывается лишь избранным… Но «я ж не регент», как говорил незабвенный булгаковский Бегемот.
