История про лосенка (олененка? снегирька?) в обосранных лосинах, как положено говорить в таких случаях, получила неожиданное продолжение. Или ожидаемое продолжение? Как будто я не знала, что поле профессиональной критики задушили сорняки, а на поле вместо нормальной рецензии выходит черт-те что. И творить это черт-те что будет пока еще относительно молодая блядва, бурно тискающая друг друга за жопки и валяющаяся в ногах у графомана, в это время мечтающего нассать в бороду печнику. А самым распространенным станет образ современного молодого критика под названием «ангажированная соска».
Всё так, да не так. Даже самые ничтожные, примитивные вещи порой не то, чем кажутся, они больше и страшнее. Но начну если не по порядку, то с начала. С начала процесса деградации или даже инволюции.
Начинается этот процесс отнюдь не со злоупотреблений. Начинается он с того, что всем становится наплевать на главную (некогда главную) цель сего действа. Цель становится все абстрактнее, все недостижимее, все «элитарнее». То, что еще недавно данной сферой интересовался и плебс, ширнармассы, жалкие смертные, и цель им была ясна, ничего не меняет. Наоборот, «элита» вдруг обнаруживает для себя массу альтернативных задач, путей и прочих ништяков. И в первую очередь, конечно же, самовыражение. Я бы сказала, самовыражение в самом его фрейдистском смысле. Неудивительно, что столь нехитрое занятие «элитарии» усердно маскируют под интеллектуальное.
Я давеча упоминала Пустовую (морда сиськой утиной гузкой под правой ногой лауреата), вновь заболевшую увлекшуюся фетишизмом и путающуюся у Снегирева сами понимаете где. Есть и другие клинические случаи. Например, Жучкова Анна, она же Жучка Лумумбарская, она же Таракан Еся. Бурно защищающая копролалию Снегирева в том обалделом отзыве Соломатиной, что я недавно цитировала. Девица-критик по прозвищу Жучка под хлипкой аватаркой Таракана Еси демонстративно страдает: а-а-а, каквыможыти, это не рецензия, это ужос-ужос-ужос!
«Книга написана эпатажно, но это определенный стиль и авторская задача, если не понимаешь такую литературу вообще нефиг рецензии писать, да и хамства в рецензии столько, что вообще непонятно, как такое на сайте нацбеста разместили. Хотя, может тут так принято? Филиал лавочки гопников? Семки есть? То есть рецензент не только не понял о чем книга, почему она такая, да еще и обхамил автора, который тоже, как минимум, человек». Да ну? А мы думали, аффтар олененок. Или кисонька. Натянутый на свое вездессущее воображение и в обосранных лосинах.
Тараканожучке попытался возразить некто Santjago: «Это не «определённый стиль», это графомания в чистом виде. Недержание буковок. Сколько не прикрывайся мантрами «этанидлявсех» и «вамнипанять», качество текста от этого выше не станет, а литературного вкуса у автора (и у его благодарных читателей) не прибавится. Вручать такому гэ премии означает расписаться в собственном непрофессионализме», — и был немедленно просвещен. Эдак по-лумумбарски. (Шопаделать, профдеформация тамошних преподавателей: завидев русского — или хотя бы русскоязычного — человека в «критическом поле», тут же липнут к нему с просветительскими целями. А то ведь представители дружественных народов сразу после получения зачета кладут на жучкины недофилологические благоглупости с прибором, не повернув головы черный кочан.)
Как бедная шавочка критикесса взвилась: «Графомания — это рецензия. Написана недобросовестно — на одних цитатах, надерганных как попало, вырванных из контекста. Написана хамски и на истерике. У рецензента недержание всего — эмоций, эго, амбиций, обид, цитат из предисловия, самого Снегирёва, Ерофеева. Больше напоминает истеричный визг. Своих мыслей с гулькин клюв, попыток обосновать — и вовсе нет. Это не рецензия, это базарная брань». По мощам-то и елей, милочка. Впрочем, откуда такое возмущение осквернением сайта «Нацбеста», м? Ведь практически все «нацбесовы рецки» не имеют отношения к жанру рецензии как таковому. Это типичные читательские отклики, которые регулярно выливаются в словопомол. И не сказать, чтобы сильно обоснованный.
Тот же Снегирев, тогда еще безбукерный, активно повышал уровень общего идиотизма откликов на «Нацбесте»: «Когда я бываю на литературных мероприятиях, где собираются литературные люди, то часто вижу очень милого бородатого человека с добрым лицом. Я всегда смотрю и думаю, что же это за Дед Мороз такой? А ещё думаю, что человек с такой бородой и лицом обязательно делает что-нибудь очень доброе и хорошее. Признаюсь, разок я даже, было, взгрустнул от того, что у меня лицо не такое доброе и борода покороче. И вот теперь попала мне в руки толстенная книжка писателя Владимира Александровича Шарова и я первым делом нашёл изображение автора, потому что свято верю — внешние данные кое-что значат. Ну, конечно, это он! Тот самый добрый бородач, на которого я давно заглядываюсь». Это ровно половина отзыва. А книге посвящена одна фраза — в которой не сказано ровным счетом ничего: «И предположения меня не обманули — книжка оказалась именно такой, какую может написать добрый, хороший и глубоко образованный человек». Кажется, уже тогда Снегирева не по-хорошему тянуло к бородам. Шаров, конечно, помре, но мало ли вокруг соблазнительных бородачей?
Так, может, это и есть вожделенный контекст, из коего автор рецензии вырвал цитаты, обездолив их окончательно, лишив текст глубочайшего смысла, заключенного в бесконечном повторении слов «нассал» и «обоссал» в применении к чьей-то там бороде? А прочти мы эти фразы в контексте — глядишь, всё бы радикально изменилось. Вот если бы мы открыли книгу да пошли по тексту…
«Для осмотра трубы Кисонька пригласила печника.
Заодно пускай камин переделает.
Камин давно дымит, а теперь ещё молния.
Печник прибыл, заселился, разобрал камин, развёл грязь, а до трубы всё никак не мог добраться.
Вот я и решил взять дело в свои руки.
Приставил к стене раздвижную лестницу.
Крепко в неё вцепился, чтоб не шелохнулась, пока печник будет преодолевать два этажа до самой крыши.
Печник принялся карабкаться, лестница скрипела и не думала двигаться — печник очень грузный.
Недаром он откладывал восхождение.
С таким-то весом.
Едва печник ступил на первую перекладину трапа, идущего по скату крыши, злосчастные уголки согнулись и стало ясно: дальнейший подъём невозможен.
Печник и раньше не был худосочным, а женитьба это только усугубила.
Жена у печника замечательная.
Но постоянно готовит.
И всё с изыском.
У неё даже есть домашняя коптильня.
Мультиварка,
яйцеварка,
кофеварка,
аэрогриль,
агрегатик для изготовления колбасок,
хлебопечка и коптильня.
Не считая духовки, микроволновки, соковыжималки, миксера и ещё какой-то херни.
Недавно она приезжала навестить печника и рассказала, что в домашней коптильне предусмотрена ёмкость для жирка.
Мяско коптится, жирок стекает.
Жирок.
Я мысленно поблагодарил судьбу за то, что у Кисоньки нет склонности к копчению.
Возможно, однако, я ошибаюсь.
Возможно, Кисонька тайно вожделеет коптильню.
Листает по ночам каталоги, перебирает украдкой ольховую щепу, придающую копчёностям неповторимый аромат, посещает специализированные магазины, гладит сверкающие корпуса, забирается пальчиком в отверстие для стока жирка.
Жирок, жирок, жирок.
А что, если Кисонька, чего доброго, давно в секрете от меня сняла уютную квартирку и там коптит?»
Ну как, осилили? То-то и оно. Каких художественных задач изволите натолкать в подобный текст, дамы и девицы, критикессами себя именующие? Нагнетание напряжения? Саспенс? Медитативность? Нарративность? Атмосферу места действия? Каких размеров цитату следует дать, чтобы тебя не обвинили в вырывании оной из контекста? Пять страниц? Десять? Главу? Хотя Жучкова наверняка объяснит мой проступок изничтожением междустрочного интервала и кубиков-ромбиков после пятой-шестой фразы. Каковые кубики-ромбики, надо понимать, знаменуют эмоциональную паузу. Или даже лакуну. Ответьте, где здесь эпатаж, где язык, который не просто язык, а «ритмически-образная материя» (как блеет Жучка уже в другом диалоге на фейсбуке, где девушку-таракашку всё так же пиздят за глупость)?.. Логорея и копролалия есть наш самоновейший экзистенциализм?
Что стоит болтуну с подборкой терминов в башке оправдать мифической художественной задачей самый убогий текст, упирая на несознательность и необразованность всех остальных читателей? Таракан Еся, он же Жучка Лумумбарская в диалоге на ФБ играет на несущественном понятийном расхождении. Например, между русским языком и языком вообще, как «материей» (критики любят чуть что сбега́ть в лес терминов, чуя — их вот-вот прижмут к стенке с вопросом: ну и где обещанная художественность?). Однако, в частности, тот же снегирев опус все же написан на русском языке, а не слеплен из абстрактной ритмически-образной материи — следовательно, его и оценить с позиции норм и богатств русского языка можно, можно. После чего нетрудно обнаружить: с этой оценочной позиции перед нами дрек мит оген унылый, ничем не примечательный поток сознания. Психоаналитик зевает.
Другая претензия — так называемая разница критического, документального и художественного текста, разумеется, не доступная никому, кроме жучек лумумбарских. Они же придумали «литературу док»! (И отказались внятно объяснить, что она такое. Впрочем, все их придумки не более чем подвиды публицистики, о которой немало сказано, а будет сказано еще больше — но, боюсь, ничего стоящего. С такими-то исследователями.) Да-а-а, фрейм и ребрендинг наше все — если поменять название, глядишь, получится и первым примазаться к «новым тенденциям». Большинство читателей не понимает, что там лепят девицы-критики, авось получится поманипулировать сознанием публики-дуры…
Вот мы и добрались до цели современного паралитературного процесса. Не критика, не аналитика, а манипуляция! То Пустовые собираются подправить что-то в интеллигентских мозгах и изменить в литературе, то их подружки вводят новые поджанры, давным-давно существующие и пытаются на этом наварить… хоть чего-нибудь. А что писатель в это время? А писатель использует гало-эффект.
О котором я расскажу в продолжении этой темы. Обещаю не тянуть с продолжением.
