Спасибо Синильге за картинку, живо иллюстрирующую реакцию публики на лауреатскую прозу, не говоря уж о поэзии. Остается только пожалеть горгулью, в руках у которой, надо понимать, книги модных литераторов. Лауреаты «Большой книги» в этом году примерно таковы же, что и в прошлом. Продолжается клоунада с выборными-отборными «мастерамипера», имеющими к литературе то же отношение, что и всегда. Лауреаты используют литературу как эскалатор, их покровители используют лауреатов как галочку в платежной ведомости и способ отчитаться о проделанной работе. «Свинья Петров — вон!»
Отзыв безымянного злыдня на книгу М.Степановой «Памяти памяти», найденный в Сети: «Невозможно проникнуться поэтикой Марии Степановой, если не послушать ее вживую, я бы назвал это поэтикой открытого рта. Да-да, секрет прост, Мария Степанова производит условную литературу всегда, когда открывает рот, она птица-говорун, причем речь-литература льется до тех пор, пока рот не закроется/не закроют. А в этой книге мы можем установить и видовую принадлежность птицы: это попугай. Попугай Кеша! Это дискурс типа: а вы бывали на Таити? А мы бывали. Вы козявки и подлецы, а я Каин и Манфред».
lemon_sole пишет: «…решил посмотреть — а что же поделывала лауреатка между 1993 и 2005 (такой вот перерыв между премиями)? …а вот что».
А там — синё, не продохнуть, ни зги.
Под свежим лаком ногти у ноги. — Надо же! Лауреатка изобретала слово «ногть». Женского рода.
А эти так и спали без одеж,
Выпячивая нежные места — Стоп-стоп. Без одеж? «Д» потерялось в процессе копирования — или попросту мой бедный мозг с устатку подставил недостающее туда, где его и не было? Слово «одёжа», конечно, существует, но оно имеет лишь единственное число и к тому же женского рода. Поэтому правильно, по-русски, будет писать «без одёжи». А «без одеж» — это ни по-каковски.
И вновь металл нацелился в металл
Без результата: заискрило аж.
Он зубом грыз и бил в нее рукой
При том же результате никакой. — А почему «результат» все еще мужского рода? Это сексизм. Куда красивей выглядело бы «при той же результате». Или это попытка архаизировать слово «результат» по типу «человек — человече», «результат — результате»?
Колядины-лауреатки! Снова и снова повторяем вам: «человече» (как и ваши парафилии типа «результате», которые вы пытаетесь выдать за паремии в духе пословиц и поговорок) есть звательный падеж «стариннова изыка». Коего вы не знаете и не знали никогда. Хорош уже коверкать русскую речь и русскую историю.
Плюс, в виде лент, снежинок и флажков
Нарезана, порхает эта муть
Над головой, над бедной головой,
Свидетельницей жизни половой! — Голова мне свидетель, эти стихи постоянно домогаются моего мозга. И прямо-таки норовят вступить с ним в половую жизнь. В особо извращенной форме.
Но это далеко не единственные «достоинства» Марии Степановой, покорительницы Олимпа под названием «Большая гни… книга». Госпремии любят поощрить золотым парашютом всяких секретарей Союзов писателей, злободневных либерастов, штандарты демократии, подкормить информационную войну спектаклем «Высокие чиновники одобрительно смотрят на гневающихся на сцене либерастов перед вручением бунтарям денежной премии». Ребятушки, вы себя таким продажным сами знаете чем выставляете, со всеми этими вашими бунтами со сцены и обличениями режима — при занимаемых должностях и регулярной подкормкой премиями… Рэволюционэры карманные. Борцуны на жалованье.
Однако русскую историю вы погрызли хорошо, с аппетитом погрызли. О лауреатской «Памяти памяти» Синильга пишет: «Я ткнулась в чужие блокадные дневники, из которых Степанова, как запасливая мышь, выгрызла цитаты — чужое-то страдание зачем брать, если пишешь о родне? Объём нагоняла?» Полагаю, перед нами типичная «аднаногая сабачка». Блокадные записи тех, кто действительно погибал от голода в Ленинграде, используются так же, как упоминания о страшной судьбе Хармса и Введенского — вперемешку с почти благополучной на их фоне аффтарской родней. Очевидно, что и объем не последнее дело: страданий семьи не хватает, а для полноценного еврейского плача про ассимиляцию («Слезки к деньгам!») пресное фамильное варево нужно подсолить. Чужой бедой. Хотя формально речь идет о Степановых и их предках. В русском языке это называется «примазаться».
Елена Иваницкая написала отзыв, привела цитаты критиков (ангажированных, полагаю — а почему я так полагаю, вы и сами увидите): «Мария Степанова. Памяти памяти. Романс. — М.: Новое издательство, 2017. Предсказуемый победитель «Большой книги». Потеряв всякую меру и профессиональные приличия, критика возгремела хвалу и славу этой книге сразу при ее появлении. Канонада, фанфары и барабаны, вопль, хор и ор восторга — одними и теми же словами.
«“Памяти памяти” Марии Степановой главный русскоязычный роман 2017-го» (Сергей Сдобнов — GQ.ru. 11 декабря 2017). «Главная книга не только этого года, но последнего времени вообще. Это, правда, событие. Для тех, кто умеет читать» (Николай Александров — «Эхо Москвы» 13 декабря 2017). «Один из главных русских текстов за много лет» (Елена Макеенко — сайт «Стенгазета» 30 декабря 2017) «Книга, каких, и вправду, раньше по-русски не было. И на других языках не то, чтобы таких много» (Анна Наринская — «Новая газета» 2 декабря 2017). «Лучшая русская проза года (да, возможно, и не только этого). <…>Таких книг, как «Памяти памяти», в новейшей русской литературе еще не было» (Лев Оборин — «Медуза», 28 декабря 2017). «Памяти памяти» — один из ключевых текстов этого года (и не только этого)…» (Ольга Балла. — Дружба народов, 2018, 1). «Книга Марии Степановой “Памяти памяти” <...> не похожа ни на что в опыте русской прозы, да и не русской тоже» (Ирина Шевеленко — «Сеанс», 8 декабря 2017) «Крупнейшее литературное явление последнего времени <...> Степанова пишет сегодня на русском языке как никто. Одна эта беспримерная языковая пластика сделала бы книгу событием, но <...> умением выписывать замысловатые фигуры на льду достоинства этого автора не исчерпываются» (Игорь Кириенков — Афиша-Daily. 8 декабря 2017) …выписывать фигуры на льду достоинства….
Все эти восторженные фигуры на льду достоинства заставили меня злобно клацать зубами. Уважаемые критики, опомнитесь. Почему вы ликуете под копирку? Вас на инструктаж собирали? Вам «спустили» вместе с книгой болванку отзыва? Вас обязали воспроизвести формулу «так по-русски еще не писали, главный роман года, и не только этого»?
Такое массированное, «залповое», беспощадное продвижение (проталкивание) книги вызвало у меня жесточайшее предубеждение против нее».
И у меня. Поскольку от подобного единодушия и единообразия остается одно впечатление — спущенной сверху инструкции, как хвалить и за что хвалить. Но поскольку спустившие инструкцию чинуши не знают элементарных вещей, то критики по их указке несут чушь про невиданное-небывалое-уникальное произведение. Невиданное, ага. И уникальное.
««Памяти памяти» — книга в очевидном ряду многих других. Большинство нисколько ей не уступают, а некоторые превосходят, — пишет Е.Иваницкая. — По-русски такое было и есть в преизобилии: и семейные хроники, и проблематика памяти, и соединение жанров, и публикации в тексте семейных документов, и «поэтическая» манера повествования, когда автор перемежает повествование стихотворениями в прозе.
Вот, например. «Генерал и его семья» Тимура Кибирова, «Буриданы» Калле Каспера, «Сахарный ребенок» Ольги Громовой, «Лестница Якова» Людмилы Улицкой, «Мое частное бессмертие» Бориса Клетинича, «Жуки с надкрылиями цвета речного ила летят за глазом динозавра» Светланы Кузнецовой, «Голомяное пламя» Дмитрия Новикова, «Город Брежнев» Шамиля Идиатуллина, «Правда и ложка» Сергея Шаргунова, «Старый альбом. Хроники одной семьи» Анны Степанской, «Артистическая фотография» Анны Фуксон, «Дама у окна. Рукопись, найденная и потерянная в Интернете» Татьяны Михайловской, «Tuska» Яны Жемойтелите, «Стеклянный павлин» Татьяны Вольтской….
Это только те, о которых я писала».
Я в ту «Память памяти» тоже заглянула. Покупать за тысячу рублев запаянный в пленку том, разумеется, не стала, а на Флибусту через Тор зашла. Правильно решили те, кто запаял это в пленку и сделал все, чтобы прочесть лауреатскую писанину было затруднительно. «Безвременно, безвременно, мы здесь, а ты туда, ты туда, а мы здесь» так и звучит в ушах, — нудная надгробная речуга про силлогоманию, она же синдром Диогена. Заболела перед смертью старая тетка аффтара, занялась генеральной уборкой в маленькой квартире, вывалила всю рухлядь на пол и другие поверхности, да так и померла в наваленном хламе. После чего ее наследницу Машу осенила мысль светлая осмыслить семейный блошиный рынок и каждый тряпки клок дотошненько (тошненько) описать.
Силлогомания — болезнь весьма серьезная, но от того не менее распространенная. Человек в пожилом, как правило, возрасте вдруг начинает видеть нечто восхитительное и неповторимое в старой рухляди. Он целиком погружается в возможность что-то приобрести на халяву, сложить горами в своем жилище, и без того захламленном. Время от времени принимается всю эту дрянь перебирать, сортировать, та расползается по дому, размножаясь почкованием. И, конечно же, любые попытки убраться, выкинуть особо пыльное и гнилое «фамильное достояние» вызывают у силлогомана истерики, доходящие до сердечного приступа. Хотя силлогоман не пожалеет сил, чтобы приволочь свои сокровища с помойки, если добросердечные родственники все-таки выкинули хлам и вымыли его конуру.
Читать реестр барахла, выдаваемый за книгу о памяти — семейной, родовой, личной — попросту невозможно. Начинаешь проматывать — а оно всё не кончается и не кончается, лепится «для солидности» к днищу корабля мировой истории балянусами, рачками-паразитами. Из хлама семьи Степановых нежданными ледоколами всплывают Хармс, Пастернак, Введенский, Мандельштам, кракенами — Ленин, Горький, Свердлов… Десятки имен мирового масштаба. При чем они тут? При каких таких померших тетях-дядях? Книга строится на приеме паразитирования: свое, мелкое, местечковое кормится и жиреет на прославленном, исторически значимом.
