De profundis. Тюремная исповедь. Оскар Уайльд
Уайльд был прав, благие намерения, если разобраться, ни черта не стоят — и не только в искусстве. После разговора в моем ЖЖ о пошлости внезапно возникла мысль поговорить (и даже с примерами) об этом понятии, размытом, субъективном, порою необъяснимом. Особенно если объяснять приходится людям, далеким от искусства, а вернее, от эстетизма. Об эстетическом движении в различных искусствах скажу лишь, что оно подчеркивало преобладание эстетических ценностей над этическими. Эстетизм часто рассматривают как локальное ответвление декадентства. Происхождением своим он обязан реакции общества на морализаторство викторианской эпохи. Эстетическое движение было распространено с конца 1860-х до середины 1890-х годов, а его ключевой фигурой был Оскар Уайльд. И если эстетизм чего не принимал категорически, так это пошлости, стремления сделать публике красиво с непременным последующим фиаско в форме вульгарности и банальности.
Я не сторонник эстетизма и не пренебрегаю этическими ценностями. Но признаю, что спустя полтора века мы с вами оказались в самом эпицентре пошлости. Стали забывать, как выглядит истинная красота, начали путать пошлость с эстетизмом (или с тем, что от него осталось). А почему? Да потому же, почему и всегда. Мы легко поддаемся ребрендингу, достаточно придумать красивое или хотя бы нейтральное название негативному явлению, и оно уже не кажется столь негативным. При этом люди, склонные называть вещи своими именами, предстают ретроградами — или просто гадами. Однако нельзя не называть вещи своими именами, такое в природе человека.
Начну с пошлости литераторов — но издалека. С ребрендинга явления.
Помню, принесли мне как-то ссылку на статью Е.Иваницкой в «Знамени» (статья отличная, рекомендую — к тому же автор задает себе те же вопросы, что и я): «…вот читаю безудержные восхваления одной из многих-многих книг об истории семьи в двадцатом веке и диву даюсь.
«“Памяти памяти” Марии Степановой главный русскоязычный роман 2017-го» (Сергей Сдобнов — GQ.ru. 11 декабря 2017). «Главная книга не только этого года, но последнего времени вообще. Это, правда, событие. Для тех, кто умеет читать» (Николай Александров — «Эхо Москвы» 13 декабря 2017). «Один из главных русских текстов за много лет» (Елена Макеенко — сайт «Стенгазета». 30 декабря 2017). «Книга, каких, и вправду, раньше по-русски не было. И на других языках не то чтобы таких много» (Анна Наринская — «Новая газета». 2 декабря 2017). «Лучшая русская проза года (да, возможно, и не только этого). Таких книг, как «Памяти памяти», в новейшей русской литературе еще не было» (Лев Оборин — «Медуза». 28 декабря 2017). «Книга Марии Степановой “Памяти памяти” не похожа ни на что в опыте русской прозы, да и не русской тоже» (Ирина Шевеленко — «Сеанс». 8 декабря 2017). «Крупнейшее литературное явление последнего времени Степанова пишет сегодня на русском языке как никто. Одна эта беспримерная языковая пластика сделала бы книгу событием, но умением выписывать замысловатые фигуры на льду достоинства этого автора не исчерпываются» (Игорь Кириенков — Афиша-Daily. 8 декабря 2017) …выписывать фигуры на льду достоинства…
Все эти восторженные фигуры на льду достоинства оставили меня в полном недоумении. Книга вне ряда? Нет, в очевидном ряду. Такого по-русски не было? Было в преизобилии: и семейные хроники, и проблематика памяти, и соединение жанров, и «поэтическая» манера повествования, когда автор постоянно «заговаривается» стихотворениями в прозе. Так чего же «не было»? Может, никто не вставал на защиту «прав мертвых» на приватность? Постоянно вставали и встают, но при этом публикуют документы покойных, как и Мария Степанова это сделала. Или, может, никто никогда не проводил «критики источников»? Или, наконец, восторженные хвалители попросту не читали других семейных хроник с документами и эссеистикой?
Вот и ломаю голову: а может, критиков на инструктаж собирали? — или им спустили вместе с книгой «болванку» отзыва? — или их обязали воспроизвести формулу «так по-русски еще не писали, главный роман года, и не только этого»?»
С одной стороны, могу лишь добавить: синхронность выплескивания отзывов отчетливо намекает на массированную пиар-акцию. Меня в таких тоже задействовать пытались даже здесь, в соцсети: передали через знакомую по ЖЖ особу опус некой Наталии Щербы «Часодеи» как подарок от издательства, с намеком, что это, мол, новый «Гарри Поттер» (с), после чего стали ждать комплиментов. Я, зная пресловутую Щербу как отъявленную бездарность, читать и рецензировать не стала, но в свою очередь передала книженцию миз Дуглас. Каковая миз в плаще Чорного Критика «прияде и съяде». Больше ко мне не обращались, «я ж не регент». А ведь могла бы откатать обязательную программу и развести очередного «Гросспапу» «Росмэна» на оплаченные хвалебные рецензии всякой шопопалы. Они, кстати, стоят неплохих денег, так что не следует намеревающимся хвалить опус «под заказ» считать, будто гонорар за неискреннюю похвалу — это в лучшем случае бесплатный экземпляр книженции какой-нибудь Василисы Ущербной, начписки.
Но чтобы целая толпа довольно известных критиков две-три недели облизывала новинку множеством мягких телячьих языков безвозмездно? Ни за что не поверю. И пусть мамзель Галина-домина изойдет слезами и заверениями, будто никогда не подрабатывала парой-другой хвалебных абзацев в каком-нибудь «Эхе Москвы» — отвечу ей то же, что Станиславский плохому актеру.
С другой стороны, все эти стандартные фигуры на льду достоинства уже давно стали обязательной программой критиков (а оплаченных — тем более). Изумляться им перестали даже самые наивные, разве что демонстративно, напоказ, дабы обратить внимание на мытую-катаную критику нашу. Конечно, нельзя назвать здоровым привыкание к тому, что по любому поводу читателю обещают взорвать мозг, а Самые Влиятельные Экземпляры бесперечь клянутся, что их прямо-таки перепахали очередные сопли, аборты, онкологические заболевания, гомосексуализмы и холокосты, с дотошностью товароведа описанные в новом водянистом (или «поджаром») романе. Особенно если ты взял на себя труд прочесть хоть несколько страниц того романа! Или вообще упомянутого автора.
Да, спасибо, я в курсе, что у писателя бывают взлеты и падения, так что одна вещь не показывает всего творчества. Но позвольте, она запросто может обрисовать уровень литератора. В качестве примера владения словом приведу стихо…творение Марии Степановой, одно из многих.
Сама-Москва Москвы-реки повдоль.
Сама собой гуляю-не-хочу.
Примыслится: на грудь ему паду ль?
Но чаемого воздуха не чу.
Затем и удаляюся вперед,
Как по вагонам ходит проводник,
Лицо спины наставя на назад,
Смотря обратно, словно воротник.
Почитала я просто Марию — и у меня, привычной к перловке фикоперов, к дивному самиздатовскому орфоарту, к изыскам, а может, изысканиям масслита, иссякли комментарии. Вот просто взяли и иссякли к лешему — и вернулись далеко не сразу. Потому что это было пошло. Поневоле вспомнилось: «Жил на свете таракан,
Таракан от детства,
И потом попал в стакан,
Полный мухоедства.
Место занял таракан,
Мухи возроптали.
«Полон очень наш стакан», —
К Юпитеру закричали».
Жил на свете графоман, графоман от детства, и потом попал в стакан, полный стихобредства. Капитан Лебядкин в изложении Федора Михайловича Достоевского на фоне Марии Степановой выглядит не просто осмысленным — глубокомысленным поэтом. С хорошим русским языком и почти понятными метафорами. Не то что косноязычная степановская шизофазия.
Один из комментаторов давеча также хвалил Евгению Вежлян, возражая моему отношению к ее пряничным чертям. Припоминал, как в свое время была Эугения Вежлян поэтессой вполне приемлемой — особенно на фоне министра-взяточника-стихотворца Улюкаева, которого печатали в подотчетной ей редакции. Я направила стопы в «ЖЗ», посмотреть на дела давно минувших дней, вернее, на творения десятилетней давности. Не сказать, чтобы передо мною открылась бездна мариестепановщина с лицом спины, наставленным назад, но общий смысл и язык стихов были одновременно мутными и примитивными. Ткнула в три произведения на странице, что узрела, то разобрала.
Заткнулся и умер в себя самого.
Снаружи не видно, любил ли кого…
Но ангелы топчутся с краю…
Чтоб выдавил окостеневший язык —
Еще к заскорузлым словам не привык —
Тяжелое «я умираю»…
Вроде все ясно — Танатос и мортидо, коктейль из высокого и низкого штилей (о сколько их упало в эту бездну!), но метафоры выдают графомана. Почему слова заскорузлые? И как это — «умер в себя самого», одновременно заткнувшись и произнося эти заскорузлые слова? Поэзия, конечно, обращается с фактами с вольностью почище прозаической, но надо же какой-никакой выбор сделать, молчал или говорил подозреваемый герой в момент агонии.
…Где дышит, все в жабрах, сырое лицо
Жильца номер ноль из породы жильцов,
Который выходит из ванной
От холода весь деревянный.
…Где смерть измеряет его рамена
И чресла, насколько линейка длинна,
И глаз ее смотрит из слива,
Блестящий и мягкий, как слива.
Она — по хозяйству, а он — просто так,
По жизни. А жизни сквозь медный пятак
Не видно ни решки, ни тушки.
«…на хлипкой его раскладушке». Вот ведь привычка автоматически договаривать за «паедом». Впрочем, здесь и договаривать не надо, вопросов, возникающих при чтении, более чем достаточно для разгромного отзыва.
Лицо в жабрах? Каким образом жабры могут действовать, находясь на лице, когда забор и фильтрация воды жабрами происходит после того, как они пройдут через ротовое отверстие — именно поэтому жабры находятся за головой? Или г-жа Вежлян никогда не чистила рыбу, но с детства верила, что та самозарождается на блюде с гефилте фиш?
Ну и потом, рамена — плечи, а чресла — пенис. Стандартная длина линейки составляет около 30 см (если та не для помещений предназначена, а также не рулетка и не сантиметр). То есть для мужских плеч она несколько коротка, а для пениса длинновата (как правило, хотя есть же… экземпляры). И каким образом смерть измеряет плечи и пенис одновременно, да еще выглядывая из слива? И из какого слива — уж не из унитазного ли? Оттуда хоть один объект, да виден. Пятак же, который просто так, и вовсе отдает шизофазией, а не метафорой.
темная
составлена кое-как
собственных согласных кусая мякоть
речь моя родная без языка
и прописи сердце мое царапать
продолжает согласно
кому-чему
только вот не пойму
моему уму
Следующей строкой так и просится: «Герасим, утопи уже эту Муму!» Речь родная, похоже, бешеной собакою искусав согласные, рифмы догнала, загрызла и выплюнула. Вот и вышел очередной пятак просто так.
