Похоже, совет никуда не выходить и блюсти санбезопасность только подстегивает азарт. Мне, конечно, хватает здравомыслия не болтаться по центру вокруг исторических достопримечательностей, в музеях и бутиках (гм, а кто на выставку Гейнсборо ходил? правда, тогда еще «моровое поветрие» не объявляли). Хотя в продуктовые не ходить невозможно (зашла в инет посмотреть, какие цены на доставку продуктов, а мне на сайте как заорут во всплывающем окне: «В связи с большим количеством онлайн-заказов иди на… то есть заказ временно невозможен!»; и по телику вкрадчиво так говорят: «Акции продуктовых магазинов резко взлетели — до 9%…»), но и это уже бесполезно. Заходишь в магазины, а там пустые полки из-под итальянской пасты. Причем произведенной здесь, в России. Похоже, кто-то верит, что фетуччини-букаттини нам везут прямиком из страны виноградников и моцареллы, а не производят туточки, у нас же, в каком-нибудь маленьком русского городке, где прирожденных макаронников кот наплакал. Уже и по телевизору сообщают: народ спешно раскупил гречку и собирается пересидеть чуму на гречневой каше.
Но все равно неохота сидеть дома, когда улицы безлюдны, парки пусты, а солнышко плавит снег, засыпавший Москву за пару суток циклона. Короче, если даже по магазинам ходить бессмысленно, мы решили пойти туда, где все заняты своих здоровьем, как ненормальные. В Лужники, где, в связи с множеством строящихся или уже достроенных, но не введенных в эксплуатацию объектов нет никого и ничего. Кроме страшных, как жизнь аутсайдера, фигур позапрошлогоднего «Забиваки». Правда, уродец? Впрочем, лицезрение целой компании «забивак» не помешало мне в очередной раз походить по травке — все равно скоро ее вытопчут выпущенные с карантина зожники.
Хотя некоторым никакой карантин не указ. И объявления о гибельности коронавируса для престарелых не останавливают самоубийц на пути к здоровью. Например, голого деда, которого мы не раз встречали на Лужнецкой набережной (в любую погоду, что характерно). Даже сейчас своими пухлыми телесами он портит виды заснеженных берегов Москвы-реки).
В некоторых уголках парка уже весна: травка зеленеет, солнышко блестит, голый дед с весною у воды… нет, не придумывается приличное слово, а неприличное вы, я думаю, и сами подставите.
Пляжи на Воробьевых горах понемногу освобождаются от снега, но чересполосицей: на одном снег лежит и общая картина сильно напоминает Брейгеля — маленькие люди на заснеженных холмах среди голых деревьев…
А на других склонах, целый день освещенных солнцем, уже зеленая травка взошла, и работники Парка Горького вот-вот вытащат на набережную шезлонги для любителей полежать и помедитировать с видом на Пентагон или на что-нибудь столь же прекрасное.
У московских «ландшафтных дизайнеров» вообще плоховато с представлением о прекрасных видах. Вот, например, здание с непомерно дорогими квартирами (говорят, его выстроила Академия наук в надежде не то продать с выгодой, не то сдавать в аренду, не то использовать как отель, но мне плохо в это верится).
Проплывающий мимо образца странноватой роскоши 2000-х пароход-едальня Redisson (вот интересно, отчего даже в дни, омраченные тенью коронавируса, плавучие рестораны не перестали мотаться туда-сюда в надежде заманить в свою стеклянную утробу толпы голодных суицидников?) как бы символизирует: вот она, красивая-то жизня, где проистекает!
Рядом с давно пустующим сооружением (занавески на окнах доходного дома не раздергивались уже лет пятнадцать, наверное) находится довольно красивое здание Андреевского монастыря, мужской обители «у Воробьёвых круч, в Пленни́цах». Его относят аж к XIII веку, но ранние документальные свидетельства об обители появляются лишь к середине XVII века. В 1762 году Синод назначил Андреевский монастырь временным местом для содержания умалишенных, в нем не раз открывалась богадельня, а во время эпидемии 1771 года на территории Андреевского монастыря было устроено кладбище для родовитых горожан и насельников московских монастырей. К чему я это вспомнила? Да так, новостями навеяло.
Самое красивое в Андреевском монастыре — это изразцы «павлиний глаз» под куполом надвратной церкви мученика Андрея Стратилата, построенной в 1675 году над «Святыми вратами» на восточной стене монастыря. Прекрасное место, некогда тихое и уютное — до строительства парочки мостов и до превращения Воробьевской, Андреевской и Пушкинской набережных в кок-стрит и место массового выгула студентов, включая колесоногих мутантов, рассекающих вдоль Москвы-реки на всем, что крутится и бибикает.
С другой стороны от пафосного здания — два моста, автомобильный и железнодорожный, шум и сотрясение от которых никакие антишумовые щиты не компенсируют; внизу на набережной день и ночь шумит толпа гуляющих — те, которые бредут от канатной дороги в Парк Горького, сталкиваются с теми, кто бредет из Парка Горького к канатной дороге. Напротив «щикарного домика» возвышается безымянное советское производство, ныне брошенное на милость ветра и дождя, инфраструктур к «дворцу на набережной» почему-то не прилагается, а для выхода к цивилизации необходимо преодолеть лестницу, по которой полтысячи лет назад на другой стороне света можно было бы подняться на ацтекскую пирамиду. Дабы совершить кровавое жертвоприношение богу Солнца.
Запечатлев последние усилия зимы вернуться, я тоже решила сфотографироваться на фоне последнего, надеюсь, снега. И декорация нашлась подходящая: на другом берегу еще снег лежит, а прямо у меня над головой с метромоста вовсю капает капель. Стою и наблюдаю, как очередная весенняя обостренка лезет на перила с диким криком: «А НУ ИДИ СЮДА, ГАД, НЕ ТО Я СЕЙЧАС СБРОШУСЬ!!!» Пьяненький в дупель мужичонка, дойдя в порыве свободолюбия почти до середины пешеходной дорожки, нехотя разворачивается и, покачиваясь на задних лапах, точно обессилевший за зиму медведь-шатун, тащится обратно к своей медведице. Самоубийство, похоже, отменяется.
Словом, идиллия.
