Владимир Набоков. Камера-обскура
Кого-то мне этот мерзавец напоминает… Уж не критиков ли, которые то и дело нам эдакий паштет из отбросов «рекомендуют»? Помню, прочитав в одной статье в Rara Avis: «От постоянного и необоснованного употребления слов «талантливый», «мастерский», «достойный внимания», они потеряли всякий смысл. При этом господствует какая-то паническая боязнь отрицательных рецензий. «Зачем тратить время и место на недовольное брюзжание, когда даже на рекомендации время не хватает?» — считает Галина Юзефович», я подумала: собственно, рекомендации Галины Леонидовны я давным-давно воспринимаю как антирекомендации. То есть ее фавориты — мои аутсайдеры. И это не «Не читал, но осуждаю!», это скорее «Читал — и каждый раз разочаровывался, но пытался снова и снова, пока не разочаровался окончательно — в самом рекомендателе».
Нечто подобное я испытывала не раз. Притом, что у меня нет и не было никогда безоговорочной веры ни в чужие «мастриды», ни даже в мой собственный: у людей различаются не только вкусы, но и мотивации к чтению. Те соображения, по которым произведение одобрит писатель, чужды тем, кто «просто читает». Это мое ощущение при личной встрече даже подтвердила френдесса djemelika: писатели и читатели читают по-разному. Стало быть, предлагать прочесть понравившееся лично мне я могу с натяжкой, а мне самой и подавно мало что подходит. Все оттого, что я люблю приглядеться к стилю, которым написана книга, да через увеличительное стеклышко, придирчиво. Довести наивно-читательское «мое-не мое» до объективности критика. Критика старой школы, я имею в виду.
Сходное отношение описано в статье самого, пожалуй, жестокого, но и одного из самых правдивых современных критиков А.А.Кузьменкова: «Вопрос покруче гамлетовского: как пустопорожний и косноязычный текст из безликой журнальной публикации стал литературным событием?
Прозы такого качества в российской периодике — как говна за баней. Больше скажу: в 2015-м Сальников собрал свой первый роман из тех же самых деталей — летальная доза бытовухи, пудовые остроты, грипп, развод и жена-инопланетянка. Народ безмолвствовал, не то что нынче. Тут, воля ваша, не без водолаза.
По непроверенным агентурным данным, индуктором околопетровского бреда стала Галина Юзефович. Во всяком случае, рыба-лоцман, оседлав «Медузу», отбуксировала Сальникова в нацбестовскую гавань — это совершенно точно. Не спрашивайте, отчего выбор пал именно на А.С.: мотивации — самая темная область человеческой психики. Не выведать мне, буржуину, военно-девичью тайну.
Одно бесспорно: протежировать графоманам — фамильное свойство Юзефовичей. Леонид Абрамович притащил в литературный бомонд Алексея Иванова, изобретателя сабель с бунчуками и родителя вареных утопленников. Галина Леонидовна нежно опекает Сальникова, отца девочек с акромегалией.
Архикритикесса всея Руси очень точно определила свое место в литературе: рыба-лоцман очищает крупных морских позвоночных от паразитов. Юзефович занята тем же: если будут ваши грехи как багряное — как снег убелит. И всем по порядку даст шоколадку. Ну, ошиблась немного: приняла мусорного пангасиуса за акулу. Вот уж невидаль, такие казусы у Галины Леонидовны всяк Божий день…».
Предмет обсуждения, лытдыбический бред о гриппующих Петровых, выданный за роман и номинированный на «Нацбест», мне смертельно неинтересен. Фрагментов сальниковского соцсеть-пошива достаточно, чтобы возомнить о себе — по-пушкински, по-скупорыцарски: «Мне все послушно, я же — ничему; я выше всех желаний; я спокоен; я знаю мощь мою: с меня довольно сего сознанья»… В сравнении с захваленным романом, присевшим на низком старте в обреченные на бесславие модные новинки, моя собственная небезупречная проза выглядит шедевром. С меня довольно сего сознанья.
Меня куда более занимает вопрос: отчего критики перешли от собственно критики к неумеренным восхвалениям, практически сменив профессию на промоутерскую стезю? Я, замечу, не подвержена конспирологическому синдрому (хоть по натуре и параноид), но и не замечать смены системы ценностей — чересчур бесхитростно для дамы моего возраста. Итак, с вопроса «как писать?» мы перешли к вопросу «как напечататься?», не ответив на первый вопрос. Ловкие Алисы и Базилио советуют младоавторам не рыпаться, а делать, словно Савва Игнатьич, «шо было велено», в результате мы имеем… Собственно, это не мы, это нас имеют. Текстами, рекомендованными к прочтению «авторитетами», ангажированными отнюдь не читателем, как любят намекнуть сами «авторитеты».
Наверняка мое отношение к мыльным пузырям в области литературы и критики выглядит тенденциозностью в глазах «малых, верующих в»… да хоть в компетентность известных (вопрос «чем известных?» тоже остается за кадром) критиков. А как же, «вы просто завидуете» и «сперва добейся того же, потом критикуй». Опровергать не буду, все равно не получится объяснить разницу между хорошим литературным чутьем, плохим литературным чутьем и чутьем, полностью отсутствующим, тем паче людям, переходящим на «спердобейся» с верой, что уж это-то аргумент убойный, неопровержимый! Попутно забывающим, кому они его преподносят: все-таки у меня десятки опубликованных книг и сотни статей. Не всякий нынешний автор столько и к концу жизни опубликует.
Некогда я сделала выбор, как в упомянутом выше стихотворении Бродского:
«Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далеко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники — ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца
…Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им…
Как там в Ливии, мой Постум, — или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?»
Немногим хватает смелости встать и молча выйти за порог, когда кончается что-то, за что так и хочется уцепиться и выть по-бабьи: на кого ж ты нас покидаешь! Вот так, без вопросительного знака, потому что какие вопросы — даже и риторические… Однако сколько ни вой по прошедшему золотому веку, от которого ты и застал-то самый хвостик эпохи «застоя» (знали бы мы, какая деградация нас ждет впереди, с воцарением желанной свободы слова, заграничных поездок и бизнес-кровопийства), а приходится признать: гибель империи — свершившийся факт. Вместе с империей гибнет всё, что она поддерживала своими соками. Кормила грудью, можно сказать. Как не стало той груди, так и младенцы, вечные младенцы цивилизации — наука и искусство — стали помирать. И к третьему тысячелетию от Рождества Христова практически померли.
Науку, правда, собираются возрождать — но, так сказать, по частям. Выбрали левое полушарие, отвечающее за рациональное мышление — пусть и у правшей (на левшей, как всегда, забьют, посчитав их за исключение — 15% исключений, впервой, что ли?), и займутся правой половиной тела, связанной с рацио. Физиотерапия, укольчики, массажик, душик Шарко, электрошок… Электрошочик. Короче, поставят на ногу. А вторая половина, с ее образным мышлением, воображением и анализом невербальной информации пускай ждет, когда на нее появится финансирование. Не до гуманитариев нонеча, отечество подымаем!
Оно и видно, что не до гуманитариев. Половина тела (и мозга) империи брошена на спонсоров в лице Карабасов и посредников в лицах Алис и Базилио, отчего откровенно завшивела и запаршивела. Ее засидели паразиты — кровопийцы и ворюги, не сильно отличающиеся между собой.
Разница между ворюгами и кровопийцами сглаживается быстро. Мало кто из кровопийц уперт, словно польский маньяк Кароль Кот, вещавший: «Мне нравилась кровь, этот истинный напиток богов. Осознание того, что пьешь нечто, что еще мгновение назад было живым, является чем-то торжественным. Но это поймут лишь избранные, а не вы — те, что останутся среди живых. Я был назначен на этой земле, чтобы ощущать и насыщать свой организм уходящей жизнью». Псих! Здравомыслящее большинство охотно переключается на насыщение деньгами. Оттого наши дни множество так называемых профи дает мастер-класс по извлечению из ширнармасс питательной субстанции. Это и есть навык, коего взыскует творческая прослойка: заставить себя обожать — ну или хотя бы содержать. Естественно, любая околотворческая прослойка понемногу проходит переориентацию. К чему учить начинающего автора писать, когда его интересует совсем другое?
Как я и говорила, один вопрос остается без ответа. А кто научит писателя нового века писать? Не дает ответа.
Пока у нас две категории самовыражающихся — без оглядки на читателя, но с оглядкой на всевозможные жюри; и следящие за конъюнктурой во все глаза — но не за всякой, а лишь за доступной этим глазам конъюнктурой. То есть начписа учит писать окружение. Как говорится, где угнездился — там и научился. На фикбуке-самиздате, например, клепают пестуют беззастенчивых плагиаторов с уклоном в любовное чтиво и кровькишкираспидорасило, явно переоценивающих значение дружбы и фидбэка. В Литературном институте сейчас, полагаю, молодых авторов скоренько лишают иллюзий относительно дружбы, зато нацеливают на социально-актуальные темы. И обеим категориям современные критики могут с барского плеча подкинуть идей, за что нынче плотют.
Впрочем, аффтары и сами справляются. Возьмут что-нибудь западно-скандальное (набор, вестимо, неоднократно отъюзан: непристойная клоунада с нехитрым богохульством, день блуден да герметичное умертвие) — и ну совокуплять этот скромный ассортимент с политическими реалиями днесь и присно. И ладно бы МТА хватало на то, чтобы видеть присно, так ведь не хватает же! Путаются в двух соснах между вчерашним и сегодняшним, полагая, будто Франклин, что одно сегодня стоит двух завтра. Забывая, кто такой Франклин: государственный и политический деятель США, просветитель, дипломат, ученый, издатель, журналист и даже член Российской академии наук. Но не писатель, друзья мои. Совсем не писатель. Это должно навести на мысль об особом писательском взгляде, пронзающем время, о том, зачем писатель «назначен на этой земле» (если уж о таких вещах думают даже маньяки-кровопийцы). Должно, но… не наводит.
Увы, господа критики, чье предназначение некогда было связано с просвещением (а никак не с обманом) и читателей, и писателей, никому и ничем помочь не могут. Или не хотят. Для критиков их собственное предназначение теперь не более чем недовольное брюзжание. Успеть бы порекомендовать публике очередного гения да помочь жизни окарикатуриться!
