Дао критика. Часть двадцать седьмая: а был ли критик?

— Да, — продолжал Коровьев, — удивительных вещей можно ожидать в парниках этого дома, объединившего под своею кровлей несколько тысяч подвижников, решивших отдать беззаветно свою жизнь на служение Мельпомене, Полигимнии и Талии. Ты представляешь себе, какой поднимется шум, когда кто-нибудь из них для начала преподнесет читающей публике «Ревизора» или, на самый худой конец, «Евгения Онегина»!
— И очень просто, — опять-таки подтвердил Бегемот.
— Да, — продолжал Коровьев и озабоченно поднял палец, — но! Но, говорю я и повторяю это — но! Если на эти нежные тепличные растения не нападет какой-нибудь микроорганизм, не подточит их в корне, если они не загниют! А это бывает с ананасами! Ой-ой-ой, как бывает!

Открою вам секрет Полишинеля: я неустанно восхищаюсь рекламами и анонсами всяких литературных и окололитературных сообществ — по шесть булек на стакан ошибок на объяву. А между тем в подобной писанине содержатся предложения научить младоаффтаров писать, обещания вывести на уровень бумажных изданий, намеки на возможность получения литературных премий… А уж как пишут наши Самые Влиятельные Критики (некоторые, правда, настолько давно и прочно засели в Лондонах и Парижах, будто ржавый гвоздь в старом бревне, что и русский-то язык позабыли — а всё критикуют русскую литературу, впрочем, называя ее российской)…

«Назвать роман Яны Вагнер поджарым и динамичным было бы некоторым преувеличением, однако совсем уж лишнего балласта в нем мало». Лишний балласт — это прекрасно. Впрочем, как и поджарый роман. С такими критиками не пропадешь, литература! Ужо они научат начписов высокому штилю!

В комментах к вышеупомянутому посту разгорелась дискуссия насчет происхождения самого слова поджарый, да не в литературе, а в голове у г-жи Юзефович: «…»поджарый» по-английски «handsome», между прочим, так что тут может быть и подсознанка. — По отношению к женщине handsomе означает «крупного сложения». Гренадерского типа дама. Интересно, применимо ли это к роману? — Юзефович считает, что как раз наоборот — это скорее «тощий, но крепкий». Похоже, леди слишком бурно отрицает и английского не знает. «От Гогена мы ушли и к Зулоаге не пристали».

Конечно, когда наши критики день за днем с уморительной пылкостью выясняют, может ли писательница накреативить роман о пережитом ею аборте — и практически ни у кого не возникает интереса к тому, каким стилем, с какой мерой художественности это накреативлено, поневоле начинаешь сомневаться: а был ли критик? Но уж когда всплывает тема, так сказать, критического единства перед лицом признания гением некого Сальникова (его осененный «Нацбестом» роман «Сопли Петровых» сменила проза про пришельцев, коих убивает некий отдел — вернее, убивал в журнальном варианте шедевра, потом в книге, очевидно, пришельцев поменяли на жидорептилоидов; это новое эпически названо «Отдел» и вновь пиарится силами mme Yuzefovitch) — из предводителя критического племени и вовсе рвется незабвенное пушкинское: «Но кто же он, мой грозный супостат? Кто на меня? Пустое имя, тень…»

Приспела баталия на ФБ между Галиной Юзефович и критиком Еленой Иваницкой (рекомендую ее мнение о книгах, как ранее рекомендовала Александра Кузьменкова). Е.Иваницкая написала, что книжки Сальникова есть «самая обыкновенная Зевота Нудятишна, в девичестве Ахинеева, но в браке с господином Успехом Пришибеевым». И ей, разумеется, была вменена зависть: «Как же они, убогие, завидуют славе великого писателя Сальникова!» Далее соло Юзефович: «Но Иваницкая — критик, как же она смеет ругать того, кого хвалит весь критический цех!» Хор: «Она тоже завидует!» Прелесть, не правда ли? Как смеет кто-то из наших девок выходить из моей воли? — искренне недоумевает бордель-маман. Она не понимает. Она в изумлении. Ее куафюра и салоп в беспорядке от предчувствия раскола в сплоченных рядах.

Однако не только стадно-животное начало в рядах нашей как бы свободной критики меня поражает, но и железная концентрация на задачах рекламного плана. Год. Боже мой, они год продвигали это дрянцо — и все еще пытаются впарить его таким существам, как некий Джон Андварахреньчегототам, болтающийся посреди комментов с наивным «книжка классная, че», вечным кредо записного идиота. Однако устои, они же подпорки для награжденных бездарностей, похоже, покосились. Слегка — и все же народ перестал верить в «имху» Самого Влиятельного Критика — так далека оная имха не то что от правды, но даже и от высокой вероятности того, чтобы оказаться правдой. На странице самой мадам (не хочу давать ссылок на эту… имху) немало реверансов от френдов (или правильнее назвать их подчиненными?): «Извините, Галина, читать это я не смог». Взбунтовалися, жалкие смертные!

«Ничего, — сказал мне друг, — она напишет снобский пост и скоро зажжет на небесах звезду нового Гоголя из уральских ебеней: мало ли там бездарных графопедов». Признаюсь, несколько лет назад я возмущалась, когда мои посты именовали снобскими (и именно за презрение к графопедам) — однако мне далеко до того, чтобы посредством снобизма продвигать Зевоту Нудятишну Ахинееву, которая не перестает быть таковой и в браке с Успехом Пришибеевым. Неужто, подумала я, Галина Юзефович принципиально не оказывает протекцию прилично пишущим людям? А если да, то отчего? Нет ли здесь волюнтаризма какого? Или… зависти?

Некогда Свифт в «Сказке бочки» писал: «Несомненно, наш критик успел бы гораздо больше, если бы всецело отдался комментированию «Сказки бочки», ибо нельзя отрицать, что в этом отношении он оказал известную услугу публике и представил весьма удачные догадки для прояснения некоторых трудных мест; но подобные люди часто совершают ошибку, стараясь подняться выше своего дарования и своих обязанностей и беря на себя смелость указывать красоты и недостатки, что вовсе не их дело; тут они всегда терпят неудачу; никто не возлагает на них в этом отношении никаких ожиданий и не бывает им благодарен за их усердие.
Тупой, громоздкий, неуклюжий бык непременно хочет напялить сбрую лошади, забывая, что он рожден для черной работы — пахать землю высшим существам и что нет у него ни стати, ни огня, ни резвости благородного животного, которое он тщится изобразить»
.

Возражения у меня появились лишь по части отношения к безропотному, работящему, полезному животному, у которого есть своя роль — и весьма достойная. Не всем родиться аргамаками, кто-то должен и ниву возделывать. А как быть с кем-то совсем уж негодящим — ни на мясо, ни на молоко, ни на племя? Если учесть, что никчемность одного немедля порождает никчемность нескольких… Ну а когда процесс идет по экспоненте, результат предсказуем и безрадостен: кризис, стагнация, деградация и паразиты, доедающие полутруп. Только и слышно, как бордель-маман трещат сороками: нам не нужна великая русская литература, нам нужна небольшая, камерная, уютная литературка типа скандинавской; страна у нас небольшая (это Россия небольшая? какая же тогда Британия, откуда мадам шлет свои бесценные советы?) — вот и литература нам требуется небольшая…

На заливистый лай либерастической псарни не хочется даже отвечать. Брезготно. Чем, собственно, «критики» и пользуются, перетолковывая брезгливость как зависть или страх. Факты упрямая вещь, но можно же скоренько ослепнуть, оглохнуть и нести хвалебную ахинею Зевоте Нудятишне. Авось удастся низвести ненужную некоторым особам великую русскую литературу до уровня Глуховского, Сальникова, Колядиной.

Приведу еще одну статью, автор которой на будущее нашей недужной литературы смотрит столь же пессимистично: «У нас, похоже, сезон белых флагов. Куда ни глянь, из каждого критического окопа лезет палка с мотающейся белой тканью. Ну да, дела последний год идут не блестяще. Материальная база сдувается, как проткнутая шина. Одна за другой закрываются премии — «Дебют», «Русская премия», «Поэт»… «Букер» снова бродит в поисках спонсора. В толстых журналах перестают платить гонорары — даже те символические, какие платили прежде. В издательствах не лучше: роялти — если начисляются — все больше из серии «детишкам на молочишко». Сама литература пока еще цветет и плодоносит, но долго на одних волонтерских и полуволонтерских усилиях ничего плодоносить не может».

Далее приводятся мнения всяких разных граждан, уверяющих нас, будто понятие «писатель» приобретает новые смыслы, новые значения, новые истоки и бла-бла-бла. Общая идея, действительно, «ура! мы побеждены!»: следует со смирением, а лучше бы с радостью принять нашествие дилетантов, уверенных, что они все умеют, учиться им у профессионалов нечему и незачем, главное — связи. Есть у тебя тот, кто порадеет родному человечку, своя рука в жюри — глядишь, любой рубанок лауреатом станет. А что премии от потери читательского доверия и интереса пачками закрываются… Так их эвона сколько! Закончатся эти — новых понаделают. Долго ли умеючи?

На еще более невеселые мысли наводят высказывания вроде тех, что позволяет себе капитан Очевидность, в разных ипостясях пребывающий. Так, публицист М.Маяцкий (о котором, признаюсь, не знаю ничего, кроме нескольких цитат) писал в эссе «Курорт Европа»: «Редко у кого хобби сочетается с безжалостной требовательностью к себе, со стремлением к виртуозности, к абсолютному мастерству, с утомительными упражнениями и упорным преследованием ускользающего идеала. Не-е-е. Так ведь и удовольствие может пропасть, а ведь в нем цель».

В том-то и засада, что цель профессии и цель хобби противоположны друг другу. Не бывает хобби, не приносящих удовольствия, сам смысл хобби — гнать эндорфины в кровь. Зато в профессии неминуемы кризисы, рутина, поиск формы, поиск идеи, поиск себя — не за лайки, не за гонорары, а исключительно как желание сказать свое слово в особенной, индивидуальной форме. Писатель, который хочет лишь, чтобы ему было хорошо, никакой не писатель. Он хомо люденс, которых на белом свете и без него хватает. Однако сколь ни превозноси культурология роль игры в развитии человеческой цивилизации, на одной игре далеко не уедешь. Совершенствование всегда происходит через боль и дискомфорт, даже в игре. А уж в профессии и подавно.

Аффтар, пишущий благоглупости про «игру, наслаждение, полет и веселье», неизменно сопровождающие его во время творческих потуг, следующим абзацем расскажет, какие светлобобрые книги он создает (попутно подворовывая у более талантливых авторов и считая публику ленивой дурой, которой всё бы развлекаться) и подсчетом тиражей-лайков панегирик себе закруглит. Что же, найдется читатель и на эту дрянь — читатель, как известно, на всё найдется, даже у неимоверно глупых и малограмотных йуных аффтаров хоть сотня чмафок на «мойпервыйфикловлютапки», да наберется.

поделиться:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • Одноклассники
  • Blogger
  • RSS
  • Блог Li.ру