Дао критика. Часть двадцать восьмая: будет вам голос из унитаза!

Скорее всего меня тут же и спросят: и что из того, что ты ругаешь, ты любишь? А я отвечу: литературу. На которую нынешним критикам, да и нынешним писателям плевать с высокой колокольни. Они решают свои проблемки, полагая литературу просто-напросто инструментом для упрочения своего благополучия. А прикрывают свой недостойный и непрофессиональный подход высокими фразами.

Мой друг Синильга, отслеживая судьбу русских литературных премий, цитирует главу комитета «Русского Букера» Игоря Шайтанова, чьей протеже в 2010 году стала афедронописица Колядина: «Если наш «Букер» уйдет, то его место будет зиять в пространстве современной литературы», — и посмеивается: «Афедрон у вас в прорехи зияет». С Колядиной, собственно, смерть премии и началась: все вдруг увидели, что лошадь-то сдохла. Конечно, скоропостижно больной помереть не помер, семь лет «Наебукер» исправно давал премии всякой дряни, подтверждая впечатление публики о дохлой лошади — и вот, вступил в фазу «Спасите русскую литературу в нашем лице» (в каковую вступает любая отрасль, угробленная «специалистами», решающими любые задачи, кроме тех, коим данная область посвящена).

И Галина Леонидовна давеча порадовали: они-с, оказывается, не считают фантастику жанром. Это у них, надо понимать, очередной приступ англомании: в английском языке нет точного эквивалента русскому слову «фантастика». Для его перевода используют близкие термины, такие как «fantastic» («фантастическое») или «speculative fiction» («спекулятивный художественный вымысел»); иногда переводят сочетанием «fantasy and science fiction». Да, понятие «fantastique» во французском языке и «Phantastik» в немецком имеют значение, близкое к русскому «фантастика». Но у дщери Юзефович, очевидно, в голове сплошь английские параллели с «поджарыми романами» на базе незнания того, что им знать неохота. В частности, специфики фантастического жанра.

Френдесса, приславшая ссылку, сказала: «Мое дело сторона, но тут-то им и конец пришел (она не любит фантастику в принципе)». Мое дело, признаюсь, не сторона, однако конец фантастике пришел давно, причем без всяких там Галин с их заявлениями: «Фантастика не жанр, а литературный прием такой — фантастическое, итить, допущение, а опус может быть любой ориентации». Это критика ваша может быть любой ориентации, Галина Папиковна, в том числе и такой, о которой и молвить срамно. Однако за фантастический жанр стало не то чтобы обидно, но как-то стремно. Предвижу вал рассказиков, начинающихся с «По улице шла женщина-киборг, звали ее Лидия, и всё заверте…»

В этой статейке всё следует читать по губам и между строк, там всё диво: и обещание не допустить к кормушке никаких «этих ваших специалистов из закрытого мирка, где все всех знают»; и намерение давать назначенную премию любой чертовщине, где будет обнаружено пресловутое «фантастическое допущение»; и объявление себя и своей вкусовщины прожектором, выхватывающим из тьмы (невежества, надо понимать) новых гениев земли русской; и манифест: русских литературных премий оне не любят и принципиально в оных не участвуют. А что фамильный юзефовичев нос щипцами торчит из всех петровских соплей и прочего награжденного премиями УГ — нутк что ж… Совпадение, не иначе! Мало ли в окололитературной паразитологии нечаянных совпадений.

Фантастическое допущение, кстати, может быть основой произведения, а может стать декоративной виньеткой на поверхности, никак не влияя на суть вещи. Полным-полно опусов, в которых фантастическое допущение не более чем «голос из унитаза». Однажды, по уверению Олдей, «Лев Вершинин написал чудесный исторический роман о диадохах — наследниках Александра Македонского. А роман никак не хотели издавать — не фантастика. И Льву дали совет: «Лева, сделай финт ушами. Пусть кто-то из диадохов скачет мимо ущелья, а оттуда — утробный глас (как из унитаза): «Я — великий бог Ахурамазда!..» Диадох, значит, послушал и поскакал дальше. Будет им фантастика!». И если писателя, у которого не принимают рукопись к изданию из-за ее жанровой принадлежности — вот он и хитрит, худо ли бедно понять можно, то жюри, которое изначально старается размыть понятие, дабы принимать в лонг- и шот-листы любую бню — это мошенники. Такие игры есть верный способ сделать из премии очередное фуфло.

Точно так же, я помню, игрули в «Чепуху» оснащали фразой «Ты, кажется, что-то там пишешь?» свои рассказики, которые по условиям «Чепухи» должны были содержать в качестве главного героя писателя, попавшего в мир компьютерной игры и осмысливающего данный мирок по-своему, по-писательски. А после косточки, брошенной устроителям, шел зубодробительно скучный геймплей, РПГ-писево, типичный задротский нудеж. Пресловутый герой, естественно, оказывался таким же писателем, как и участники «Чепухи», то есть никаким. От обычной офисной плесени его не отличало ничто, никаких профессиональных особенностей мышления или литераторских профдеформаций аффтары изобразить были не в силах. Однако формально условие было соблю́дено: герой якобы когда-то где-то что-то писал. Будет вам голос из унитаза!

Словом, концепция знакомая: да пишите вы что хотите, мы тут своими делишками займемся — и цыц, не сметь вякать, что своим даем! Это у вас от недотраха неопубликованности. Галина Леонидовна даже внезапно припомнила высказывание Лескова про попадью, которую спрашивают: «Что же ты егозишь в божьем храме?», а она отвечает: «Это вам не божий храм, а наша с батюшкой церковь». И всех сов немедленно разъяснила: это, мол, неправда, что я и такие, как я, ни хрена в фантастике не понимаем, не любим ее и не читаем, а просто-напросто пришли освоить немножечко бабла и продвинуть своих — то бишь пришли сделать эту церковь своей. Ну а понятие «божий храм» нам неведомо. Только сделала это благостными словами с благостным же выражением лица. Вылитая воровка на доверии.

Навешать лапши на уши всем, кому получится, бодренькими статейками, стоя над полутрупом «Русского Букера», угробленного в погоне за сиюминутными задачками (главным образом финансового плана), разумеется, сам бог велел. Бог Гермес, покровитель торговцев и мошенников. Что еще остается тем, кто ныне официально признан критиком, критиком, тем не менее, не являясь? Сейчас под это понятие подпадает толпа дилетантов, от заседающих в жюри рэперов-танцоров-спонсоров до ридеров, читающих анонимные поступления, пока их не стошнит на очередной роман. Не удивлюсь, если вскоре после открытия премия отчего-то начнет бурно продвигать что-нибудь вроде «мастерапера» Глуховского, о котором тот же Дивов, как в известном пирожке, «седой и строгий отчетливо сказал говно». Истории, как свиньи питались грибами, а грибы свиньями в советском постапокалиптическом метро, конечно, фантастика. Но, увы, не литература. Вот только кто бы это объяснил Галинам Леонидовнам, старательно держащимся наособицу от познания деталей и параметров «не-жанра фантастики»?

Врет Галина Папиковна, в каждой сентенции ложь. Эту даму уж если несет, то на хорошей скорости: «Дебютные романы очень редко бывают хорошими. Если человек говорит: «Я написал гениальный роман, а его никто не издает», скорее всего, он не вполне трезво себя оценивает». Тпру, лошадка! Невинное дитя по фамилии Николаенко, последняя находка практически мертвого Наебукера, именно так товарищу Месяцу и сказала (это из его интервью история, гм, знакомства). Сама аффтаресса никто, не писатель ни разу, она простая, как ее рисунки, иллюстраторша, поэтому оценить степень собственной «гениальности» не смогла бы и под дулом пистолета. Ничего, дали ее пописулькам премийку, дали и сдохли.

«Я — тот человек, который все время ошибается и вручает премию не тому», — весело шутил секретарь «Русского Букера» Игорь Шайтанов перед самым оглашением результатов «года Николаенко» — как выяснилось, едва ли не последнего года премии. Жюри год от года менялось, а Шайтанов оставался, упрочивая свой ореол серого кардинала, постоянно пропихивавшего неудачные решения. Оно и неудивительно: новички слушают, что говорят «мэтры», а у «мэтров» может не быть ни мозгов, ни вкуса, зато может быть пристрастие ко всякой колядинщине. Очень забавно читать, как выкручиваются критики (здесь явно не хватает кавычек), пытаясь сказать что-нибудь хорошее над могилкой: «Год назад победил огромный, тяжело читающийся, полный длинных фраз, старомодный, консервативный, отрицающий наличие последних 40 лет в литературе, наполовину реалистический, наполовину исторический и очень остросоциальный роман Алешковского «Крепость». Тогда жюри ругали за то, что Алешковский получил премию не за конкретную книгу, а по совокупности заслуг, как известный автор. Так нате вам! Вот вам писатель, которого никто не знает. Ругали за слишком большой роман — получайте маленький. Книгу Николаенко в былые времена обозвали бы повестью: она длиной 200 страниц, да еще и с картинками от самого автора. Фразы короткие, максимум — средние».

Люблю читать между строк и видеть, как проговариваются наши господа критики! Хорош, очень хорош описанный принцип: в прошлом году выбрали такое, сейчас выберем эдакое, диаметрально противоположное. Не действительно качественную вещь, а всего лишь противоположность тому зубодробительному опусу Алешковского, который не произвел снотворного эффекта лишь на дельфинов. Почему на дельфинов? Да потому что те никогда не спят, иначе бы утонули.

Критики, задавившие злосчастный «Русский Букер» макулатурной массой, нам, дуракам, вдохновенно рассказывают, как надобно полвека газон поливать, четверть века, дескать, мало, травка не взойдет. Вообще-то если травка за двадцать пять годочков не взошла, значит, почва хреновая или поливают не тем и не туда. Или может, господа ландшафтные дизайнеры травку не посадили, не до нее было, а? Рассказы про то, как работают или не работают русские литературные премии да как мамзель Юзефович в них не участвует, конечно, утешительны (ну какое же это участие — номинировать разных бездарей и по году размазывать их сопли по всем окололитературным ресурсам? в жюри не сидит? не сидит, значит, не учаВствует), однако и малым ребятам ясно: Колядин Афедронописиц да Виликих Восточных Пейсателей премировать не надо, графомань продвигать не надо, вот и не увидит читатель вашу премию с ее нечитабельным УГ в гробу в белой обуви.