Уильям Шекспир. Гамлет
… тем, кто пережил душевный недуг, нелегко испытывать жалость к здоровым людям…
Фрэнсис Скотт Фицджеральд. Ночь нежна
Время от времени в моем блоге возникают споры (притом, что споры я ненавижу как бессмысленную трату времени; в рождение истины в сраче не верю и не поверю никогда). В этот раз спор возник на тему, может ли автор приторговывать своими историями болезни ради получения литпремий или хоть Христа ради организации сбора пожертвований (такой способ получения «гонорара» нынче стал весьма популярным делом). Как выразилась одна моя френдесса по поводу «публицистического романа» Старобинец о пережитом аборте: «Я не очень поняла твоего вопроса «а дальше-то что?» Ничего, этим, как я поняла, книга и исчерпывается. Это горе. Надо дать право и возможность женщине на переживание. По моим скромным критериям текст вполне отвечает литературности. Публицистической, конечно. Я совсем не против, чтобы книга поднимала и ещё раз педалировала вопрос «мы несчастные бабы, когда попадаем в лапы врачей, над которыми этический комитет не властен. Не можете сочувствовать — не надо, но хоть права горевать не отнимайте и не делайте из нас куски мяса». И понеслась…
Спор дело такое — если человек в чем-либо убежден, да вдобавок уверовал в собственную правоту, доброту и нравственность, его не переубедить никакими аргументами. Он одноногую собачку пожалел, а вы тут с разговорами о немузыкальности воя собачки. Злые вы, недобрые.
Я не первый раз пытаюсь объяснять элементарные вещи, основы критики любого текста (будучи уверена, что эти основы по силам понять и не-критику):
а) есть большая объективная разница между литературным уровнем и уровнем жежешного живенького трепа, между художественным и нехудожественным (не публицистическим, а попросту непрофессионально написанным);
б) спекулятивность приема «одноногая собачка» и манипулятивность подхода «Бабоньки, рятуйте, наших деточек обижают!» не красят ни аффтара, ни его опус, эти приемы и подходы не что иное, как маркер фальши;
в) при создании любой литературы, в том числе и публицистической, надо глядеть на вещи шире, упереться в свой так называемый субъективный опыт и не видеть дальше собственного носа — маловато будет;
г) писателю для выполнения литературных задач необходимо выйти за пределы своего стрядания и глянуть на проблему в целом — или не пытаться продаться в качестве писателя, коли ты по сути своей блогер, желающий стрядать в своем уютненьком.
Право пожалеть себя, свое нерожденное чадо, собачку без ножек, черта лысого никто ни у кого не отнимал, дорогие мои, хорошие. Злые люди не пустили под нож писанину стапицот любителей пожалиться на Чорный Мордор и врачей-убийц, аффтары такого рода издаются и будут издаваться, несмотря на то, что людей с хорошим вкусом и приличным образованием от их писанины «так блевать и кидат». Я в свое время годами затыкала пасть Скади, когда это существо с кодлой дружков травило Е.Шпиллер, автора скандально-исповедального романа «Мама, не читай» — именно потому, что Скади и ей подобным по барабану литературная составляющая. Будь эта история тяжелого детства сдобрена панегириками советской власти, бабженя первая прибежала бы целовать Шпиллер задницу.
Безграмотные сетекритики и чейтатели, которым не литературу подавай, а родственность душ, всегда набегают на понятные им вещи: политику, разоблачения, «поднятые социальные проблемы», а попросту скандальчики. Но меня, Ципоркину Инессу Владимировну, дипломированного историка искусства, писателя, критика и журналиста, политическая ориентация создателя опуса не интересует. Меня скорее интересует, как далеко он готов зайти в своей жадности до денег и в жалости к себе. Потому что все чаще среди мемуаров (и не только мемуаров) встречаются не книги-исповеди, не книги-проговаривания-травмы, а книги-разводки, книги-лохотроны, книги-с-расчетом-на-срач-писанные. Я считаю эту тенденцию губительной для литературы. Хотя бы потому, что пишущие и продвигающие подобную дрянь в гробу видали литературу как таковую. Они даже не понимают, что это за дело такое писательское.
Я бы объяснила, а имеющие уши да услышат. Писательское дело напоминает участь каменотеса. Мастер отсекает от реальности, сколь бы та ни была увлекательна и разнообразна, все лишнее, чтобы обнажить вечное. Ну пусть не вечное, но достаточно долговременное, чтобы ради ви́дения этой вещи стоило вгрызаться в камень. Каменотес сам выбрал себе материал, инструмент, смысл жизни — и нечего обижаться, что тесать камень нельзя с той же легкостью, с какой вырезают фигурки из бумаги.
Авторы-халтурщики, авторы-мошенники — знак нового века. Они постоянно пытаются выдать оригами за мраморную статую, лытдыбр за нетленку, а себя за серьезных мыслителей. Хотя и небольшого усилия достаточно, чтобы задать правомерный вопрос: что это, собственно, было? Роман? Художественный? В каком месте это художественный роман?
Предложу несколько цитат, чтобы вы представляли, о чем речь.
Сначала аффтар ведет разговор на «народном языке», на сленге мамских форумов, чтобы привлечь «своих» — в данном случае нелюбителей «беременюшечек-овуляшечек». Красота стиля поражает воображение.
— Вы что, женщина?! Как вы себе это представляете? У нас же здесь беременные! Глядя на вас, они будут волноваться!
У них здесь беременные. Беременюшки. Они здесь занимаются беременюшками и их пузожителями, а не всякой патологической мерзостью. Они контролируют их вес, и состав их крови, и биение их сердец. Но если что-то идет не так, если работа первичных ресничек в клетках эпителия почечных канальцев нарушена, если паренхима перерождается в кисты, если прогноз неблагоприятный, если такие дети не выживают — то пузожитель превращается в плод с пороком, в гнилую тыкву; беременюшка превращается в крысу.
Затем жалоба на глобальные дефекты русского, российского менталитета. И, разумеется, сверхвыводы.
Если вы легли в больницу, чтобы убить неродившееся дитя, то ваш долг — страдать. И физически, и морально. Сдвинутые кровати, посиделки в кафе, психологи, детективы на английском, любые способы хотя бы на короткое время облегчить душевную боль — это все от лукавого, так же как и эпидуральная анестезия. Так думают в России медсестры. Так думают врачи. Так думают чиновники. Так думают тетки в социальных сетях. И, что самое интересное, так думаю даже я. То есть не то чтобы думаю — но чувствую. Перспектива сдвинуть больничные кровати меня смущает. И кафе тоже. И эпидуралка. И библиотека. Не слишком ли это будет комфортно? Не слишком ли это подло — по отношению к тому, от кого меня здесь избавят?.. Но здесь так думать не принято. Здесь принято снимать боль — и душевную, и физическую — всеми доступными способами. И когда на следующий день, уже в родах, я попытаюсь отказаться от эпидуралки, врач сначала скажет мне, что эпидуралка автоматически включена в стоимость и доплачивать за нее не надо, а когда я отвечу, что дело совсем не в деньгах, он произнесет фразу, которая для него будет всего лишь общим местом, а для меня — откровением: There is no reason why you should be in pain. У вас нет никакой причины терпеть боль.
Ну и, разумеется, сказки о том, как все устроено в Светлом Раздоле, в отличие от этого вашего Чорного Мордора.
Скорее всего, рыдающая тетка, которая приперлась к эксперту без записи в конце рабочего дня, предварительно сделав УЗИ у его конкурента, вызовет у эксперта в развитом обществе не меньшее раздражение, чем в неразвитом. Но в развитом эксперт ей выдаст готовую формулу: что мнению коллеги он доверяет, однако готов, если есть такое желание, предоставить second opinion, но что сегодня прием уже, к сожалению, завершен, звоните тогда-то, приходите тогда-то. У нас же готовые формулы отсутствуют, а “неготовые” вырабатываются в каждом конкретном случае каждым конкретным индивидом с нуля. И зависят они во многом от того, стоял ли индивид в пробке, болит ли у него голова и поскандалил ли он утром с женой. Опять же, даже в достаточно развитом обществе узист экспертного класса, если у него уж очень болит голова, вполне способен ненадолго съехать с катушек, забыть все формулы и просто орать на женщину в голос. Однако после такого случая узист экспертного класса, скорее всего, будет уволен из медицинского учреждения. Причем со скандалом. И с пятном на репутации.
Милые мои бинарно мыслящие хоббиты! Давайте я тоже кое-что расскажу про Раздол, на который вы молитесь. Никто не уволил немецкого (!) хирурга, который во время операции удаления матки (область та же, замечу, гинекология) пропорол моей близкой знакомой кишку. Более того, коллеги этого сукина сына пять лет водили бабу за нос, не объясняя, отчего у нее температура под сорок, обмороки, слабость и ЖКТ в вечном расстройстве. Очевидно, ждали, пока тетенька загнется от перитонита. Это корпоративное медленное убийство длилось, пока одному из немецких врачей не стало невыносимо стыдно — и тогда он шепотом, отказываясь от собственных слов, если те получат огласку, сообщил больной, что ей надо зашить разрезанную, протекающую, словно канализационный сток, кишку. Но предупредил: свидетельствовать против коллеги не будет, иначе его лишат лицензии. На Западе. Не принято. Признавать. Медицинские. Ошибки. Такое признание может выбить только хороший обвинитель. Есть деньги на то, чтобы судиться — вперед. Нет — исправляй то, что накосячил врач, в меру своих доходов.
Такова социальная (по-нашему бесплатная) медицина Светлого Раздола. В Черном Мордоре тоже до фигища проблем, медицинских ошибок, жопоруких рукосуев и хамоватого медперсонала. Но не надо считать, будто за бугром больных ждет рай обетованный. Врать не надо, господа любители продать свою исповедь по сходной цене. Денежки любите не только вы, но и целые классы населения в Этой Кошмарной Стране и за ее пределами, поэтому хорошо оплачиваемое никогда не станет нормой, а всегда будет услугой для того, кто платит — иначе платить не будет никто. Если в бесплатном секторе все то же, зачем тратиться? И будь вы действительно писателями, а не шавками на ставке, вы бы взглянули на вещи объективно. Однако многим «бескорыстным почитателям Запада» и гонорар, и премия, и много всяких гитик светят за огульное хаянье своей исторической родины.
Позвольте-ка объяснить, в чем разница между старобинцевскими терзаниями и толстовской нетленкой, а также какую роль в определении этой разницы играет критика.
