Петушиная мудрость
Господа мышиные жеребчики, обслуживающие премию «НОС» присудили оную, разумеется, степановской «Описи семейной рухляди в историческом аксепте аспекте». А поскольку это уже не первая и даже не вторая «курица в одни руки» (даже старухе Улицкой столько куриц не отсыпали!), то уже не только меня, злюку, но и других критиков от такого холуйства передернуло.
«Присуждение роману «Памяти памяти» премии НОС, после того как он засветился в коротком списке «Ясной Поляны», и стал номером один на «Большой книге», это как если бы какой-нибудь фильм взял Серебряного медведя на Берлинском фестивале, потом ему присудили Золотую пальмовую ветвь в Каннах, а потом его показали в Венеции, и он там получил еще и Золотого льва. Это дискредитирует все три премии и обессмысливает существование как минимум двух из них. Зачем они нужны, если они присуждают премию роману, который одна из них уже отметила? В мире кино есть фестивали класса А, где возможны только премьеры — если картина где-то уже засветилась, она автоматически выпадает из списка участников основного конкурса, и класса В, куда съезжаются картины какие угодно, неважно показывались они где-нибудь или нет, и это событие максимум городского масштаба. По этой схеме, в отечественном книжном мире «Ясная поляна», просто в силу того, что она раньше всех определяется с выбором, это премия класса А, а все остальные класса В, чтобы там о себе ни думали их организаторы».
Правильно кинокритик пишет: подобная тактика обесценивает премии. Кой в них ляд, когда жюри «второсортных» лижет жопу «первосортным»? Ну наградят они все скопом одну особь графомана вульгарис, на следующий год точно так же, скопом — другую особь, еще через год — третью… А выбор-то где? Где деятельность премиальных комитетов, концепция премий как таковая, поиск различных оценочных критериев для представления публике разных произведений (и желательно качественных, а не назначенных в шедевры сверху)? В солдатском отдавании чести вышестоящим эта деятельность, что ли, заключается?
Меня не оставляет мысль, что пора уже создать премию «Победитель всего навсегда везде» и слить в нее все эти ненужные сущности или отсечь их бритвой Оккама. Ну право же, зачем плодить ненужности? Какая разница, дать одной и той же Мане две-три премии (сегодня маленькие, но по три) или одну (вчера, большую, но по пять)? Еще и на банкете сэкономить можно, и на мезиме с гасталом. Курдючный шашлык от этнически годных лауреатов дублирующихся премий плохо откликается не только на разуме, но и на теле употребляющих подобное. А главное, ни одна премия, ни целый десяток не изменят того, что изменить нельзя. Недаром в своем посте Вячеслав Суриков, как и Елена Иваницкая до него, признается: ни одно, ни три жюри не убедили его, что «Память памяти» есть роман всех времен и народов.
Остается лишь примкнуть к недоумению прочитавших (или пытавшихся прочесть) данное произведение. Я даже написала разбор в двух частях — 1 и 2). И замечу, без «мненепонра», у данного опуса хватает объективно отмеченных недостатков.
Впрочем, недоумение — состояние для меня уже привычное, непреходящее, возникающее после каждой (не практически каждой, а просто — каждой) литературной премии. Эвон как послушаешь россказни председателей всяческих советов и жюри относительно новых лиц в литературе, якобы ранее незнакомых членам того-сего… Дескать, скрывались данные типы гражданской наружности в тени безвестности, скрывались, но своими трудами неусыпными мы их, непризнанных гениев, за ушко да на солнышко вывели. На солнышко благодарной российской словесности.
Ну да, ну да.
Как всегда, хлестко и точно подметил Александр Кузьменков: «Несколько развлек лишь председатель Совета экспертов Михаил Бутов. Для начала — беспримерным косноязычием: «Каждый год без исключений в длинный список попадают произведения литераторов, о которых мы, эксперты, прежде никогда не слышали… Должен заметить, в этом сезоне именно их тексты чаще всего стяжали сердца экспертов». Помилуй Бог, тексты стяжали сердца! — ладно, простим со скидкой на техническое образование…
Но суть-то не в этом. Загляните в шорт-лист: после бутовской реплики он вас гарантированно позабавит. Выходит, эксперты отродясь не слышали про вездесущего Дмитрия Быкова. И про девятикратно лаурированную Марию Степанову, экс-главреда OpenSpace.ru и нынешнего главреда Colta.ru. А равно и про букероносную Ольгу Славникову. И про яснополянского Олега Ермакова. И про Александра Архангельского, члена всевозможных литературных жюри, включая, кстати, и большекнижное, образца 2006 года. Вы эксперты или где?..»
А заодно хочется спросить: вы жюри или куда? Ваш выбор, малоуважаемые, можно ставить в словарь иллюстрацией к слову «непотизм».
Евгения Вежлян (кто ж еще?) соловьем разливается, хваля друзей сердечных, тараканов запечных: «…выросло блестящее молодое поколение критиков, составившее «академию» премии НОС. Это поколение сформировалось в новых условиях. Оно блестяще и широко образовано. Оно сочетает оперативность реакции и глубину, сложность содержания и простоту изложения. Оно воплотило все твои мечты…» Смотря чьи мечты оно воплотило, милочка. Мечты некой Вежлян, вероятно, и воплотило. Да только имеют ли отношение те мечты к литературе? Насколько я вижу по поступкам данной особы, в открытую выдающей заявления типа: «Мне неважен текст, мне важны отношения с автором» (с), литература в список вежлянских мечт не входит вовсе.
lemon-sole ехиден, как всегда: «…насчет «блестяще и широко образовано» — без комментариев (кроме того, что данная конструкция применима только к конкретному лицу — и то носит оттенок иронии), а вот насчет «молодого»… не думаю, что Кукулина и Лекманова (кстати, даже и не называющего себя «критиком» — хоть и дурак, а мыло есть давно перестал) спустили с лестницы и не отразили это событие на сайте премии — скорее, г-жа Вежлян каждый день начинает новую жизнь и уже не помнит, что неделю назад поздравляла дорогого Илюшу с полувековым юбилеем, а Лекманов вполне попадает в собянинские программы для предпенсионеров…»
Возможно, меня спросят: почто вы, гражданка, скотину критику тираните? Кто все эти люди?
Взять хоть того же Кукулина, о котором мне рассказали, что он не является ни историком, ни культурологом и формально не имеет права занимать должности в соответствующих подразделениях при наличии соискателей с соответствующей квалификацией — а такие точно есть; в РГГУ его увольняли даже за несоответствие научных интересов планам кафедры на ближайшие годы. В критике сей «авторитет» регулярно проговаривается относительно своего понимания литературного процесса: «С рефлексией внутрицеховых дискуссий у нас дело обстоит плохо еще с советских времен. Тогда рефлексия была подавлена из-за цензуры: например, в дискуссии между «советскими либералами» и почвенниками-националистами нельзя было вслух называть политические позиции спорящих. В постсоветский период рефлексия не сложилась потому, что распалась на ряд отдельных групп, каждая — со своим языком, и сравнивать эти языки было и остается трудной задачей».
Оставим за кадром тот факт, что рефлексия в самопознании есть способ познания разумом себя. Таким образом, никакие внешние явления типа внутрицеховых дискуссий под этот термин не подпадают. Существует также концепция, что разума может задумываться о содержании какого-либо знания, критически осмысляя привычные нормы человеческого знания и поведения — так разум формирует новые ценности. Какие же ценности, спрошу я вас, должен сформировать разум вроде кукулинского, используя рефлексию?
Начнем с того, что рефлексия, по мнению мсье Кукулина, есть не что иное как сарынь на кичку политических группировок. Кои бы в ходе дискуссии/рефлексии на темы искусства обвиняли друг друга в том, что оппонент азиатское кремлебыдло, а оппонент оппонента — либерасня пархатая европейская. Чудесный образ «рефлексии внутрицеховых дискуссий» (кто-нибудь вообще объяснит, что это за мутант такой — философское осмысление некого знания, кое в глазах г-на Кукулина не более чем завуалированный политосрач?). Вот и выходит, что важнее всего для литпроцесса — иметь хотя бы две группировки, которые начистят друг дружке рыло. Когда группировок больше, велика опасность, что ни рефлексия, ни дискуссия не сложится. А значит, в Багдаде все спокойно: группировки имеются, срача хватает, рефлексия рекой течет, спасу от нее нет.
Я давно не провожу на подобные темы исследований, близких к научным (хотя могу, френды и хейтеры, могу). Я просто-напросто привожу примеры критического и окололитературного вранья, потому что мониторить, делать репрезентативные выборки и социологические выводы — занятие, мягко говоря, запоздалое. По результатам процесса видно, какова она, критика наша, на кумовстве замешанная и угождением к спонсору пронизанная. Я бы даже сказала, пронзенная. В телах Прометеев от критики, несущих в массы новые имена гениев, назначенных властями или спонсорами, не то что зевесову орлу — вороне обыкновенной клевать нечего. А почему? Да потому, что во многих культурах, в частности, в фарси, урду и хинди печень является образом смелости или сильных чувств. В зулусском языке понятия «печень» и «храбрость» выражаются одним словом — isibindi. Однако храбрости и сильных чувств в наших насквозь изовравшихся — рекламщики отдыхают — критиках не наблюдается пока.
Что они несут, о Аполлон и все его музы, что они несут! Мне, как человеку, полжизни проведшему под недреманным оком советской идеологии, сразу видны все пробросы в сторону «это очень хорошо, что сейчас нам плохо». Сколько я таких видала, слыхала и читала в свои аредовы веки… Хотя жизненный опыт (тот еще ворчун, прямо скажем, неудобный и незатыкаемый) предупреждает: тактика вроде «Если я вас не вижу, значит, вас не существует» годится только для солипсистов; но даже последнему солипсисту вера в установку «Если вы меня не видите, значит, меня здесь нет» покажется чересчур инфантильной. Особенно перед лицом близящейся катастрофы.
И только совсем уж вежлянутая особь не заметит катастрофы уже свершившейся. А тем паче станет приветствовать ее радостным враньем про «молодое поколение блестяще образованных критиков», неспособных, как мы раз за разом убеждаемся, ни родить мысль, ни облечь ее в сколько-нибудь грамотную форму. То-то вся паралитература с ее конкурсами, премиями, критикой, хвалитикой свелась к дилетантскому пиару и квадратно-гнездовой дружбе. И всё это деется и планируется в песочнице, в которую доминатрисы-юзефовичи так и норовят превратить слишком великую для них русскую литературу. В камерной, домашней, уютненькой литературке дочурки своих пап, а также блестяще образованные педвузовки и молодые пятидесятилетние профессора без диплома кажутся себе гораздо значительными.
