Продолжаю следить (пусть и не своими глазами) за поразительной гнусностью высказываний наших критиков и за не менее поразительной слепотой ширнармасс, не видящих очевидного. Вот же, у них перед глазами пример гнуси — не раз упомянутая мною Галина Юзефович, произносящая речи поистине патологические (так и не поняла — это что, цитата из ее «бестселлера» про то, как работает книгоиздат? цитата, которой предполагается завлечь толпы читателей в магазины для приобретения подобной… литературы?): «Границу между жертвой и палачом применительно к событиям советской эпохи провести едва ли возможно, потому что почти все жертвы имели в анамнезе в худшем случае немного палачества, а в лучшем — слепоту и искренние, но от этого не менее гибельные заблуждения, сделавшие палачество возможным». Под бла-бла-бла, завершенным сим продвинутым мнением, стоит три десятка сердечек и лайков. Кто все эти люди и где их мозги, хотела бы я знать? Они же в упор не замечают, что метет их «высокодуховная и глубокоинтеллигентная» подруга.
Начнем с фактологии. Особенно в совковом палачестве были виноваты дети — их-то уж точно есть в чем упрекнуть. Моя бабка, например, после обвинения деда во вредительстве, саботаже и шпионаже (как я уже не раз говорила, он, будучи директором МТС, не дал тракторов сеяться в мерзлую землю, когда местные власти хотели раньше всех отрапортовать о начале сева — тоже, если верить Хале, был палач из палачей), поехала на выселки с тремя маленькими детьми и ранней беременностью. Беременность закончилась выкидышем в угольной яме, куда «жену шпиона» столкнули местные. Эмбрион тоже был виноват в палачестве, которое так осуждает мамзель Юзефович, страсть какая знающая и профессиональная особа, если не сказать особь? Мести под одну гребенку жертв и их мучителей, не различая пострадавших и преступников — это, замечу, традиционный, общеизвестный и отлично работающий (по крайней мере среди тупиц) метод обелить себя, коли у самого обвинителя рыльце в пушку. Сделал подлость — и «нуачо, я как все». Рационализация называется — благодаря ей трус, вор, палач или дурак завсегда может post factum создать гармонию между желаемым и реальным положением и тем самым предотвратить потерю самоуважения.
Мне интересно: нашим трусам, ворам, палачам или дуракам господам интеллигентам ничего не напоминает их собственная мерзость, выплескивающаяся наружу в порядке психологической защиты от правды? Например, с каким чувством они лайкают пресловутое обвинение жертвы, при котором на жертву или жертв любого вида насилия возлагается полная или частичная ответственность за совершённое в отношении них преступление или произошедшее с ними несчастье? В определителях и энциклопедиях пишут следующее: «Как правило, обвинение жертвы принимает форму расистских, сексистских и классистских утверждений. Однако эта позиция может существовать и независимо от таких видов нетерпимости, а в некоторых странах даже носить по меньшей мере полуофициальный характер».
А также, смею предположить, обвинение жертвы нередко носит характер утверждений политических. Вот, например, Халя — явно декларативный, я бы даже сказала, манифестарный русофоб и либераст. Притом, что сам по себе прием «самадуравиновата» есть проявление традиционно-советского менталитета. Так что дщерь Юзефович либеральна и космополитична лишь с поверхности, а поскреби ту Галину Леонидовну — как есть совок. И это не мое мнение, а научный факт. В рамках виктимологии обвинение жертвы является методологической предпосылкой позитивистского подхода, принятого в том числе в постсоветской виктимологии. В зарубежной виктимологии этому подходу противостоит подход, основанный на защите жертвы. И какой же метод выбирает вся из себя «интеллигентная», «образованная», «разумная» дама, «профессиональный» «критик» (ну никак определения без кавычек в текст не ложатся) — постсоветский (то есть содержащий психологические защиты от реальности в духе родимых, совковых методик) или западный (переламывающий шаблон мышления огульного обвинителя, считающего жертву запятнанной, испорченной)? Ну да, понимаю, что вопрос этот — риторический.
С точки зрения социальной психологии, обвинение жертвы есть не что иное, как последствие веры в справедливый мир. Вера в справедливый мир — когнитивное искажение, при котором человек верит в то, что любое действие вызывает закономерные и предсказуемые последствия. Для такого человека невыносима мысль о том, что несчастье может произойти с кем-либо совершенно случайно. Как показал первооткрыватель феномена веры в справедливый мир Мелвин Лернер, чтобы избежать признания ошибочности своих представлений о справедливом устройстве мира, люди реинтерпретируют несправедливое событие, связывая его с поведением или свойствами жертвы, и тем самым одновременно обвиняют и принижают ее.
Я писала об этом явлении — аккурат в тот момент, когда один из продуцирующих пресловутое «самадуравиновата» попытался осуществить пристройку сверху по Бёрну. Ну да на меня где сядешь, там и слезешь, да еще с отпечатком банхаммера на роже. Однако замечу, что тот мудак был сталинистом. Мамзель Гэ полагает себя антисталинистом. А разница-то где? И где, снова спрошу я вас, мозги у лайкающих подобное?
Кстати, если у кого возникнет вопрос, почему я поставила в кавычки слова «профессиональный» и «критик», то вот еще одна цитата из Галиного бла-бла-бла насчет того, как определить хорошую или плохую книгу: «После достижения определенной цифры продаж книга переходит в разряд социальных феноменов — и уже в этом качестве заслуживает самого пристального внимания и уважения, вне зависимости от эстетических недостатков или, напротив, совершенств». Ты всё понял, пипл хавающий? Уважать надобно любое дерьмище, коли оно достигло определенной цифры продаж. А продажников и подмахивающих продажникам Халь именовать критиками. Поскольку качество текста только тиражами и можно выявить. Но тогда, спрашивается, на хрена нам всякие Юзефович? Мы что, не можем прочесть цифры тиража, четко пропечатанные на нахзаце? А для альтернативно умных добрый издатель может наклеить бирку прямо под названием — блестящую такую хрень, на которой крупненько укажет тираж, данный или суммарный. Вот и вся вам критика, а мамзелей этих драных — в утиль. Сами, дуры, виноваты.
Из Халиных «лекций» на радио (во все дырки «критик» залезла): «Современная русская литература небольшая. Год закончился, и за этот год опубликовано три очень хороших романа — громких, важных, масштабных; пять достойных и еще десяток таких, о которых вообще не имеет смысл говорить, вот и все что у нас есть. Других писателей, как говорил товарищ Сталин, у нас для вас в этом году нет. Бывают какие-то счастливые случаи, как, например, с романом Алексея Сальникова «Петровы в гриппе» <...>, но такие случаи редки, очень редки». Ну и кто же столь усердно называет — и делает — современную русскую литературу не просто небольшой, а откровенно мизерной, убогой, м?
Недавно мамзель отметилась истерическим взвизгом: «Не бывает незамеченных критикой великих романов! (Да ну? А «Моби Дик»? Недостаточно велик для того, чтобы критика была вправе проигнорировать его? Эх, Галя, Галя, жалкая ты врушка.) Вот разве что «Петровых в гриппе» мы чудом нашли!» (Поистине чудо — найти столь неприметное говнишко и таки пропихнуть его на премию.) Таким образом «критик» Юзефович пикируется с критиком Иваницкой. Ведь у критиков без кавычек другое мнение о находках мамзели.
«Елена Иваницкая О «помог выйти в люди» — встречный вопрос: должен ли критик сам вырастить (или найти) неизвестного никому начинающего автора и продвинуть его в печать (А затем и к успеху-признанию-наградам)?
Igor Vishnevetsky Написал дельную положительную рецензию, если автор того заслуживал(а). Награды часто существуют вне критического признания в данном виде искусства — как личное высказывание жюри. Верно и обратное.
Елена Иваницкая Удивляюсь и вздыхаю. От очень большого требования «помог Неизвестному выйти в люди» Вы перешли к очень малому — «дельной положительной рецензии». Тут каждый критик откозыряет вам кучей рецензий, а особенно гордые и довольные скажут, что помогли выйти к люди «Петровым в гриппе…»
Igor Vishnevetsky Рецензия — единственный публичный инструмент, доступный критику. Если можно, книгу про грипозные видения слесаря обсуждать не будем, тут смещение масштабов. Я просто её не осилил.
Елена Иваницкая Согласна, обсуждать не будем. Но я-то её осилила. И вижу, что этот текст оттолкнёт от современной литературы (и критики) ещё нескольких читателей, которые купят, начнут читать и плюнут (по заслугам). Проблема в том, что на все ваши претензии к сегодняшней критике сами сегодняшние критики гордо предъявят вам «Петрова» (а ещё «Бобрыкина», есть и такой, тоже «продвинут в люди»).
Igor Vishnevetsky Елена, давайте не будем хотя бы тут тратиться на всякий «литературный» вздор)) Могу сказать, что история с продвижением видений слесаря меня изумила. Но ведь до того уже было такое, причём несколько раз в начале 2000-х. Я, кстати, вижу в этом сознательное забивание освобождающегося пространства эрзацем».
Эрзац, написанный не просто так, а по социальному заказу, проталкивается и продвигается вдвое, втрое легче. Если кто-то получает статус нового Гоголя или нового Мерзо Турсун-заде, пропихнуть его становится плевым делом. Поневоле вспоминается кваканье выпоротого мною «первого майкопского стилиста». (Не случайно в последнее время Майкоп стали называть «городом интеллектуалов».) Данное существо где-то в Сети живописует, как оно отыскало среди не знающих русского языка адыгов нового русского (!) писателя по фамилии Куёк, ибо куйков-то русской литературе как раз и не хватает! А в качестве доказательства своего безупречного литературного чутья приводит стихи местной звезды Саният Гутовой в своем переводе, разумеется:
«Бери и ешь
Весь этот мир, таинственный и жирный.
Долина, лес, река, ночные горы
Не заполняют дно пузатой бочки».
Так и хочется спросить: ваши восточные поэты и поэтессы про что-нибудь, кроме жратвы, писать могут? А то образ человека, неудовлетворенного желудочно, вряд ли поднимет уровень восточной литературы в глазах русской публики, не говоря уж об уровне русской литературы в мировой культуре. Нам хватает и Рубиных-Ганиевых-Яхиных, удручающе много текста отдающих «дастархану» — причем все они отнюдь не Шмелевы, отнюдь. «Жирных таинственных миров» больше не требуется, малоуважаемые уроженцы «хлебного края Адыгеи».
