«В некотором царстве». Мультфильм режиссеров Ивана Иванова-Вано и Михаила Ботова
Новогодние праздники в этом году отчего-то не располагают к святочным рассказам. Как глянешь в лесковское «Жемчужное ожерелье»: «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера — от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец — чтобы он оканчивался непременно весело… Святочный рассказ, находясь во всех его рамках, все-таки может видоизменяться и представлять любопытное разнообразие, отражая в себе и свое время и нравы», — так почему-то всякое желание писать фантастично-дидактично-хеппиэндовое пропадает.
Николай Коньков! Маленький ребенок — Коля Коньков, замерзший и занесенный снегом в лютую рождественскую ночь!
О нем хочу я вам рассказать.
Николай Коньков был ребенком (кто из нас не был ребенком?).
Он был, собственно говоря, даже более чем ребенок, так как ему было уже тридцать пять лет, когда он приехал в Петербург в одну из вышеописанных ужасных рождественских ночей.
Правда — ни мороза, ни метели в эту ночь не было, так как дело происходило в середине июля месяца.
Да и ночи, собственно говоря, тоже никакой не было: поезд пришел ровно в 10 утра.
Но что же из этого?
Приехал он из своего имения освежиться. В городе есть особая свежесть, которой в деревне ни за какие деньги не достанешь».
А в худшем и вовсе на научные изыскания тянет. Продолжить, что ли, разговор о приемах композиции? Чтобы уж никаких «добрых, светлых, нравственных сказок», столь любимых начписами и начписоманами. Как один из них писал мне на Самиздате, когда я там еще пребывала (без всякого, признаюсь, пиетета к сайту и к местной публике): «Книги хорошие, а человек, написавший их, плохой». Поразительные существа встречаются в этих ваших интернетах. Голая лимбическая система, руководящая их жизнью, каким-то образом обучилась выдавать маскировочные фразы, изображая деятельность разума и социальную адаптированность. Хотя соцадаптация должна облегчать контакт и общение, а эта вызывает ассоциации с базовыми эмоциями по типу «бей или беги». Лимбическая система такая лимбическая…
Но об этом феномене я как-нибудь расскажу отдельно. А пока на примере более ли менее современных поступлений разберемся в приемах, которые используют авторы, дабы морочить голову хорошим людям.
Элементы композиции отражают стадии развития конфликта в произведении, попутно формируя его структуру. Большинство элементов по названию на слуху даже у йуных аффтаров фикбука — да вот беда, порой и так называемые мэтры не больно-то понимают, зачем они нужны, те элементы. Как говорится, шоб було. А между тем от структуры многое зависит, очень многое.
Пролог — вступительный текст, предваряющий основную историю. В идеале пролог помогает вникнуть в смысл дальнейшего повествования. Для этого в нем дается дополнительная информация, тематически связанная с повествованием. Но это, конечно, в идеале.
На деле же в прологе то и дело обнаруживаются совершенно левые превенции:
а) авторские похвастушки — некие факты литераторской биографии, которыми писатель пытается то ли расположить к себе публику, то ли развлечь ее, болезную, перед тем, как она заскучает, вникая в «тело» произведения;
б) глоссарии и примечания, коим место в конце страницы или в конце повести — ведь, согласитесь, странно, еще не приступив к чтению, заучивать названия рас, планет и регионов, девайсов и вундервафель;
в) предыстория повествования, которая, собственно, и есть экспозиция, а не пролог, ибо эти две вещи — раз-ны-е, однако вверху страницы почему-то красуется черным по белому — «Пролог»;
г) «извините, это мой первый фик, ловлю тапки» — ну, или что-то в этом роде, жалобное шо пипец; как будто плохой текст можно оправдать тем, что автор его человек неопытный, бесталанный, но хороший — и наоборот, хорошая книга станет хуже, если ее автор, согласно мнению Анона Онаныча, плохой человек.
Вероятно, эти странности возникли от непонимания современным автором простой вещи: пролог — не презентация автора или книги. Он уже часть книги и должен что-то делать для ее понимания, иначе бесполезен. И вызывает сомнения, что автор не пустой болтун. Поверьте, для задушевных бесед с кем бы то ни было, от юзера в соцсети до читателя вашей нетленки сперва надо бы собеседника «задружить», втянуть в свой круг общения, в свою ЦА. Таким образом, в книге авторские откровения лучше оформлять в виде отступлений, лирических и/или философских. А факты авторской биографии и вовсе оставить для мемуаров, интервью и сетевого лытдыбра.
Экспозиция — предыстория событий, лежащих в основе художественного произведения. Экспозиция может присутствовать в тексте, а может отсутствовать. «Здесь все от мене зависит», как бы говорит автор, вторя дяде Степану.
Экспозиция бывает прямой и задержанной. Прямая экспозиция может предварять повествование и, как правило, посвящена истории персонажа или истории его семьи. Задержанная экспозиция размещается в середине или даже в конце текста. Задержанная экспозиция также разъясняет особенности биографии и поведения героя, однако ввиду своего расположения придает произведению некоторую таинственность, усиливая интерес к необъяснимым (а вернее, не объясненным) поступкам и мыслям персонажа и разъясняя эти моменты лишь спустя несколько глав. Но до того времени читатель успевает составить собственное представление о персонаже и придумать мотивации его поступков.
Как правило, в экспозиции дается характеристика центральных персонажей и показывается их расстановка до начала действия. Писатель объясняет читателю, почему тот или иной герой ведет себя определенным образом. Конечно, возможность направить публику в ту сторону, которую автор считает правильной, хороша, но совершенно не обязательна. Иной раз предпочтительней, чтобы читатель по ходу чтения самостоятельно разобрался не только во взаимоотношениях героев, но и со своим отношением к ним. Однако современный писатель и сам не больно-то понимает, как это — навести публику на определенное восприятие образа исподволь, без прямых указаний. Поэтому ему легче раздать цэу еще до завязки и надеяться, что читатель попадется послушный и внушаемый.
Завязка действия — событие, которое становится началом действия. Завязка или обнаруживает уже имеющееся противоречие, или создает, «завязывает» конфликт. То есть дарит персонажам возможность сорваться с насиженного места и/или изменить свою жизнь.
Завязка — это и приглашение из Хогвардса, из которого Поттер узнает, что он волшебник, и заселение бывшего моряка Билли Бонса в гостиницу «Адмирал Бенбоу», и встреча Гамлета с призраком отца, и смерть дяди Евгения Онегина… Словом, что бы ни стронуло с места лавину событий, подхватившую и закружившую персонаж — всё это завязка. К сожалению, многим начписам неймется перейти к основному действию, поэтому они лепят завязку из говна и палок из подручных материалов, не задумываясь о повышенном внимании публики к этому моменту. Хотя именно завязку читатель разберет по косточкам, пытаясь понять, как случилось то, что случилось. Вот почему халтура с извинениями в духе фанфикшена («обоснуй сдох и разложился, в свое оправдание могу сказать одно: мне так захотелось» и тому подобные девичьи глупости) у зрелого (подчеркиваю: зрелого) читателя не вызывает ничего, кроме пренебрежения.
Я бы посоветовала начинающим писателям ценить и уважать завязку как важнейший посыл и обоснование для развития сюжета. Никакая экспозиция, никакие отступления не исправят того, что вы налажаете в завязке, если заставите героев вести себя неестественно, придав их образам картонность.
Основное действие — события, совершаемые героями после завязки и предшествующие кульминации. На этом этапе идет развитие событий и нагнетание конфликта.
Здесь-то, казалось, и должен наш автор выложиться по полной программе, показать все, на что способен, вовлечь публику в круговорот если не событий, то хоть наблюдений и заключений своего ума… Ага. Щас. Одни, награфоманив вместо полноценного развития действий справочник по сеттингу, в ответ на критику станут бухтеть, что у читателя «нет определенного, паршивого, неприятного опыта» для понимания их «неспешного справочного романа». Другие принимаются разоблачать редакторов, кои — вот суки! — хотят лишь «швыркать кофе с плюшками в редакциях и типографиях» вместо того, чтобы трудиться в поте лица над очередной графоманью…
Замечу: и те, и другие претензии были высказаны литераторами очень разного уровня — от писателя, не раз изданного и даже популярного, пусть и в нешироком кругу, до принципиально безграмотной самиздатовской поросли, обвиняющей редакторов в лени. Причем без капли беспокойства о лени собственной, мешающей поднять свою дохлую грамотность хотя бы на школьный уровень. Ходко идет перекладывание писательских обязанностей на плечи публики!
Кульминация (от латинского «culmen» — «вершина») — наивысшая точка напряжения в развитии действия. Та точка конфликта, где противоречия достигают предела и выражаются в острой форме. В то же время кульминация нередко подготавливает развязку действия. В некоторых произведениях бывает сложно отделить кульминацию от развязки.
Я бы добавила, что в современной литературе и кульминаций бывает, что не бывает, или, наоборот, кульминаций автор вам насыплет столько, что повествование по ним шагает, аки великан по холмам — что ни шаг, то вершина. Спасибо литературным сериалам, где количество продолжений обусловлено политикой издательства, а всякие глупости типа художественной задачи и в расчет не берутся. Отсюда и стереотипы в духе «кульминацией в книге жанра фэнтези должна стать эпик баттл, а в книге про отношения мужчины и женщины — эротическая сцена или объяснение в любви».
Тем не менее кульминация — очень важный и очень выгодный момент повествования. Наиболее эмоциональный, наиболее запоминающийся, единственный в своем роде. Нельзя делать его абы как, в расчете на то, что «следующий левел сделаем сложнее» — не все издержки менталитета нового века полезны: клиповое мышление, пристрастие к компьютерным играм и сериалам. Уверенность, что недочеты всегда можно исправить в следующей версии, серии, сезоне, выпуске, отменить последнее действие, а то и флэшбеком прикрыться…
