Рэй Брэдбери
Френд однажды рассказал о прекрасном: «Наткнулся на Самиздате на одну новость: появилось типа новое издательство «Свободно летающие флюиды», которое решило спасать гибнущую литературу путем облучения читателей добром: «Мы хотим дать шанс новым (и не только) талантливым авторам, произведения которых несут добро, зовут к небу, оставляют в душе после прочтения что-то чистое и светлое». А отбирает и удобряет книги — вы ахнете! — сам Иар Эльтеррус. Отыскался след Иаров. Это не флюиды, это миазмы». И как верно заметила миз Дуглас: «Мы хотим дать шанс новым (и не только) талантливым авторам, произведения которых несут добро, зовут к небу, оставляют в душе после прочтения что-то чистое и светлое», — много лишних слов. Должно быть так: «Мы хотим новых (ибо старые нас уже знают и больно бьют при встрече), талантливых (и не только, лучше доверчивых и слабоумных) авторов, которые несут нам добро (желательно в баксах, но на евро тоже согласны)».
Что-то мне подсказывает: если фильтр ставится в виде условия «Несите нам светлобобрые произведения, которым сделает пиар сам Иар», уважающему себя писателю (хоть бы и начинающему) лучше не вляпываться в это мероприятие. Если звезды сойдутся невиданной комбинацией, это может и не быть махинацией. Но преобладающее множество подобных затей имеет «написанное самым мелким шрифтом на последней странице» — кабальные условия или перевод рисков на заказчика, а не на исполнителя. Стандартный подход, его и махинацией-то не назовешь, так, обучением лоха правде жизни.
Однако меня эта история заинтересовала тем, что «лучи добра» шлются целенаправленно фантастам. Дескать, не какие попало книжки несите, а такие, чтоб оставляли в душе чистое и светлое; желание подумать головой не предлагать — не Иаров формат. Притом, что лучшие книги (и в жанре фантастики в том числе) писаны о сложных жизненных и/или социальных ситуациях. После них может оставаться двойственное ощущение, печальное чувство, а то и раздраженное: как же так? неужто хеппиэнда не будет? где, спрашивается, любимая иллюзия справедливого мира и христианская заповедь «Да воздастся каждому по делам его»?
Что же касаемо добра, которое надо нести прямиком в объятия экспертов-эльтеррусов — книги такого рода не более чем слащаво-успокоительное чтиво. Редко-редко среди них промелькнет нечто действительно талантливое, чему нет нужды прикрываться глупейшим блеяньем: «Это же добрая сказка, для детишек написанная, они любят светлое-доброе, сказки помогают воспитывать из них хороших людей».
Мало того, что сказки и мифы, собственно, не совсем фантастика (о чем любители назвать сказкой любую маловразумительную чушь неизменно забывают), есть и другой важный момент: сказки бывают и злые, и грустные, и взрослые, и «о божественном» (сиречь о непонятном «детишкам») написанные. Оттого-то некоторые «советские редакции» той же «Русалочки» отличались от андерсеновской истории. Я встречала людей, даже после моего вольного пересказа так и не вспомнивших, что русалочка не за принцем на сушу поперлась, а за бессмертной душой. Если бы принц полюбил русалку и женился на ней, то водяная нечисть, которой предстояло расплыться пеной после трехсот лет беспечальной подводной жизни, обрела бессмертную душу. Русалочке хотелось бессмертия. Кстати, читатели не помнили и того, что русалочке таки дали шанс на исполнение желаемого: она не умерла окончательно, а попала к дочерям воздуха (сильфам?) и ей подарили надежду на обретение души. Как выяснилось, в советском издании (и, похоже, не в одном) были безжалостно убиты все «религиозные настроения». И именно потому, что сказке позволено было быть не более чем фантастикой. Фантастика в те времена должна была повествовать о труде и счастье, построенном на труде, посредством труда и с трудом.
Однако, как писал в своих «Записных книжках» Илья Ильф: «В фантастических романах главное — это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет».
Что я фантастам, и что мне фантасты? Если не считать моего былого (уже практически бывшего) интереса к жанру, я и себя считаю «не очень-то фантастом». Я скорее мистик, чем фантаст, а это другой образ мышления и другой, если так выразиться, расклад допущений в произведении. И дело не в разнице между научной фантастикой и тем, что в наши дни считается прости господи жанром фэнтези.
С научной фантастикой мне давно все ясно, практически с самого моего детства. Истории о неких изобретениях, позволяющих то, о чем раньше можно было лишь мечтать, в третьем тысячелетии как-то поблекли. Ну сколько можно описывать летающие мафынки, вечные батарейки и телетранспортацию? Увеличение количества удобств в нашей жизни мало что изменит. Человечество достигло того уровня прогресса, когда новые уровни комфорта не сделают хорошего человека еще лучше, зато запросто могут сделать плохого человека еще хуже.
Но вернемся к нашим баранам-фантастам. Недавно в «Нацбестиарии» шла грызня на тему, можно ли включать в призовую гонку книги весьма определенного формата — откровения больных (или некогда болевших) людей, живописующих свою «борьбу со страшным недугом» с дотошностью восьмидесятилетней старухи, донимающей соседок по больничной палате. Тут вам и онкология, и гинекология, и даже ОРВИ. Признаюсь, после описания соплей унылой семейки Петровых, патологической беременности Старобинец и рассказа писателя Данихнова не столько о бытии, сколько о быте онкобольного, поневоле захочется фантастики. Уж здесь-то точно нет рассказов, как больной ходил за батоном, не мельтешат глубоко личные обиды на врачей и тому подобные грязные мелочи иссякающей (или не иссякающей) жизни. Может, хорошо будет почитать на сон грядущий про мерисью, попаданца, ученика магоакадемии и прочая, и прочая, а не лытдыбры онкобольного и не воспоминания о перинатальной патологии?
Увы, фантастика тоже имеет свой лытдыбр — лытдыбр-геймплей. Ну чем, скажите, отличается описание прохождения квеста (с кучей скучнейших подробностей, занимательным только для самого игрока, то есть, простите, аффтара) от исповедального мейнстрима, где литератор вещает про течение болезни своего героя (или про свои собственные болезни), не достигая, прямо скажем, уровня «Смерти Ивана Ильича»? Даже близко не подходя к толстовскому: «Все три дня, в продолжение которых для него не было времени, он барахтался в том черном мешке, в который просовывала его невидимая непреодолимая сила. Он бился, как бьется в руках палача приговоренный к смерти, зная, что он не может спастись; и с каждой минутой он чувствовал, что, несмотря на все усилия борьбы, он ближе и ближе становился к тому, что ужасало его. Он чувствовал, что мученье его и в том, что он всовывается в эту черную дыру, и еще больше в том, что он не может пролезть в нее. Пролезть же ему мешает признанье того, что жизнь его была хорошая. Это-то оправдание своей жизни цепляло и не пускало его вперед и больше всего мучало его. Вдруг какая-то сила толкнула его в грудь, в бок, еще сильнее сдавило ему дыхание, он провалился в дыру, и там, в конце дыры, засветилось что-то. С ним сделалось то, что бывало с ним в вагоне железной дороги, когда думаешь, что едешь вперед, а едешь назад, и вдруг узнаешь настоящее направление».
Сколько ни заглядывай в опусы на тему, ставшую внезапно предметом закидывания критиков… э-э-э… неожиданными аргументами то там, то сям (из Лондо́ну в Питербурх долетает на раз), нельзя не констатировать очевидного: незачем было писать вотэтовсё. После слов Толстого, верных для всех болящих: «…мучительнее всего было для Ивана Ильича то, что никто не жалел его так, как ему хотелось, чтобы его жалели: Ивану Ильичу в иные минуты, после долгих страданий, больше всего хотелось, как ему ни совестно бы было признаться в этом, — хотелось того, чтоб его, как дитя больное, пожалел бы кто-нибудь. Ему хотелось, чтоб его приласкали, поцеловали, поплакали бы над ним, как ласкают и утешают детей. Он знал, что он важный член, что у него седеющая борода и что потому это невозможно; но ему все-таки хотелось этого», — без растянутой инвентаризации страданий, практически списанной с медицинского определителя, нынешних писателей-описателей читать скучно. А главное, незачем.
Мы, презираемая мейнстримом публика, давно в курсе: мейнстрим пишет не для читателя, он пишет для угождения тому критику, который сейчас на гребне, весь в пене дней. Пока на гребне Гэ Юзефович — пишут ей. Пока была сверху Топорова, дщерь основателя премии — писали Топоровой. А взберется на гребень какая-нибудь Пустовая-Зажопкина — и ей напишут. Читатель… А что читатель? Как, он еще жив? Он еще ждет литературных новинок? Вот дурак. Мы тут в серьезные игры играем: кому разрешать рекомендовать скучную конкурсную писанину, а кому не разрешать. «Люди работают»! А публика, лошара, думает, будто это искусство.
Ну а что же масслит, который и не скрывал: его люди работают? Масслит тем более не станет заниматься ни поиском форм, ни фильтрацией базара. Недописатели, сетеписатели, фикописатели, заложники эскапизма, рабы развлекательного масслита описательствуют почище мейнстримовских. Точно та же, кхм, часть тела, только в профиль.
Я уже задавалась вопросом, отчего среднестатистическому фантасту непременно надо дать всю информацию по тому, как его порождения адаптируются в выдуманном мире. Читателя ждут «лирические отступления», куда утаптывается, утрамбовывается концентрированная информация: эта раса такая, та раса сякая; та страна торгует тем, эта сем; тот препод таков, этот сяков; на том курсе героя преподавали то, на сем это. И не в форме познания мира, а в форме инструкции по эксплуатации. Да и пунктов в ней, как правило, не один, не два, а хорошо, если не два десятка. Что это? — думаешь, проматывая межеумные объяснения страницу за страницей. На кой ляд мне запоминать всё это? Почему бы не предоставить персонажам возможность узнавать окружающую действительность постепенно, как оно бывает в реальных мирах? Ведь никакие мудрецы не приходят к нам, когда мы начинаем жить, не излагают подоплеку всех событий и устройство сущего, так почему бы не приблизить фантастику к реальности, подарив героям возможность размышлять и ошибаться?
Любители компьютерных игр рассказали мне, откуда пошел обычай «отступлений-инструкций»: такие же есть в компьютерной игрушке. Игроку нетрудно проглядеть список и прочитать объяснение, жуя бутерброд и проникаясь духом предстоящих приключений. Но и геймеры согласились, что в качестве литературы подобные отступления-преамбулы не катят и весьма напоминают… соцсетевой лытдыбр.
