Уистен Хью Оден
Спасибо Юлии Старцевой за приведенную в ее журнале цитату из статьи К.И.Чуковского «О духовной безграмотности» («Литературная Россия», 2 июля 1965): «…Человек, не испытавший горячего увлечения литературой, поэзией, музыкой, живописью, не прошедший через эту эмоциональную выучку, навсегда останется душевным уродом, как бы ни преуспевал он в науке и технике. При первом же знакомстве с такими людьми я всегда замечаю их страшный изъян — убожество их психики, их «тупосердие» (по выражению Герцена). Невозможно стать истинно культурным человеком, не пережив эстетического восхищения искусством. У того, кто не пережил этих возвышенных чувств, и лицо другое, и самый звук его голоса другой. Подлинно культурного человека я всегда узнаю по эластичности и богатству его интонаций. А человек с нищенски-бедной психической жизнью бубнит однообразно и нудно, как та девушка, что читала мне «Невский проспект» («О той девушке, которая в 1965 году оказалась неспособной испытать радость, читая Гоголя, уловить переходы от одной тональности к другой, от тихого смеха к хохоту, от хохота к пророчествующей патетике, он написал с жалостью…» — Лидия Чуковская, «Памяти детства: Мой отец — Корней Чуковский», 1971)». На невеселые мысли наводит, не правда ли?
Выходит, мы без малого сто лет старательно растим технарей, патологических материалистов с верой в незначительность, ненаучность и необязательность гуманитарных наук. Неудивительно, что «тупосердие» из рядового свойства невежды-мещанина мутировало в до смешного престижное каКчество, которым почему-то принято гордиться. Не зря же в наши дни неимоверно популярны стали персонажи-социопаты, все эти сериальные Холмсы-Хаусы. И в псевдопсихологических статьях чуть ли не советы даются, как придушить в себе «психическую жизнь», способность чувствовать хоть что-то, кроме тщеславия и жажды монетизировать каждый свой пук. Айфоня Медведев ляпнул однажды, что «нам нужна амбициозная молодежь». А умная и талантливая не нужна? И почему меня это не удивляет?..
Есть, правда, и противоположный полюс «переоценки ценностей» — необъяснимая гордость истерическим расстройством личности. Напомню симптоматику этого состояния, вдруг кто позабыл или никогда не знал, как выглядит тонко чувствующая натура согласно МКБ-10.
Истерическое расстройство личности диагностируется при наличии общих диагностических критериев расстройства личности и плюс к ним трех и более из нижеследующих признаков:
— самодраматизация, театральность, преувеличенное выражение эмоций;
— внушаемость, легкая подверженность влиянию окружающих или обстоятельств;
— поверхностность и лабильность эмоциональности;
— постоянное стремление к возбужденности, признанию со стороны окружающих и деятельности, позволяющей находиться в центре внимания;
— неадекватная обольстительность во внешнем виде и поведении;
— чрезмерная озабоченность физической привлекательностью.
Дополнительные черты могут включать эгоцентричность, потворство по отношению к себе, постоянное желание быть признанным, легкость обиды и постоянное манипулятивное поведение для удовлетворения своих потребностей.
Да это же феечка, скажете вы, идеальное средство для вызывания и усиления мизантропии и головной боли! Сколь ни удивительно, добавлю я, эта феечка с ее провокационно-сексуальным поведением во многом схожа с технарем, неуклюже пытающимся покорить каждого встречного гуманитария неординарным хамством а-ля Рахметов и его духовные наследники, сериальные социопаты XXI века. И манерная феечка, и кокетливый технарь не верят, что наигранно-высокодуховное поведение не скрывает, а еще больше обнажает мелкость и мелочность их натуры. Читай они литературу и думай над нею, глядишь, и поняли бы кое-что… о себе и людях.
Увы, духовная безграмотность формируется в детстве и почти непреодолима в зрелом возрасте. Человек тормозит (или его тормозят) на раннем этапе эмоционального развития, навсегда застревая в мизерном диапазоне ребенка. Феечки, мало что понимающие в этапах развития личности, любят наделять образ ребенка чуть ли не сверхспособностями в душевном плане, но правда состоит в том, что эмоциональная и интеллектуальная сферы у ребенка лишь начинают развиваться, а отнюдь не находятся изначально на запредельном уровне, как хочется верить феечкам с их нелепыми представлениями о мире, духе и мысли.
Продолжая цитировать статью Чуковского: «Но всегда ли школа обогащает литературой, поэзией, искусством духовную, эмоциональную жизнь своих юных питомцев? Я знаю десятки школьников, для которых литература — самый скучный, ненавистный предмет. Главное качество, которое усваивают дети на уроках словесности, — скрытность, лицемерие, неискренность.
Школьников насильно принуждают любить тех писателей, к которым они равнодушны, приучают их лукавить и фальшивить, скрывать свои настоящие мнения об авторах, навязанных им школьной программой, и заявлять о своем пылком преклонении перед теми из них, кто внушает им зевотную скуку.
Я уже не говорю о том, что вульгарно-социологический метод, давно отвергнутый нашей наукой, все еще свирепствует в школе, и это отнимает у педагогов возможность внушить школярам эмоциональное, живое отношение к искусству.
Поэтому нынче, когда я встречаю юнцов, которые уверяют меня, будто Тургенев жил в XVIII веке, а Лев Толстой участвовал в Бородинском сражении, и смешивают старинного поэта Алексея Кольцова с советским журналистом Михаилом Кольцовым, я считаю, что все это закономерно, что иначе и быть не может. Все дело в отсутствии любви, в равнодушии, во внутреннем сопротивлении школьников тем принудительным методам, при помощи которых их хотят приобщить к гениальному (и негениальному) творчеству наших великих (и невеликих) писателей.
Без энтузиазма, без жаркой любви все такие попытки обречены на провал.
Теперь много пишут в газетах о катастрофически плохой орфографии в сочинениях нынешних школьников, которые немилосердно коверкают самые простые слова. Но орфографию невозможно улучшить в отрыве от общей культуры. Орфография обычно хромает у тех, кто духовно безграмотен, у кого недоразвитая и скудная психика. Ликвидируйте эту безграмотность, и все остальное приложится».
Чуковский, конечно, прав, до сих пор прав: и орфография крепко-накрепко связана с общей культурой, да простят меня френды, которым она не дается; и уроки литературы в школе если чему и учат, то лицемерию. Попробуй выскажи училке или, не дай бог, экзаменаторам антипатию к какому-нибудь Болконскому, старшему или младшему, презрение к Катерине Кабановой или неуважение к Мастеру с его Маргаритой — словом, только тронь персонажа, официально признанного идеалом для подрастающего поколения. Убьют! Ибо не положено нахальным малолеткам осмысливать предложенный автором образ.
Притом, что избавление от «душевного уродства», как мне кажется, дает не горячее восхищение искусством как таковое, но исключительно осмысление главной мысли произведения и ответ на вопрос: «Что хотел сказать автор?» — именно оно, осмысление, позволяет понять не только и не столько персонажа, сколько себя. Мне неоднократно жаловались на стандартные вопросы литературинь: с детства, мол, ненавижу, училкины вопросы! Однако подобная ненависть к ни в чем не повинной теме поиска главной мысли нередко сочетается с отсутствием полноценного критического взгляда и оценкой в рамках вкусовщины: «Амнепонра/непонра». Почему? Да потому, что осмысливать прочитанное ученики (давно уже бывшие) не приучены. Предпочитают «вчувствоваться».
Скажу вам по чести, дорогие друзья, Марьиванны Марьиваннами, но надо же и твердость духа иметь. Конечно, не всякий преподаватель наделен счастливой способностью выслушивать бунтарские, скоропалительные и откровенно глупые высказывания учеников, развивать критическое мышление в горячих головах. Я вот, признаюсь, не умею, мне легче заткнуть и выгнать юзера, вздумавшего изображать передо мною подростковый бунт (или попросту нарывающегося на срач). Кому надо — пусть читает и обрабатывает информацию сам, мне за переубеждение инфантилов не платят. Однако учитель должен иметь терпение — или менять профессию. Нетерпеливый учитель = дети с искалеченной психикой. А ученики, в свою очередь, должны иметь упорство в достижении целей. Легче всего, заметил в свое время Эрих Фромм, поддаться автоматизирующему влиянию конформизма и перестать быть самим собой, вначале по мелочам (ну что тебе стоит не спорить с училкой?), а там и в главном.
Впрочем, неудивительно, что уроки литературы десятки лет не учат ничему, кроме конформного вранья и странных ценностей типа «Важней всего нам спокойствие Марьиванны и отчетность». Нет ничего дороже нервов Марьиванны, поэтому давайте пожертвуем им своим умением рассуждать логически. Давайте всю жизнь не анализировать и воспринимать, а сопереживать и вчувствоваться. И плевать, что это значит мыслить и чувствовать примитивно: слезно жалеть персонажей модели «аднаногая сабачка»; радоваться за героинь, после поисков себя по постелям выходящих замуж в километровой фате; обнаруживать «историческую правду» в лубке «Прежалостные приключения Несвятой Девы Афедронии, рожденной о двух десницах, любившейся со становой жилою и сгоревшей через то на костре православной инквизицыи».
Жак Деррида считал, что «читатель должен быть или сверх-искушенным, или не искушенным вовсе». Не могу согласиться. Всякая искушенность лучше полной незамутненности. Невоспитанный в плане работы над книгой читатель может самое большее слиться в экстазе или столь же пылко отвергнуть текст, а вместе с ним и автора, заявив: «это мое/не мое». Хотя ни текст, ни автор не обязаны с кем-либо сливаться, а тем паче кому-то принадлежать, удовлетворять и соответствовать ожиданиям масс.
