чужой на тягостной земле,
но критик ревностною пястью
поэту обкорнал криле,
огнь остудил его желаний,
его страстей утишил шквал
и много острых замечаний
ему в панамку насовал.
Роман Шмараков
О сколь замечательно Р.Шмараков выразил мои собственные чувства и стремления! Критические. Такоже и В.Лорченков в «Записках младшего библиотекаря» отжег напалмом (рекомендую): «Из текста критика Погорелой в журнале «Новая Юность» мы узнаем, что на стыке тысячелетий писатели Сенчин, Снегирев и Абузяров «набухли и брызнули». Я так понимаю, на критика Погорелую…» Впрочем, Погорелая в комментах на фейсбуке отказывается от эдакой чести — видать, брызнули-то на Погорелую, а попали на Пустовую. Опять третья попугайка где-то под ногами у писателей отирается в ожидании знаков внимания, честная и независимая, как всегда.
Вспоминается старый-престарый анекдот о трахающихся за кулисами артистах и лысом музыканте в оркестровой яме: «Представляете, на меня кто-то спустил… — Потому что играешь, как пизда!»
У репродуктивных органов узконаправленного действия, но высокой общественной ценности нынче горе. Плачет Галя Юзефович: «Прочла, что умер Владимир Шаров — автор замечательных «Репетиций», «Воскрешения Лазаря», «Старой девочки», «Возвращения в Египет», «Будьте как дети». По-настоящему большой писатель, русский Гюнтер Грасс и очень хороший человек. Огромное горе и невосполнимая потеря для всех нас». Говори за себя, сволочь, хочется сказать Гале Ю. Впрочем, и Елена Иваницкая вместе с вечной своей оппоненткой лайками со слезами плачет-разливается о «Шарове» (чья фамилия Нюренберг): какой большой писатель от нас ушел (со случайной оказией), какой мыслитель (дегенерат-постмодернист, антихристианин-ёрник) и просто хороший человек (хоть и алкоголик). Владимир Березин в печали: «Я, кстати, помню, что пришел к Шарову и гордо сказал, что переписал эту книгу сорок раз. Он посмотрел на меня без всякого удивления и сказал, что это нормально, но мало, а он переписал свой роман семьдесят раз». И что, старички, помогло это повысить качество текста? Ну хоть немного?
Плачет всё лицекнижие. Достойный конец для раскрученной бездарности — символа никчемной эпохи.
Снова вспомню Лорченкова: «Писателя Водолазкина я видел раз в жизни, на какой-то выставке в Париже. Благообразный седенький Мудрец, несколько лет проживший в Германии, сидел с бокалом шампанского и отчаянно порол чушь. По версии Водолазкина — жившего в Европе с широко закрытыми глазами — Фрашка и Гермашка вот-вот развалятся и вообще друг друга на дух не переносят. И он даже не притворялся. Я тогда подумал: да, писатель не обязан быть умным, но свойство писателя — Чувствовать, и, как следствие, предчувствовать. Почему они выбирают на роль писателей каких-то не только стопроцентных, чудовищно эталонных глупцов, но и абсолютно Нечувствительных? Не чувствительных ни ко времени, ни к жизни, ни к слову? В чем причина этой публичной пощечины русским? Ведь литература для нас — это Грааль. Потом дошло. Потому и выбирают. Чтобы исключить саму возможность сопротивления, необходимо уничтожить даже его символы…»
Как неправедно нажитое, не идет «Наебукер» лауреатам-символам никчемности впрок. Посудите сами:
— Колядину поперли с работы на инерции чистой зависти народной, только и осталось старушке, что проживать полученную премию, плакаться в СМИ о подлости людской да фотографироваться с Навальным, изображая активную гражданскую позицию;
— Шаров помер на шестьдесят шестом году жизни (и только перевалившие на шестой десяток понимают — это ранняя смерть), после продолжительной болезни, предварительно насмешив народ «квазиисторизмом» (а проще говоря, невежеством и идиотизмом) да ставшей мемом «бекешей на голове»;
— Николаенко, последняя (или все же предпоследняя? да кто их считает и помнит, осененных славою…) лауреатка исплакалась-исстрадалась, переживая ураганный шквал недобрых отзывов на свое гениальное (по уверениям автора и его промоутера) произведение.
Поскрести остальных и обнаружится: и им никакой пользы-радости «Русский Букер» не принес. Недолгий скандальчик да двухнедельное завершение «вечной славы» и «долгой жизни в искусстве». А помрут «увенчанные лавром» — эпитафия блеснет нечаянным хамством в духе надгробной речи над внезапно почившим долго болевшим Шаровым: «Последний роман Владимира Шарова «Царство Агамемнона» опубликован в июле 2018 года. Читайте также: Премия «Русский Букер» не нашла спонсоров и приостанавливает работу». Звучит как «Вот до чего нас довело премирование всякой дряни».
И нет, я не могу относиться с почтением ни к жизни, ни к смерти бездарностей, живы те или мертвы. Смерть ничего не исправляет и не компенсирует, смиритесь, рыдающие напоказ ханжи. Аффтар, выдающий фразы: «Я родился в семье, которая была тесно связана с революцией, которая с немалым рвением ее делала», вряд ли может считаться писателем. Он кто угодно, от пустого фантазера до бухарика в делирии, но уж никак не писатель. Ибо пришествия белочки буйства воображения мало, чтобы стать полноценным литератором. Да, сей факт не объяснишь среднестатистическому жюри, составленному из руссконеговорящих Великих Восточных Писателей; из далеких от культуры вообще и от литературы в частности «господ спонсоров, диджеев и рэперов»; ну и, разумеется, из дипломированных филологов, людишек, как говорил комический персонаж фильма «Покровские ворота», «с начиночкой».
В запущенном случае «Наебукера» в последней роли год за годом выступал некто Шайтанов (не зря этот тип получил нехорошую фамилию — фамильные качества никаким дипломом не прикроешь), бессменный секретарь и толстый тролль. В роли нового Турсун-заде, как верно заметила Синильга, выступает «махачкалинская красавица Ганиева, ударившаяся в политику, но не оставившая графоманство». В новом опусе Ганиева выдает очередную порцию «полевых орудий для старушки»: «Красавица прима надевает тугое декольте»; «лились курумы лести». Погуглила слово «курумы», оказалось: «россыпь каменных глыб». Как она может литься, Алиса Аркадьевна?» Тугое декольте и каменные реки лести… Руссконеговорящие пейсатели отакуэ.
Дурной пример заразителен. Но еще заразительнее дурная надежда насосать у высокого жюри славу и денежки. Еще одна цитата из «Записок» Лоченкова: «Редакция Шубиной — страшная манда, из которой в русскую литературу с ужасающей скоростью лезут на свет графоманы…» Думаете, преувеличивает? «Спердобейся» и «вызавидуете»? А если следующую цитатку прочесть?
Крюкова Елена Николаевна, «Ночной карнавал»: «Медленно-медленно князь ввел свою руку в колыхавшийся в ванне цветок Мадлен… Возлюбленный еще беспрекословнее утвердил необоримость великого желания одним властным ударом, пробившим ледяную стену ее тоски. И она не удержала ни крика, ни взрыва нутра». — В такое вчитаешься — и подумаешь: тьфу, гадость какая. Патологическое разрастание, дряблость и ожирение половых губ — иначе как женские гениталии могут колыхаться в ванне? А остальное — что это? Непроизвольное газоиспускание и дефекация в состоянии оргазма? Последнее, кстати, описано задолго до шубинских шавок любезным Западу писателем Аксеновым. Дефекация при оргазме добавила живости образу Наташи по прозвищу Какаша — после прочтения сего я решила Аксенова более не открывать и в приличных писателях не числить.
Как сказал френд, предоставивший крюковское видение: «Надо же строить козью морду пафосную физиономию, строча вульгарнейшее вагинальное чтиво, масслит препаршивый. Лживые насквозь чувырлы. «Вдохновение! Музыка сфер! Неземные энергии!» Сказали бы искренне: литагентша Горюнова выдала червонец, на него мы ситец покупаем». За музыку сфер нам впаривают заурядное порнофикописево: «мэтры фандома» тоже любят колыхнуть в воде чем-ничем и взрыв нутра не удержать… эротичненько эдак. Мы над ними смеемся — а они, оказывается, в одной струе с издатыми как-их-там. Птенцами гнезда Шубиной, короче.
Румянец грозился залить пол лица, выдавая смущение неко с головой, а этого допустить нельзя. — У лица имелся пол, румянец организовал залив, нижним этажам приготовиться к протеканию головы.
Ревность застелила глаза, не давая возможности ясно думать. — Разницу между «застлала» и «застелила» нонешним писателям не объяснишь. Да и зачем? «Язык же меняется!» Ага, а после медведовской реформы образования — с повышенной интенсивностью.
Его язык прошёлся по верхней губе, зубами подцепил нижнюю, будто спрашивая разрешения… — Зубастый язык, который спрашивал разрешения. Как назвать описавшего сие? Молодым талантливым автором, конечно.
Драко обхватил талию Гарри руками, потянув к себе ближе туловище фаворита. — Остальные части фаворита, надо понимать, остались на месте. Какими словами рассказать Молодому Талантливому Автору, что уточнения должны быть уместными и необходимыми, а не намеками на расчлененку и не пустыми красивостями?
А брюнету нужен сильный умный партнер, который примет его со всеми недостатками, но сможет представить крепкий тыл в нужный момент. — Для чего именно и в какой момент сильно умный партнер должен представлять крепкий (не надежный, а именно крепкий!) тыл (даже если счесть пропущенную букву в слове «предоставить» незначащей опечаткой — ну, пусть «предоставить крепкий тыл») — не знаю и знать не хочу.
Уважайте своего партнера и внука господа. — У Господа, оказывается, имелся внук-мужеложец. Которого кто-то почему-то не уважал, несмотря на, гм, партнерство.
И руссконеговорящие писатели зарождаются здесь же, в наземе и навозе фикбуков-самиздатов. При непосредственной поддержке «развивающегося языка» (под надобности руссконеговорящей творческой прослойки развивающегося, надо понимать).
Солнечные лучики затерялись в шерсти животного, которая поблескивала на свете. — А теперь попробуйте вообразить, что вы редактор и объясняете ТП-МТА обоего пола разницу между словосочетаниями «на свете» и «на свету». На что ТП-МТА отговариваются тем, что, мол, писали с тилипончика, автозамена ставила какие попало слова, а они не успели перечитать, что им тилипончик напел вместо текста. Плюс это нечто всерьез верит: оно писатель.
Он предположил, что это была идея Визенгамота, поместить его в условия агрессии, раз уж им не удалось запечь Драко в тюрьму на скале посреди моря. — Запеченный в тюрьме на скале Драко Малфой — фирменное блюдо, пальчики оближешь. Условия агрессии — это, конечно, не то.
Он пригласил меня на еще одну беседу сегодня, и я не применю воспользоваться таким шансом пообщаться с великим Основателем. — Не применяй, милок, не применяй. Основателя жалко — общением с тобою нужно казнить преступников.
— Мы же вчера собрались только для того, чтобы отпраздновать твой день рождения, смерть Волан-де-Морта и… — она запнулась заметив грусть в глазах лучшего друга.
