Сказки о Трехголовом можно найти по тегу «Сказки для самых взрослых». Часть пятая — здесь, а это — шестая часть сказки «Драконы любят не только золото».
Средний морщит нос:
— Закись азота. Но с кислородом. В общем, хирургический наркоз. Жадные сукины дети, не теряют надежды нас усыпить и разделать, как курицу на сациви.
— Што та-ак-кое с-сцив-ви? — вежливо осведомляется доктор. Из последних сил осведомляется. Это дракону для засыпания понадобится дышать веселящим газом добрых полчаса. Доку уже хватило.
— Хорошо, что доктор спит, — философски замечает Младший. — А то началось бы: «Что происходит? Что это такое, беленькое и вонючее? Давай, объясни всё, а до того времени я от тебя не отстану — и плевать, что мы уснем и проснемся в тюряге или вообще расчлененкой в банке со спиртом!» Люди так любят поговорить в боевой обстановке на жизненно важные темы…
— Можно подумать, сам ты не любишь поговорить, — ворчит Средний, закидывая обмякшего спутника на бронированное плечо. — И болтаешь, и болтаешь… Делом бы занялся! Дверку выбил, например.
— Какую дверку? Ах. ЭТУ дверку? — Младший указывает на щит, закрывающий лифтовую шахту. — А может, сразу потолок проломим? Чего мелочиться-то?
— Вот трепло, — вздыхает Средний. — Чем проламывать полдюжины, а то и десяток потолков, проще выйти через шахту, мелкий.
— Или вы снова не в состоянии? — голосом Маргариты Павловны Хоботовой произносит Старший.
«Мелкий» скалится, шипит раздраженно и, отвернувшись от сородичей-насмешников, врубается крутым таранным лбом в двери лифта. Двери не выдерживают, лопаются, раскрываясь внутрь шахты, словно огромный цветок с лепестками рваного металла. Смяв железное растение пятью лапами и бережно придерживая тело доктора шестой, дракон протаскивает ставшее длинным и тонким тело через отверстие в самом низу шахты. Темный зев ее непроглядно темен, никаких ламп, прожекторов и прочей подсветки. С одной стороны, это хорошо: люди не увидят, когда Трехголовый достигнет верха. Зато и никакого эффектного зрелища — дракон, ползущий вверх по вертикальной стене, будто геккон, прости господи.
Трехголовый поправляет на плече безвольно висящего дока и цепляется за перекладину. Впереди еще много, много этажей. Газ затопляет шахту, но его недостаточно, он беспомощно и бесполезно плещется на уровне драконьей талии. Если это возможно — найти талию у дракона.
— Шевели лапами! Раз-два, раз-два! — командует младшая голова. Хорошо быть трехглавым, мрачно думают две другие. Всегда есть кем покомандовать.
— А ну цыц! — не выдерживает Средний. — Шумы создаешь. Щас как встретят нас наверху ядерной бомбежкой, будешь знать.
— И светиться в ночи будешь, как елочка, — ухмыляется Старший. — Лет эдак сто.
— Зато красиво, — меланхолически замечает Младший. — Хотя здешнему техническому прогрессу до такой красоты еще скакать и скакать.
— Значит, встретят артобстрелом, — деловито предполагает Средний. — Не впервой.
— Доктора жалко, — вздыхает младшая голова. — Убьют. А он ведь нам поверил. Дурачок.
— Мы постараемся, чтобы док выжил, — успокаивает ее старшая. — С тобой станешь сентиментальным, малыш.
Старшая голова действительно чувствует себя старше. Как будто считанные минуты, что отделяют ее от двух других, придают Старшему особый статус мудреца, Среднему — резонера, а Младшему — их общей души. И чувствительности, если такое вообще возможно для дракона. Вот они и собачатся всю жизнь: мудрость, резонерство и чувствительность никогда друг с дружкой не примирятся. Одно хорошо: они знают друг друга с рождения, им не приходится бояться поступков, а то и преступлений другой личности, мучительно разгадывать знаки, которые подает сознанию подсознание — сны, оговорки, комплексы и прочую муть. У Трехголового все три его «Я» могут разговаривать напрямую, ссориться, мириться, язвить и поучать.
Драконье общение специфично, человеки, как правило, его не выдерживают. Но есть же исключения из правил! Наверное, для того мы и утащили доктора из лаборатории, размышляет старшая голова. Над ним можно и не смеяться… хоть иногда. Порой и драконам нужен взгляд со стороны, чтобы осознать что-то новое, а не только для того, чтобы высмеять самоубийцу, вздумавшего поболтать с драконом по душам. Вот доктор с его социопатией нам и пригодится, усмехается старшая голова. Чем безнравственней сознание, тем оно пластичней. Лепить из дока ничего не потребуется, он сам из себя вылепит прекрасного собеседника и соратника, промежуточное звено между драконьим родом и человеческим.
Внизу бухает взрыв, огненная роза на длинном-длинном стебле расцветает неподалеку от драконьей задницы с инстинктивно поджатым хвостом. Прикрыв доктора крыльями, Трехголовый пережидает шквал осколков и горячего воздуха, фыркает, отряхивается и продолжает ползти. Балки под его лапами прогибаются и потрескивают, со дна шахты тянет гарью и жаром еще небольшого, разгорающегося огня.
— Придурки, ну какие придурки! — радостно гомонит Младший. — Сами себя в горящем бункере заперли!
— А сколько их спит мертвым сном… под газом, — ухмыляется Старший. Он бы пожалел этих людей, он бы даже спас еще нескольких — но кто спасет людей от самих себя?
— Не один же у них лифт, — возражает Средний. — Лестницы, опять же, пути экстренной эвакуации…
— Схема на стене и топорик под стеклом, — хихикает младшая голова. — Лестницы наверняка заперты. Не удивлюсь, если у них даже вентиляционные ходы с решетками. На случай, если на волю вырвется страшный-ужасный эксперимент сумасшедших ученых…
— На слчай пр-рыв-ва эк-к-кспермента, — внезапно отверзает уста док, — выплняй плн триндцть «А»! — и всхрапывает, недовольно ворочаясь под чешуйчатой лапой.
— Ну если тринадцать «А», — уважительно присвистывает Младший, — тогда конечно… Можем быть спокойны и за спящих, и за неспящих.
Так, в приятной беседе похитителя с самим собой и изредка — с похищенным, они добираются до наземных этажей. Одна из голов, в темноте уж и не разобрать какая, со всего размаху бухает в потолок, точно колокольное било, аж гул идет по шахте. Потолок крякает, голова радостно сообщает:
— Ура, свобода!
— Ты не радуйся преждевременно, — ворчит Средний. — Небось, снаружи целая армия собралась.
Проломив потолок и обрушив стену, Трехголовый выходит наружу, встряхивается, оглядывает простирающуюся вокруг — ну кто бы сомневался! — пустыню. В пределах видимости никаких армий не наблюдается. Но в трехстах метров здание бункера огибает небольшой земляной вал. Средний кивает Старшему в сторону бруствера и оскаливается в подобии улыбки.
— А где все? — разочарованно спрашивает Младший. — Где цветы, фейерверки, девушки и младенцы, которых надо поцеловать?
— Всё бы тебе целоваться, а не воевать, — мрачно замечает старшая голова. — Хиппи-сластолюбец.
Младший приосанивается: топорщит гребень, выкатывает глаза и надувает щеки. Будто в ответ на эту гримасу со стороны насыпи прилетает туча стрел, мчащихся без малого со скоростью пули. Словно рой огромных железных ос, они вонзаются во все, что встретят на своем пути — в стену здания за спиной Трехголового, в землю под его лапами… Пытаются вонзиться и в драконью броню, но смертоносным осам слабо. Мгновенно повернувшийся спиной и скрестивший на груди тонкие, будто паруса, кожистые крылья, Трехголовый после залпа оглядывается, озирает нетронутую броню на хребте и констатирует:
— Баллисты. Или тяжелые арбалеты. Похоже, артобстрела не будет. Не доросли мы еще до артобстрела.
— Взлетаем! — командует Старший.
— Пока есть, на чем лететь, — бурчит Средний, и дракон берет короткий разбег, точно бомбардировщик. Для того, чтобы не тратить силы на разбег, драконы и селятся на самых высоких скалах, на столовых горах, над тучами — многотонной ящерице проще взлетать, бросаясь с обрыва в небесную синеву, а не шлепать лапами по твердой плоской земле.
Кряхтя от натуги, Трехголовый поднимается над окопами, из которых выставлены жерла и грибами торчат шлемы и каски — солдатня и офицеры вперемешку. Младшая голова борется с искушением плюнуть огнем — не прицельно, так, попугать, но средняя предостерегающе шикает:
— А ну не балуй!
— А чего я, чего я-то? — ерничает Младший. — Уж и пошутить нельзя!
— Вот интересно, заметили эти болтоплюи, что док без сознания? — интересуется Старший. — Они с подзорными трубами были или в одних шлемах и подштанниках, как по тревоге подняли, так в неглиже и прибежали?
— Думаешь, даже если стрелки углядят, что доктор был в беспамятстве, они сообщат об этом народу? — удивляется средняя голова. — Спецслужбы будут долго решать, на кого стрелки перевести, искать предателя в рядах честных сынов отечества. Как водится, наградят непричастных, накажут невиновных, а самый невиновный здесь кто?
— Я! — хором отвечают Младший и Старший. — Мы тут самые невиновные. И вообще жертва, единая в трех лицах.
— Но доктора сделать козлом отпущения выгодней, — отвечает Средний. — Он предал всех и вся: и маршрут разработал, и свидетелей убрал, и проклятую тварь расковал, польстившись на златые горы и реки, полные вина. То бишь жизненного эликсира.
— Из-за него тварь вырвалась на свободу и угробила храбрых воинов! — восклицает младшая голова.
— Ага, — соглашается старшая. — Каковые воины бросались на тварь грудью в силу природного идиотизма. И что характерно, без всякого эффекта, кроме массовой героической гибели.
— Жаль, переговорщиков не было, — сетует средняя голова. — Уж я бы с ними побеседовал.
— Всё бы тебе болтать! — насмешничает Старший. — А младшенькому целоваться. Вас надо вдвоем на переговорщика выпускать — один убалтывает, другой целует. Живым бы не ушел!
— Любовь — это страшная сила, — философски замечает Младший.
Трехголового расщепление собственной личности, в общем-то, вполне устраивает: всегда есть с кем поболтать, а то ищи-свищи себе компанию на Драконьем кекуре, на скальной вершине под самыми небесами. Или посередь чащобы, где водятся вкусные и питательные кабаны. Не с добычей же беседовать. Но говорить с тем, кто понимает тебя до донышка и если спорит, то исключительно из спортивного азарта, а вовсе не от различия взглядов — все равно что есть идеально сбалансированную, полезную, правильную пищу. Никакого вреда, а значит, и удовольствия все меньше и меньше. Эдак и надоесть друг другу можно. Лет через двести, не успеешь и оглянуться.
