Судя по всему, придется писать аж три части как бы рецензии на как бы писателя А. Леонтьева. На деле рецензировать там нечего, зато полным-полно материала для очередного размышления о том, как в дырку «Звёздного билета» (это премия такая, в Казани дают: и денежка неплохая, и памятный знак, медная статуэтка «в виде железнодорожного билета, через дырки от компостера в котором видно звёздное небо») давным-давно уж видится нечто совершенно не звёздное…
В свете некоторых новостей придется кое-что добавить к цитированию Ависаги… Ависага… тьфу, нацбесовская сила! Артемия Леонтьева. Е. Иваницкая рассказывает, как поднимаются в околотворческие эмпиреи бесталанные МТА — на примере всё того же Леонтьева, которого я собиралась не столько разбирать, сколько цитировать — пусть цитаты скажут сами за себя. А теперь, похоже, стоит добавить картинку закулисно-фуршетной возни вокруг каждого «йуного толанда».
«Прозаек-то наш порукоял себе премию «Звездный билет». Это я про этого, у которого в обоих романах рукоять — «Иван вытащил нож, посмотрел на рукоять — с него стекала сперма, смешанная с кровью», «Таскал по комнате за волосы, привязал обеими руками к батарее, изнасиловал и, развинув ноги, затолкал во влагалище рукоять ножа».
И еще: «Существо замерло. Воткнулось глазницами», «Она бодро побрякивала головой, как крышкой», «Сизиф сжал ягодицы, напряг скулы и кулаки», «Девушка улыбнулась. Встряхнула голову», «Из машины высунулся коротко стриженный мужчина — в эту минуту он был похож на пса с отрубленным хвостом».
«Заслуженный работник культуры, президент русского ПЕН-центра и альманаха «Метрополь», лауреат литературных премий Евгений Попов рассказал, что премия своего рода является билетом в творческую жизнь с надеждой на дальнейшие успехи. «За годы существования премии ее победителями становились люди, которые добились больших успехов. Это не какая-то лотерея, мы тщательно выбираем победителей», — отметил Е.Попов. Победителем в номинации «проза» стал член союза писателей Москвы и русского ПЕН-центра Артемий Леонтьев. В 28 лет он написал роман о восстании в Варшавском гетто в 1943 году. «Историки, которые смотрели этот роман, были поражены тем, что в нем нет неточностей. Кроме того, это совершенно новый взгляд на историю войны», — прокомментировал Е.Попов». Бабка моя про таких «нововзглядчиков» через призму Википедии и им подобных школяров без царя в голове говорила: «Ништ гештойгн, ништ гефлойгн». Гуглите, Леонтьевы, Поповы и Баллы, гуглите.
Если учесть, что все это враньё и непотребство имело место в Казани на Аксёнов-фесте (В. Аксёнов был собу… соратником Е. Попова с юности), то назначить автора «садиконацисто»-опуса лауреатом можно было без всякой лотереи. Какие лотереи? Дать этому быдлу-пиплу столько свободы? Да они так начнут выбирать тех, кто ИМ интересен. Без учёта передовых тенденций и наших, старых постмодернистов, клановых интересов.
А между тем… Между тем продавец (не насяльника, дающее отчеты с красивой статистикой, а человек, непосредственно участвующий в процессе) пишет на Фейсбуке: «…во «Все свободны» ни одной «Калечины» («Калечина-Малечина», роман Е. Некрасовой — И.Ц.) за полгода не купили, мы всё вернули обратно на склад. Не всё, что пиарит РЕШ и попадает в шорт-листы, покупают читатели». Ну надо же. И почему это «норот» не хочет покупать ни мутный магреализм, ни жалостные истории про абьюзнутых деток и одноногих собачек, ни «правду жизни», старательно списанную из Вики?
Потому что без «Педивикии» аффтар начинает нести такую чушь… Ништ гештойгн, ништ гефлойгн. Короче, не взлетит.
«Как представлю, что она постоянно кому-то отдается… Моя Кнопка? Турбазы все эти студенческие, задние сиденья машин, туалеты в ночных клубах, подъезды в юности… сейчас гостиницы, наверное… У нее всегда была обостренная сексуальность. Лет с четырех в себя карандаши засовывала. В попку тоже.
Михаила передернуло». — Читателя тоже. Леонтьев, прежде чем писать о детях (а тем паче их воспитывать), вы бы хоть пресс-релизы детских отделений больниц и клиник почитали.
Детский онанизм, кроме чисто физических причин, происходит от невроза навязчивых действий. Он может быть вызван разводом родителей, длительным расставанием с мамой и тому подобными моментами, связанными с переживаниями. Навязчивый онанизм маленьких девочек излечим, папаша-персонаж. В таких случаях ребенок не секса ищет, а положительных ощущений. Какая на хрен обостренная сексуальность в четыре года? Скорее уж паразиты и зуд слизистых.
Нет, нифига не эпатируется от таких откровений и не млеется от красивостей в тексте. Описания «романтических моментов» вызывают недоумение и смутные воспоминания: где-то это уже было… И неоднократно.
«Лика просто баснословнА (выделение мое, орфография авторская — И.Ц.) красива, у нее ошеломительное тело и дивный темперамент, но она в глазах Орловского всегда была экспонатом с выставки, чем-то вроде породистой кобылы или парадно-выходного костюма, но не частью жизни, не самой жизнью. И если первое время Арсению льстило, что окружающие мужчины сворачивали себе шеи, когда они с Ликой куда-нибудь шли, то потом это стало даже тяготить». — Бог с ними, с опечатками, но что такое «дивный темперамент»? Буйный, вялый — это понятно, какой именно, но представление о диве у каждого свое. Так КАКОЙ темперамент был у героини?
Ну и герой, конечно, ломается, как пряник. То бишь бурно рефлексирует в силу своего дивного темперамента.
«А вообще актер понял, что у них не получится ничего серьезного, уже в самом начале — после того, как дал замерзшей Лике свой свитер. Лика считала, что совместное ношение одной вещи их сблизит… Когда она вернула свитер через неделю, попросила не стирать. Арсению хватило одного дня, пропахшего ее духами, чтобы понять: у них с Ликой нет будущего». — Действительно. Если ты не можешь брать у своей подружки духи, а она у тебя шмотки, вы не пара, девчонки.
Ассоциации, вызванные попытками А. Леонтьева создать образ, по-прежнему смехотворные и ни разу не художественные.
«Затылок Арсения — самое чувствительное его место, не столько даже эрогенная зона, сколько третье око, которое словно рентгеном просветило Настину ласку. Будь Арсений моложе, он даже предположил бы, что влюбляется, но затылок распознал: прикасается человек чуждого электричества, иной породы; выносить эти прикосновения было слишком тяжело, они больше походили на вторжение в святая святых». — Затылок распознал — не та это Настя, чужое это электричество, породой подкачала и гладит не так, и духи, небось, тоже не подходят. Если мужик останется бобылем, пусть во всем винит свой затылок.
Первые, робкие, словно апрельские первоцветы, проклюнулись ростки здравомыслия в мозгу суперзначимых суперкритиков, супердоминирующих в луже нашего мейнстрима… Изумляется над первым томом леонтьевской трилогии Доминатриса Кирбитьевна: «…прямо поразительно, почему молодые русские писатели сегодня так любят барочную пышность, избыточность и лихорадочную цветистость. Не меньше двух прилагательных в одни руки (зачеркнуто) на одно существительное, все пятаки катятся, звеня и подпрыгивая, метафоры и метонимии, подобно лишайнику, расползаются на две трети текста, неистово тесня на периферию все остальное…
Кто бы намекнул ребятам, что так, в общем, уже не носят».
Вот уж поистине: не можешь похвалить протеже человека с положением? Не ругай, а пожури. И желательно не за то, за что стоило бы пороть на конюшне по субботам. Несколько лет кряду.
А ведь сей Леон Тьев так-таки на святое покусился! На зрелую сексуальность «возрастной женщины» (это чтоб не говорить «старой хрычовки»). И каким именем ту хры… героиню назвал, негодяй!
«За общежитием последовало жилье на ВДНХ, где сдавала комнату матерая гедонистка — восьмидесятилетняя оторва-хохлушка «тетя Халя», как ее называла Арина, передразнивая украинский акцент старой нимфоманки. Тетя Халя стабильно оставляла на кухонном столе рядом с граненым стаканом свои зубы. Оранжевые тараканы взбирались на розовую полость бутафорского рта и с энтузиазмом копошились на вставной челюсти». — А-а-ах, мерзавцы, мерзавцы! И нет, речь не о тараканах. Разве что в головах младоаффтаров.
Почему молодые постмодернисты, лишенные даже остатков культуры и приличного образования (каковые имелись у тех же постмодернистов-шестидесятников вроде Попова и Аксенова), так усердствуют в плане инсектоидно-фекально-парафилических сцен в своих произведениях? То отнюдь уже не молодой Сорокин пишет рассказ на тему частушки «Как я милую свою/ Из могилы вырою./ Выебу, помою/ И опять зарою», смакуя ужасТное зрелище выползания насекомых-трупоедов изо рта покойной возлюбленной героя… То этот, ещё относительно свежий кавалер, пытается пугать читателя образами четырехлетней и восьмидесятилетней нимфоманок (это его так критикессы под и за пятьдесят напугали?).
И отчего все эти «Декамероны» на нынешний лад пишутся столь смешным и корявым языком? Чтобы несколько освежить впечатление, оставленное леонтьевской прозой, приведу цитату из свежеизданного опуса Алисы Ганиевой. Произведение продирает, иначе не скажешь, ещё одну ветреную особу — Лилю Брик. (Сразу скажу: не повезло женщине. Это ей божье наказание за доведение Маяковского до ручки.)
«После большевистского переворота любая живая мысль, любые группы или салоны, где попахивало интеллектом или талантом, безжалостно выкорчевывались». — Это поистине высокохудожественное «попахивало» приводит на ум выражение «несёт прекрасным духом» ещё одного восточного стилиста. Развелось в литературе стилистов — страшно в книжный заходить…
Следующий философский экскурс о том, как НЕ следует писать романы (особенно их романтическую часть), напишу вскоре. Материал большой, а разбирать нечего, как всегда в произведениях, написанных графоманами.
