Все-таки сложно объяснять сов, которые не то, чем кажутся элементарные вещи младшему поколению начписов. Особенно тем, кто взращивался в теплицах безмыслия. Недавно были у меня в гостях две дамы — писательница и редактор. Редактор рассказала дивную историю, как начальство требовало от нее переделывать текст снова и снова, а то, мол, пишем для ЦА от 15 до 25 лет (неужто это теперь одна аудитория? в мое время подростки среднего пубертатного возраста, даже еще не выпускники школы — и молодые специалисты, закончившие вуз, не первый год работающие на благо ВВП, считались совершенно разным контингентом). Так что пишите тексты, которые были бы понятны и олигофрену. Причем не дебилу, а имбецилу. И то мы вынуждены остановиться на имбецилах лишь потому, что идиоты читать не умеют.
Ну и каков, спрашивается, читатель, воспитанный подобной литературой? Не говоря уж о писателе. Мягко говоря, небрежен и к литературности текста равнодушен. Как писали мне лет семь-восемь назад некие личности: «Если сужет интиресный я магу читать с удавольствием любой текст». Оно и видно, думала я, внося общительных, но малограмотных личностей в черный список (из которого на СИ выбраться было и залезть в тот же раздел в качестве Анона Онановича — раз плюнуть). Я посылала визитеров во все известные мне ебеня, но желающие открыть мне душу множились и множились, точно болезнетворные организмы. В конце концов борьба с девятым валом идиотизма современного чейтательства и пейсательства мне остовиртуалела, и я убила свой раздел на Самиздате. Пусть им Громыко-Лжекнязевы пишут, а Пустовые-Погорелые критикуют.
Однако мне еще помнится время, когда в глубине души я предполагала, будто на окололитературной помойке тоже присутствуют не одни бомжи от литературы, но и люди, с которыми можно побеседовать на интересующую меня тематику (а не о моей, гм, интимной жизни). «Ну и мудак! — Что такое «нуйм удак»? — Идеалист, романтик».
Зато теперь, когда критики, читатели и писатели достигли вожделенной гармонии — гармонии невежества, существование людей умнее них становится для данных категорий оскорбительным. Ну право же, как не оскорблять человека, который замечает, что за ахинею ты несешь? Например, в эдаком роде.
Мое имя — Гарри Поттер, мне двадцать лет. Небольшой рост, непослушные черные волосы и зеленые до невозможности глаза, я даже бы сказал глаза цвета изумруда, ну или Авады в крайнем случае… — Какая прелесть эти любующиеся собой манерные пидовки, классический фикбук-подтип нарциссических Мэри Сью! Как хороши, как свежи были грезы… Грезы аффтара о свежести штампов.
Людям свойственно иметь шрамы: на Душе, на теле.
Но мой шрам — это память о моем Прошлом, о том, что родители погибли, защищая меня, о том, что какой-то неполноценный псих пытался убить меня на протяжении всей моей жалкой Жизни, о том, что часть Души этого психа всегда была во мне, о том, что я убил его, одержал победу. Победу Света.
Сегодня, тридцать первого октября, в день, когда я лишился родителей, я лишусь своей Жизни. Пафос, Дамблдор, пафос. Вы ведь любите это, не так ли? — Аффтар. Не тебе упрекать Дамблдора в пафосности, когда твое писево рябит от прописных. Твой герой живет Жизнью, наделен Душой, имеет Прошлое и надеется на победу Света. Или даже на Победу Света. Интересно, что ты курил, чтобы навалять эдаким макаром целый фик на сотню страниц или даже больше?
Большего додумать я не успел, дверь этого чулана открылась и передо мной встала, баба, с явно жутким характером, и я машинально подумал, беря инфу из наблюдений моего долгого проживания в Испании, что у нее, или серьезный недотрах, или она англичанка, ибо красоты в этой сухой и недовольной роже, не было не на грамм. И тут эта «вобла» завопила на английском, в первый момент я ее еле понял но потом… — Похоже, где-то также произрастает трава, включающая патологическое желание ставить запятые между подлежащим и сказуемым. Эту дикую привычку, по идее, должны были искоренить в школоте в первых классах — ну, самое позднее, до пятого. Но нет, половина придурков, ждущих от читателей и критиков комплиментарных откликов, лепят зОПятые между подлежащим и сказуемым — там, где и устной паузы-то нет.
Наконец, после прочтения чувственной речи о том, какие мы все молодцы, что пришли в эту самую лучшую школу для всяких… гхм… хороших учеников, которые, несомненно, достигнут больших высот в жизни после окончания этого заключительного для начальной школы класса. — Наконец что? Что, собственно, произошло после произнесения «чувственной речи»? (Вот же ж педофилы — обращаться к десятилеткам с чувственной речью. А заменить ее на прочувствованную не судьба?)
— Да что мы тут стоим. Давайте все в дом, я вам кушать сейчас наложу, — сказала миссис Уизли, подталкивая нас к двери. — Мда, такое чувство, что эта миссис разговаривает с поросятами. «Леньк, поросятам дал?» Прелестное «кушать» в авторском контексте (отнюдь не как речевая характеристика Молли Уизли) и в сочетании с «наложу» (удивительно, что не «поло́жу») говорит об аффтаре больше, чем о персонаже.
Когда чай был выпит, а съестное исчезло в желудке гостя, тот вздохнул и посмотрел Августе в глаза. Взгляд стал очень тяжелым. — Еще бы. Все съестное исчезло в желудке гостя, пора бы и хозяйке туда же. В желудок. Почему, почему они не могут написать: «Когда чай был выпит, а угощение съедено»?
Брат Омы представлял собой тщедушного молодого человека с одухотворенным лицом. — Тот же вопрос: почему нельзя употребить слово «был», а не «представлял собой»? Ведь читается-то «представлял себе» — так и представляешь, какое представление представлял себе брат Ома, Георга Симона. Потому что «Омы» тоже читается не так, как написано.
Начпис не в силах думать о том, каким образом подсознание читателя искажает его текст (аффтару попросту некогда думать о таком — дабы не утратить рейтинг, он кровь из носу должен выдавать проду раз в три дня и собирать лайки!). А между тем в восприятие вклиниваются не только прямые речевые ошибки, вроде этих.
Никогда не прощай оскорблений, даже если их больше и они сильнее тебя. — Кого там больше меня? Оскорблений? Мне что, заработать диссоциативное расстройство личности или ожирение третьей степени, чтобы меня стало больше и я задавила бы все оскорбления в свой адрес лишним весом?
Даже почти правильно, но оттого не менее коряво написанный текст вызывает усмешку. И не вместе с автором, а над автором.
Директор, бешено вращающий единственным, что не подверглось воздействию заклинания, то есть глазами, тщетно старался не смотреть. — «Единственным» значит то, что значит. И получается, что директор вращал последним глазом, поскольку с предпоследним случилось что-то нехорошее.
Кэтрин вымыла голову, тело и вышла из ванной комнаты. — Опять-таки создается впечатление, будто голова героини существует отдельно от тела. Поэтому упомянутая особа не просто вымылась, а помыла свои запчасти по отдельности.
Это циничная, жадная сволочь, которая не побрезгует убийствами детей. Пусть и сделанных чужими руками. — Это вы, дорогие мои (в смысле, дорого обошедшиеся современной литературе) МТА, не что иное, как дети, сделанные руками. А точнее, пальцем деланые.
Взглянув через его плечо, всадник увидел лежащего на земле маленького мальчика, совсем пятилетнего ребенка. — Неужто бывают не совсем пятилетние? Нет, конечно, бывают и совсем не пятилетние, и еще не пятилетние, но не совсем пятилетние — очередное вербализованно-бессмысленное изобретение сетевых Митрофанушек.
Смерть вновь стоял передо мной. Черный плащ развивался, как живой. — Привет, недоразвитый плащ! Все еще развиваешься?
Его мантия развеивалась от ходьбы — блин, прикольно. — А вот и альтернативка — нечто не развивающееся, а развеивающееся от ходьбы. Куда прикольней было бы, кабы это были волосы: чем быстрее ходишь, тем быстрее лысеешь.
Гарри потянулся за молочницей и рукой случайно задел рукав мантии Снейпа. — И снова упс, дорогие мои МТА. Молочницей называется: а) кандидоз, одна из разновидностей грибковой инфекции, поражающая слизистую влагалища; б) женщина, торгующая молоком и молочной продукцией. То, за чем потянулся фикострадалец Поттер, называется молочником.
Я пришел на кухню на ней никого не было. Что она сказала сделать? А точно пожарить бекон и нарезать хлеб. А как это сделать? Шучу я знаю как… Я все пожарил и нарезал как вдруг послышались шаги по лестнице. Будто слон шел. И я увидел это нечто, мальчик лет одиннадцати и очень ЖИРНОГО.ФУ ФУ ФУ. Какая гадость он заплыл жиром.
— Кузен как спаслось? — спросил этот жир. — От таких, как ты, разве спасешься? Кто и где убеждает пациентов ПНД, дошедших до шизофренического слабоумия (со всеми онерами типа атаксии и шизофазии), что творчество вернет им мозги?
Чистокровные зазнобились и не спешат снисходить до этих незнаек, вследствии чего и появляется куча таких особей, которых придушить охота. — Нафига снисходить до незнаек, коли у тебя уже имеется зазноба (не так ли следует трактовать известие, что чистокровные «зазнобились»?) и скоро вы с нею наклепаете особей, которых охота придушить? Начписы, начписы… Вы сами-то понимаете, что написали?
Он приводил в относительный порядок волосы, которые я, пока еще двигались руки, тут же взъерошивал в привычное осиное гнездо. — А нечего было доводить вшей до такого состояния, что они по размеру и агрессивности уподобились осам!
По зельям у него ниже «Удовлетворительно» не стояло. — Так и запишем: от зелий у героя стояло удовлетворительно.
Через какое-то время блондин уже метался по кровати, стоня в полный голос. — Обожаю это словечко — «стоня». Не знаю, какой тролль запустил утку, что оно существует, причем вместе с формами «стону» и «стонаю» (автозамена не оставляет попыток заменить каждое из данных словес хоть стогом, хоть стоком, лишь бы не написанное позорище). Но начписы радостно подхватили. Нет бы возродить доброе старое слово «стенать», у которого все нужные формы в наличии…
Это был довольно привлекательный мужчина средних лет с матово-белой кожей, аристократическим лицом, ростом выше среднего и темно-черными волосами, спадающими до талии. — Кто-нибудь, скажите мне, искусствоведу, что такое светло-черный цвет — ведь если существует темно-черный оттенок, значит, есть и светло-черный?
Мир закружился у меня перед глазами. Я перестал чувствовать свое тело. И упал. Упал без сознания. Как это низко. Даже для меня… — Полные стыда признания о какой-то допущенной героем низости относятся не к более ранним событиям, не надейтесь. Это товарищ упал, что низко даже для него. А мог бы упасть так, чтобы было высоко.
Зрачки расширились, почти съев серебристую радужку. — Интересно, кто-либо, кого в этой песочнице называют бетами, способен заменить съедение радужки на более литературный вариант — «поглотив»? И вообще, пресловутые беты — что они такое? Где плоды их деятельности?
