Просмотрела свой прошлый пост о писателе Б. Ханове, повествующем про столичных снежинок, измученных Казанью, почитала комментарии и закручинилась: сплошные «я» да «я» — как ездила на общественном транспорте в школу (при двух машинах у своих родителей), как моталась по всей стране за заработком (да и просто от нежелания быть «домашним ребенком»), как вели себя мои друзья и знакомые (якобы генетически изнеженные и боящиеся выехать за Московскую кольцевую), как в мое время всё было иначе…
Для меня затравка Ханбулатова опуса с экскурсом в XX век, в «те времена далёкие, теперь почти былинные» сразу показалась насквозь фальшивой. Дам совет господам начписам — «лицеистам», «дебютантам» и прочим лауреатам «премии растления малолетних»: пишите не по википедиям и не по домыслам, чьи бы они ни были. Не можете изучить матчасть (писатели, прости Господи) — пишите ТОЛЬКО о том, что знаете. Вон, вздумал Ханов врать с многозначительным видом про Москву и провинцию — и немедленно стал выглядеть мелким брехуном. А уж когда закончил свой незатейливый опус про трудности рядового учителя в средней школе белыми нитками пришпандоренным финалом про агента MI6, так и подавно книгу слил.
Казалось бы, ну подумаешь, померещилось татарчонку, будто в столице достаточно родиться (и лучше у состоятельных родителей), как тебе всё и всегда будут приносить на мейсенском фарфоре с серебряной ложкой. Ну посчитал он изнеженность и озлобленность ГЕНЕТИЧЕСКИ обусловленными чертами. Ну поверил он чьему-то «компетентному мнению», что москвичу мука мученическая год проработать в столице другого региона (а отнюдь не в селе Блины-Съедены). Ну посчитал он, что в столице России татар не водится… И сколько еще было этих «ну»?
Ах, наш юный новый Гоголь (очередной и, как всегда, талантом недоукомплектованный) уроженец Казани, а не Москвы! Ах, он работал учителем в школе, а не шпионом в разведке, он про эти аспекты знает только из фильмов и сериалов! Что узнал, то и описывает. Иначе были бы в его романе исключительно живописные подробности жизни школьного учителя, которого гнобят и недоплачивают. «Маловато будет!»
У меня на подобные оправдания всегда имеется ответ в виде вопроса: если автор стесняется незатейливости той части своего опуса, где он ориентируется вполне прилично, — кой ляд на всё, что данный литератор хочет и может (оставим реальные способности бракованных Гоголей за кадром), надо накрутить несколько глав глупейших ретардаций (да с самого начала, дабы читатель поумнее сразу разочаровался — может, это фильтр, поставленный сознательно)?
Кстати, отступления непременно будут о том, над чем аффтар не пытался даже поразмыслить. Зачем он делает вид, будто рефлексировал над чепухой, едва ли не слово в слово списанной из чего-то в духе статьи на «Пикабу»? Но даже если младоаффтар списал свои «рефлексии» аккурат оттуда, подумать над пустыми фразами и картонными образами, которые пихаешь в свое творение — слабо? Недосуг? Так же, как слабо по-простому, без изнеженных шпионов и генетических хипстеров, написать про свой опыт взросления (похоже, единственный), окончившийся, разумеется, психотравмой?
Конечно, рассказы, а тем паче россказни травматиков про их тяжелое детство надоели уже не только читателям — не ангажированные в качестве хвалитиков личности тоже начали задавать вопросы: кой ляд нам читать Миронову, за Мироновой Пустовую, за Пустовой Ханова, за Хановым Галковского — и у всех ДЕТСТВО? В крайнем случае отрочество-юность, оставившее по себе кучу гештальтов — и большинство на ПОЛИТИЧЕСКОЙ платформе (это самая обширная нонеча платформа, включающая в себя и психологический, и сексуальный абьюз).
Не многовато ли исповедальности на головы тех, кто ни в исповедники, ни в психоаналитики не нанимался? Причем здесь перечислены исключительно травматики прошлогодние и январские (та же Васякина раньше была). Дальше будет больше, ибо некий «влиятельный критик», сляпав книжонку из жежешных постов, объявляет это паскудство «течением «новой искренности». Старая искренность, надо понимать, для литературных трудов боле не годится — возможно, из-за совести, просыпающейся в душе искреннего автора после пережитого катарсиса. А жежешный слэм — это куда проще и удобнее танца, детка!
Итак, наврал гражданин Ханов и в начале, и в конце, как есть наврал. Опровергнуть подобные враки можно как статданными (фальшивка! от народа скрывают правду!), так и историями из личного опыта. Оттого я и вспоминаю биографии свою, друзей и знакомых, чтобы всякие Булаты тряпочные не рассказывали, какими мы были и в какой среде росли, когда он пеленки пачкал. Пусть этот мелкий разоблачитель пишет о СВОИХ временах, а не распространяет свое инфантильное, провинциальное и узколобое представление на все времена и нравы.
Утомляет, что современные как бы писатели как бы реалистического жанра только тем и занимаются, что фантазмами под видом реализма. Я бы даже сказала, конфабуляциями. Напоминаю: конфабуляции (лат. confābulārī — болтать, рассказывать) — ложные воспоминания, в которых факты, бывшие в действительности или видоизмененные, переносятся в иное (часто в ближайшее) время и могут сочетаться с абсолютно вымышленными событиями. Конфабуляции удобны тем, что могут начисто вытеснить и заместить воспоминания о реально случившемся, упрощая и делая более приемлемой картину мира для, гм, конфабулирующего.
Может, дело в том, что многие из событий и обстоятельств, современными конфабуляторами описываемых (по Википедии и сериалам), происходили во времена, для меня относительно недавние. Меня буквально охватывает финский стыд, когда приходится читать враки всех этих Хановых-Мироновых и прочих «специалистов-конфабуляторов». Не то чтобы я горжусь поздним Советским Союзом и постперестроечной Россией, но какого черта эти существа, которые в те года далекие либо были у мамки-папки в проекте, либо под стол пешком ходили, с понтом под зонтом несут чушь? И чушь эту охотно хвалят пропившие последние мозги и совесть маразматики вроде Драгунского, патологические русофобы-матрасофилы вроде Шендеровича, любители фекально-садистской фикописанины вроде Левенталя. Про дураков вроде того хвалитика, который мелкотравчатого разоблачителя Ханова слюнями обливал, и говорить нечего.
Тем не менее я прекрасно понимаю: вся эта чушь, всё это глупое вранье закладывает фундамент для ложных представлений о последней четверти, а то и трети прошлого века. О временах более ранних набздят конфабуляторы вроде Быкова, Леонтьева, Яхиной, Ганиевой и подобных им ушлых товарищей. Уже рождённых, похоже, без стыда и совести — однако в отличие от «хорошего мальчика Булата Ханова», чья жизнь, очевидно, прошла за шкафом, я бы не стала утверждать, что это их состояние генетически обусловлено. Меня от столь пылких высказываний удерживает приличное советское образование.
Зато Хановы, «рыбы высокого интеллектуального полета», как выразился мой ехидный френд (замечу, именно слюнявый хвалитик сперва заявил: его обже в русском как рыба, а в следующей фразе уже болботал про полет — рыбка оказалась летучая), лишены всяческих тормозов навроде чести, совести и образованности. Нечему удерживать от глупого вранья поголовье нынешних «критических реалистов». (Хвалитик, занесший в критические реалисты мстительного инфантила, — он хотя бы в курсе, что для полноценного произведения искусства, относящегося к критическому реализму, необходимо знание и точное изображение общественной среды? Что именно это, а отнюдь не трескучие лозунги, стыренные из желтой прессы, является отличительной характеристикой данного литературного направления?)
Однако перенос действительно имевших место событий куда-либо в другое место/время — далеко не худший вариант для так называемых писателей-реалистов. Чаще они «болтают-рассказывают» нечто, не имеющее отношения к реальности даже и в той мере, в какой связан с действительностью фантастический жанр. Делают, как я говорила, дурацкие, словно взятые из жёлтых газетенок, сверхвыводы: в Москве проводятся олимпиады, в провинции слышен только клич «сарынь на кичку!»; москвичи из богатеньких поголовно мажоры да хипстеры, жизни не нюхавшие; зато татары-аборигены сплошь «этнически своеобразные» дебилы, фанаты битвы восьмисотлетней давности (других достижений у татарской нации, надо понимать, с тех пор не было); школа — это адов пиздец, потому что детишки не хотят учиться, родители не хотят, чтобы на их отпрысков давили, а педсостав не хочет вообще ничего…
Возврат к чернухе 90-х разворачивает знамёна и полки. Фантазмы тех, кто в это время был младенцем или ребенком (того восхитительного возраста, в котором дети охотно ведутся на приглашение соврать так, чтобы было интереснее: «Дети рассказывают неправдоподобные истории не потому, что это плохие дети, а потому, что это хорошие истории»), радостно вливаются в струю. Кто знает, может, вся эта хня, которую лепят Мироновы про стрельбу с балкона по детям (зачетно выполненную милиционерами из табельного оружия); про еженедельные убийства в подъездах (с расчлененкой!); про изнасилования младшеклассниц старшеклассниками (закончившиеся тем, что насильники замёрзли и пошли домой) есть признак того, что современные критические реалисты на самом деле застряли мозгами на уровне четырех-пятилетнего ребенка? Или толпы, жаждущей кровавых подробностей. Суммарный интеллект толпы, как правило, ниже даже уровня затесавшихся в толпу подростков…
Дениски Драгунские, не унаследовавшие от родителей ничего, кроме связей и чисто совковой изворотливости, лихо оправдывают любую напечатанную их фаворитами ложь тем, что:
а) «девочка, то бишь аффтар в детстве пережила психологическую травму, она имеет право рассказать об этом в книге» — а попросту наврать, чтобы той «девочке» закрыть гештальт, ну и заодно чтобы стало веселее «жить с козой», надеясь «на бессмертие» (цитата из девочкиных истерических комментариев);
б) «эта книга больше, чем простое проговаривание травмы, в ней содержатся правдивые воспоминания» — каковые «правдивые» «воспоминания» (тютелька в тютельку похожие на чернушные опусы в духе «Как страшно жыть!» из постперестроечной валовой литературы) почему-то опровергают люди, жившие в тех же неведомых ебенях в те же смутные времена.
Предыдущие поколения — например, Денискино — хотя бы сознавали, что они врут для забористости своего писева. Что публика любит кровькишкираспидорасило с отстреленными у детишек конечностями и отрезанными у их мамаш языками; обличения богатых, которые не на серебре — на золоте едали, пока по темным медвежьим углам генетически озлобленные и генетически же обречённые провинциалы убивали друг друга… Одногодки Драгунского-деписа (в советское время таким образом шифровали посетителей писательских санаториев, поликлиник и проч.: деписы — дети писателей; жёписы — жёны писателей; дежеписы — дети жён писателей) соображали: в действительности всё было и есть иначе, разнообразнее, сложнее, где-то страшней и грязнее, а где-то чище и лучше, чем они лепят в своей писанине.
