Неизвестный аффтар с фикбука
Заговорили с френдами об «русскопремийной» колядине (на этот раз банановой мужеского пола), и у меня немедленно возникла поистине есенинская мысль: «Мать честная! И как же схожи!» — ну и, натурально, снова выплыла боль души.
«Что ни слово, то человек загублен, я уж чувствую!» — говаривал сэр Питер Тизл в шеридановской «Школе злословия». Подобное влияние приписывают критике. А между тем современная литература губит людей не хуже иной школы злословия, но не сплетнями-наветами и даже не неудобной правдой насчет отдельных лиц — нет, подымай выше! Нынешняя литература вовсю занята опорочиванием реала в целом. А как еще назвать эту вакханалию картонных попаданцев в картонные же дребеня, именуемые то четырехрасным иномирьем, то магической академией, то историческим прошлым нашей же с вами страны? Есть разница между царями, грызущими не привезенную еще из Америки картоху (и ведущими себя так, словно у них голды вместо барм), злоебучими священниками, спрашивающими на исповеди у девиц про анальный секас (цинично закусывая картофельными рогульками в том же бескартофельном веке), евангелистами, устраивающими групповуху с Блаженной Ксенией Петербургской (очередной шубинский выкормыш, не чуждый богохульства) — и одноклеточными масслитовскими попаданцами в чуждую и незнакомую чозахерь?
Да никакой разницы между ними нет. Ни-ка-кой. Как и между их создателями, уж поверьте искусствоведу, приученному зрить в корень. Принципы и уровень данной, кхм, креатуры практически одинаков. Если для настоящего писателя — автора исторических или фантастических романов — написание очередной книги становится испытанием, ему приходится существовать в двух реальностях сразу, приноравливая реальность вещественную к своему воображению, а воображаемую реальность — к вещественности материального мира. Это сложнейшее сплетение наблюдений за окружающей действительности и преображением наблюдений в художественные образы, а не тупое переодевание «братвы с нашего раёна» в царевы бармы и эльфийские венцы. Да хоть в отрепья мародерские — но не так, как оно делается квазиписателями, жаждущими фидбэка и регалий.
Мир, в котором обретаются жертвы писучей образованщины, никогда не бывает плотным, вещественным, кем бы себя ни объявил аффтар — абсурдистом или реалистом. Но он на удивление гомогенен, его уголки соединяются в шитое белыми нитками нечто. Я бы напомнила про мир штампов из произведения Стругацких, но его, полагаю, и так все вспомнили. В наши дни это уже другой антураж, другие клише и другой «рейтинг сеттингов».
Те же попаданцы еще до попыток изданных на бумаге писеводелов урвать свой кусок разделились на три струи улучшателей (мерисью оставим за рамками этого поста, надоело с нею возиться): заучки; манагеры; политиканцы.
Заучки — попаданцы в магокакадемию. В прежней жизни герой непременно был работником интеллектуального труда — студентом-хакером-шмакером, однако физически не безнадежным (аффтара, как правило, не хватает на описание себя во всей некрасоте, поэтому он старательно идеализирует себя и свою персонификацию в лице главного героя). А потом опа! — и персонаж уже в теле прелестного андрогинного существа с тонкими ручками-ножками, косой до попы, а также перспективой стать мужем незнакомого брутального самца. Членодевочка крайне возмущена таким раскладом: «Где мое накачанное тело?» — кричит она… (Впрочем, аффтары чаще пишут «накачЕнное», не зная разницы между словами «накачаться» и «катить на». Точно так же, как всякая колядиния-гиголашвилия пишет в своем писеве: «Не рюхай, лярва!», не ведая, что «рюхать» по-русски означает «соображать, понимать, осознавать», а не «дергаться, шевелиться, вырываться».) Грозный андрогинчик начинает жутко учиться и тренироваться, за считанные месяцы всех нагоняет и перегоняет, становится непобедимым бойцом на шпильках коротких (непременно коротких) мечах — и все от этого хилого нагибатора в восторге, хотя до того подобное поведение нижнего/пассива/омеги/младшего мужа в светском опчестве считалось неприличным.
Аффтары сего пишут не столько историю адаптации попаданца в иномирье, сколько отчет по вызубренным предметам. Подобные опусы читать можно через две страницы на третью: читателя заставляют зубрить криво написанную космогонию кое-как сляпанного мирка, само устройство которого выдает в аффтаре задрота-игромана. Факторы геополитики, люди и монстры, предки и скиллы, лут, выпадающий из жертв, спионеренные у магов артефакты, местные божества, болтающиеся сбоку припека, плюсы к жизненной силе и прочее, да простят меня геймеры, унылое говно перечисляется длиннейшими списками, без оглядки на то, что литературный текст — не компьютерная игра. У читателя нет мотивации читать ваш кверулянтский бред, господа графоманы-игроманы. Конечно, для внедрения в незнакомую среду попаданцу придется многому выучиться, но почему читателя должны интересовать его ученические доклады и презентации?
Манагеры — попаданцы в бизнес. Герой тоже просыпается андрогинчиком, возможно, даже омегой, замужней-босой-беременной-на кухне неблагополучной семьи, которой грозит банкротство. Муж скотина, управляющий вор, глава семьи тупица, мамаша/папаша-омега ничего не умеет, даже вышивать, прошлая личность этого тела вообще амеба, покончившая с собой от нищасной люппви. Короче, нет на них Гришки Котовского. Устройство мира может вывалиться из информатора, пойманного героем на честное слово и голубые глазки: старый слуга или пригретый из жалости сиротка-поваренок рассказывает нубу-ламеру все как на духу, проявляя недюжинные познания в естественных и точных науках. (Про гуманитарные вообще молчу, скажу только, что с подобным объемом информации застилать чужие постели, чистить котлы и стирать рубашки довольно странно.) Ориентируясь на исчерпывающие указания вчерашнего поваренка или лакея, попаданец начинает жутко проверять все отчеты, сводить дебеты с кредитами, находить приписки и выявлять воровские схемы. Через несколько месяцев все убыточные семейные предприятия начинают жутко приносить доход, а местные самцы преисполняются почтения к вчерашней амебе. Особенно прекрасны попаданцы в трактирно-ресторанный бизнес, поднимающие убыточные жральни, расположенные в медвежьих углах, на одних пельменях и мясе по-французски, с запеченным маянезом.
Аффтары попаданцев в бизнес, видимо, то ли учатся, то ли учились в чем-то экономическом, то ли имеют близких-экономистов.
«Зато читал Адама Смита,
И был глубокий эконом,
То есть, умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет».
Отсюда и детская, чистая менеджерская вера, что существуют законы, а главное, инструменты экономического развития, действующие одинаково в любой стране, времени и вселенной. Объяснить великовозрастному дитяте, то бишь состоявшемуся непонятно в чем аффтару, что в средневековье инструменты индустриальной эпохи бесполезны, не получится. «Злые вы, недобрые, сперва добейтесь, потом уйду я от вас!» Да уходи уже, всем лучше будет.
Политиканцы, как вы уже догадались, — это попаданцы в политику. И опять-таки через брак, постель, фаворитизм или семикисельные родственные связи. Прошлую личность попаданца отравили, потому что личность нагло спала с власть имущим данного сеттинга и еще более нагло вплетала в свои длинные волосы всякие цацки, превосходя других претендентов на максимальную моднючесть. Ну ничего, попаданец дает стране просраться, он жутко расследует местные заговоры, спасает сексапильных власть имущих от покушений, жутко карает затаивших зло двоюродных братьев и семиюродных дядьев. После чего страна начинает жутко процветать, а вместо гаремного житья-бытья попаданцу предлагают брак, причем непременно равный, хотя раньше так не делалось. Но и тут герой непременно заглядывает на кухню и готовит своими белыми ручками пельмени и МПФ.
Даже комментировать это, указуя на ошибки, не хочется. Ну какие указания, когда весь текст и вся личность написавшего сей полуполитический полудетектив — сплошная ошибка? Или не ошибка, а попросту правило 34, что порнуха бывает про все. Хочет человек рассказать эротическую сказочку на фоне политических декораций — пускай рассказывает. Но не надо углубляться в историю дворцовых интриг, на фоне изложения которых «Анжелика — маркиза ангелов» кажется популяризацией исторической науки, а чхартишвилева безграмота — почти научным трактатом.
И чем, спрошу я вас, отличается от фикерских фантазмов фантазм мейнстримовский — особенно в области псевдоисторических псевдороманов? У мейнстримовцев речь грамотней? Ненамного. И с каждым годом разрыв все меньше, сами поглядите на мои сопоставления фикрайтеров и нефикрайтеров. Мейнстрим знает эпоху, о которой пишет, а ляпы добавляет «для сюрреализьму и постмодернизьму»? То есть Водолазкины суют в далекое прошлое артефакты современности в силу концепции фиктивности времени. Ну а колядины-гиголашвилии в силу чего? Коли они не знают ни церковнославянского, ни старославянского, ни древнерусского (более того, эти, с позволения сказать, писатели не знают, что церковнославянский, старославянский и древнерусский — разные языки; а насчет праславянского не в курсе даже, что он существовал), но порываются на нем писать — это что за концепция? Концепция демократизации образованщины? Когда аффтар сует «человече» в текст именительным падежом, а не звательным, становую жилу с хуем путает, персонажи его имеют по две десницы — это всё «от концепции»? Может, критики уже споют нам о концепции надвигающейся на мир двушуйцевости: а-а-а, мы все умрем, потому что у человека будущего обе руки будут левые?
Прежде чем прикрываться надуманными концептами, сначала надобно их придумать да сметать — хоть на живую нитку.
Судите сами, какова во всем этом роль гиперкомпенсации — попыток добиться успеха там, где ты ноль, а то и отрицательная величина. Йуные аффтары, кучкующиеся по фикбукам-самиздатам, в массе своей никакой истории не знают — ни истории политической, ни истории искусств, ни истории религий, ни исторической антропологии. Однако их желание написать книгу об исторических, вернее, как бы исторических событиях ничуть не уменьшается от осознания собственной безграмотности. Остаточно стесняясь собственный дури, аффтары-сетераторы пишут как в тексте, так и в шапках, и в комментах своих опусов — я в этом ничего не смыслю, но все равно пишу, ибо «мы поем душой, а душа не знает нот». Может, мейнстримовцам, подобно фикерам, тоже пора стеснительно признаться в собственном невежестве? Все равно все всё видят. Публика не такая дура, как вам хотелось бы, господа.
