Есть настроение сидеть, болтать с птицами, аки столпник. У птиц, в отличие, от феечек, есть мозги. О, добью-ка я тему феечек, гештальтик закрою. А то некоторая недосказанность ощущается. И недобитость некоторых сетекритиков. Итак, с темы «Зачем вы пиздите феечек?» и начнем.
Разумеется, я сомневаюсь в эффективности и результативности своих разгромных статей. И усомнилась в этом отнюдь не сейчас, а лет этак надцать тому назад — реал по сравнению с виртом, знаете ли, что базука супротив игры в дартс. Реал умеет вызвать сомнения в чем угодно и в ком угодно. Так что в возрасте тридцати лет усомниться в возможности изменения мира к лучшему — это нормально. К сорока понять, что мир может измениться, но не от твоих единичных усилий и не при твоей жизни — тоже нормально. А к полтиннику понять, что тебе покласть на скорость изменения и эффективность, ты просто делаешь то, что должен — и это нормально.
У меня есть дело, я его делаю. И на то, меняются феечки или не меняются, мне покласть. Не для них моя уютная росла, как говорится.
Хотя сила феечек неоспорима. Она постепенно затягивает пишущую молодежь в то, что я называю гомогенным текстом. Это очень скучное, неприятное место. Которое мне каждая встреченная мною феечка пытается назвать землей обетованной. У них там единороги какают радугой и свет с бобром играют в няшки.
Показать, как именно? Один из первых абзацев именно такой сказочной реальности:
«Только глаза — бездонно-чёрные — взирали философски спокойно. В запасе — вечность… И видели эти глаза не сырую убогую темницу. В отличие от своих сторожей, он был гораздо свободней. Им приходилось созерцать скалы и опостылевший тюремный замок — он разглядывал доступные его видению миры и времена. И однажды его глаза наткнулись на другие, тёмные глаза, которые сами словно заглянули в его душу. Странно. Человек. Узник многим заглядывал в глаза и не видел в них ничего привлекательного. Но эти почему-то его заинтересовали. И он оставил свой след в сетчатке этих глаз, любопытных чем-то даже для него, искушённого.»
Вся эта кучка темно-черных глаз с сетчаткой, любопытством и искушенностью, вываленная в шесть строк текста, была преподнесена феечколюбителем как «великолепная книга». Причем та самая, где героя зовут Дэй-Асс — имя, вызвавшее пароксизмы смеха не только у меня. Отчего защитник аффтара прям задыхается на мой счет: «Если уж она не в силах задуматься о том, что это никак не связано с английским словом «ass», но имеет прямое отношение к рунике, но за это начать осмеивать и огульно хаять…»
Милые мои! У текста свои законы. Если коммерческая марка «Бледина» переименовала свой бренд в России в связи с неблагозвучием его по местным меркам (есть в маркетинге такой прием — если название на общеупотребительном языке означает нечто непристойное, его меняют), то и рунике придется подвинуться. А задумываться мне и не требовалась, руну присутствия богов я лучше вашего знаю, радужные вы наши. Да и ваша обожаемая Джилл уж так пыталась мне объяснить, сколь ее находка умна и прекрасна…
Вот только главгерой по имени Жопа Дня был самым ярким ее недостатком, однако далеко не единственным. Признаков неумения писать там было до фигища. И, заметьте, после нежной МТАшной просьбы прочесть нечто невычитанное и сказать, стоит ли оному МТА вообще писать (а вот взваливать на других людей личные решения нехорошо), я не только прочла несколько глав, но и мягко, сколь возможно, перечислила аффтару замеченные недостатки. Всего-навсего. Разозлило-то меня не дилетантство, а последовавшее письмишко от самой Джилл, написанное в тоне «Спасибочки, но менять самое вопиющее не хочу, а остального вы просто не увидели, связь линий вам оказалась не видна и непонятна».
Ахтыжпакость, подумала я. И ведь не первый раз я соглашаюсь читать всякое СИшное ГМО, после чего давлю в себе желание сказать прямым текстом: это чистая графомань, бросай страдать херней, аффтар. Нет, я пишу: дорогое МТА, осваивай азы литературного творчества, осваивай. Тавтологию искорени, для начала. Потом займись связью между сюжетными линиями, раз уж ты замахнулось на столь феерическую для вас, неумелых любителей, задачу. Пользуясь моей добротой, вся самиздатовская шелупонь мне отвечала в тоне «Спасибочки, что-то не хочется», не получив того, на что она нисхуяли надеялась — восторгов и чмафок. Но, как всегда, мое терпение и доброта невидимы и все замечают только люли, полученные по факту хамства в мой адрес. Это называется «Она ни с того ни с сего на меня набросилась».
Что ж, сказала я себе, значит, буду объяснять как есть, не деликатничая. Разумеется, после этого я мигом стала плохой-злой-циничный человек, неспособный на создание своего. А всё потому, что дело свое знаю. И нагло не желаю сделать вид, что я такая же тупая фея, как вы, маленькие.
Ну-ка, Джилли, поди сюда со своим Ассом. Покажи публике свое прекрасное творчество лицом. А то, может, я с теми глазами и Жопой Дня к тебе придираюсь, как черт к Вакуле.
В одной линии предложенного мне романа содержится мирная сказочка о том, как в доме завелся Кузя Силушка, домовик. Сплошной сиропчик, не знаешь, за что хвататься:
Старичок поклонился, не спуская с меня насторожённых (это слово произносится и пишется как «настороженный» — через «е», но у аффтара прямо нездоровая любовь к букве «ё») глаз и всё так же крепко прижимая к груди книжки.
— Силушкой звать нас. Силантием то есть. А живём мы… — Большие глаза моргнули и заслезились: — Ой, хозяюшка, и не знаю, где теперь мне жить-то!.. Старые хозяева с собой на новую квартиру не позвали. Уж думал — здесь проживу тихохонько да незамеченным. А дело-то вон как обернулося! Выставишь ли, хозяюшка, аль оставишь меня, горемыку, в доме своём? — И он с надеждой вперился (чем вперился? «вперился» значит «воткнулся» — надо уточнять, чем именно, коли употребляешь это слово — и не надо, бога ради, больше глаз, которые уже два раза были! напиши «взглядом») в меня — такой разнесчастный!
Едва домовой получил моё устное разрешение на житие (житие бывает у святых, а это, по христианскому раскладу, языческая нечисть, у нее жития быть не может) в этой же квартире, как ожил, и его глаза немедленно перестали быть больными и несчастными. Как выяснилось, с моим разрешением я сама получила та-акой большой подарок! Дело в том, я по жизни копуша и работаю медленно, так что часто не успеваю выполнять заказы, отчего и начала приносить работу домой. Когда в первое утро, после неожиданного знакомства с неожиданным жильцом (неожиданного знакомства с ожиданным жильцом или ожиданного знакомства с неожиданным, конечно, никто и не ждал — что я там говорила про тавтологию?) своей квартиры, проснулась с головной болью, оттого что просидела полночи, а с заказом так и не успела, у меня просто шок был: юбка, над которой работать и работать, аккуратно дошитая и аккуратно сложенная, лежала на крышке старенькой швейной машины! А потом выяснилась и ещё одна красота (красоты Силушки выяснялись постепенно) : терпеть не могу пришивать пуговицы, а Силушка — обожает!
В другой линии стаххсла и ужассла монстр сидит в крутейшей тюряге:
Из-за каменистой пустыни здесь не селились люди. Потому здесь и выстроили замок-тюрьму — в скалах, будто застрявших в самой середине этого каменистого поля и называемых Когтями Дьявола. Подобраться к замку сложно. Его встроили в самую крутую скалу, словно гигантский палец выросшую среди Когтей Дьявола (палец, встроенный среди когтей, мдя) и окружённую со всех сторон пропастью. Пропасть же гремела ревущей, словно сто чудовищ (ровно сто?) рекой, в которую лезть никто не пытался — настолько страшная вода клокотала камнями, вздымаемыми из глубины скал (ну вот как река может вздымать камни из глубины скалы, когда реки текут по поверхности?).
Я и сама люблю атмосферные описания, часто говорю о выражениях лиц, голосе, взглядах, но эти пафосные глазки задалбывают:
Единственно живыми и полными силы оставались глаза, в которые нельзя посмотреть обычному человеку, ибо утонуть в них было легко, а выплыть… Но если бы человек и взглянул на узника, пытаясь понять, кто перед ним, вряд ли определил бы даже возраст существа, повисшего на цепях: иссушённая (есть слово «сушёный», есть слово «иссушенный», но слова «иссушённый» нет) голодом, кожа сморщилась на костях черепа и стала неподвижной, потому что узник никогда не испытывал никаких эмоций. Скелет, обтянутый такой сухой кожей, что страшно прикасаться к ней — не дай боги, порвёшь тонкую хрупкую бумагу… Мумия, высохшая и безжизненная… Оживающая разве что на несколько мгновений вечером… Даже постепенно отрастающие волосы, которые старуха срезала ему мечом (а почему мечом-то? ножом было бы удобней — и тащить легче, и не так опасно резать, и выглядишь не так глупо!) раз в год, были неопределённого серого цвета. (если серого, то уже определенного — его же уже определили как серый?) Старуха, опустив глаза, медленно, опасливыми шажками приближалась к узнику, распятому на стене. Бездонные чёрные глаза бесстрастно отражали её согбенный силуэт.
Итак, что мы видим? Мы видим два не столько контрастирующих, сколько просто не сочетающихся стиля. Да, эта самая швея видит сны о сушеном узнике с его бесстрастно отражающими глазами. При этом думая о своей серой и беспросветной жизни с домовиком и подкинутым дитём предпубертатного возраста, швейка никаких красивостей мысленно не употребляет. Зато текст про монстра в окружении согбенных силуэтов таков, что не разберешь, кто на ком стоял. И не понять: это швейкино воображение расплясалось, монстр ли много об себе понимает, аффтар ли фапает на собственную эпичность? Определить источник стиля невозможно — его просто нет. Поэтому стиль кажется плохой стилизацией чего-то сто раз читанного, а повествование разваливается на две истории, списанных с чьей-то дарк фэнтези и с советского мультика. И никак друг с другом не контактирующих. «То лепитца, то нелепица» (с).
Подобные сокровища мысли и слога кажутся феечкам если не образцом, то по крайней мере приемлемым вариантом. Как и сетекритикам. Которые не понимают смешения стилей и даже изменения настроения в тексте. Они читают пару абзацев, наполненных довольно грустной иронией — и ставят штампик: ЖЮФ. Поскольку шутка! А потом в тексте встречаются просторечные выражения, у-у-у-у…
