Г.Мелвилл. Моби Дик, или Белый Кит
В честь двухсотлетнего юбилея великого писателя Германа Мелвилла, которого я понимаю, пожалуй, лучше, чем любого другого (наверное, оттого, что я похожа на его героя — мистера Бартлби, отказника и дауншифтера), решила перепостить свой давнишний разбор величайшего из американских романов.
Для меня совпадение литературных вкусов, признаться, есть явление запредельное, космическое. Легче совпасть извращениями и диагнозами, нежели оказаться любителями одних и тех же авторов. Я давно не верю в радостное согласие: «О да, спасибо, Инесса! Эти писатели, которые тебе нравятся, и наши любимые! Или будут, непременно будут!» — с чего бы нам так совпадать? Я не раз писала: мои пристрастия весьма специфические, с ними большинству людей трудно не только совпасть, но даже согласиться.
Мои любимцы ужасны — их текст тяжелее психической травмы, нанесенной вам, когда вы были в подпитии уязвимом состоянии. Они пишут о вещах, которые человеку нормальному, то есть, по нынешним понятиям, позитивному мотыльку, порхающему по цветам на залитом солнцем лугу, даже в кошмаре не приснятся — грозы, бури… зима. Мотылек умрет раньше, чем до него докатится шквал. А отголоски штормов, несущиеся из-за горизонта, эфемерное создание попросту не воспримет — у мотылька есть совершенные органы слуха, тимпанальный аппарат, но не хватает мозгов, чтобы осознать, что грядет на его лужок. Но даже среди бабочек есть перелетные данаиды и ядовитые геликониды, способные запомнить место, где были когда-то пойманы, и избегать его в будущем. Никто не знает, откуда у бабочек память.
Одним словом, я предпочитаю авторов, которые ищут космических связей в микромире, в движениях души отдельно взятого человека.
Мой любимый автор — Герман Мелвилл, книга, само собой, «Моби Дик, или Белый Кит». Эта книга, как само море, «не знает милосердия, не знает иной власти, кроме своей собственной». Гуманизма в ней ни на грош, в ней даже антропоцентризма нет. Учуявшие это критики в свое время разгромили шедевр Мелвилла, и после налета гарпий автор вынужден был публиковаться анонимно. Переосмысление Мелвилла началось только через тридцать лет после его смерти. Вот вам пример, какова судьба пророка в своем отечестве, милые мои МТА.
Не знаю, читают ли нынче, во времена весьма фарисейские, «Моби Дика» или обходятся кратким содержанием, которое проще всего передать словами из самой книги:
Едва ли можно сомневаться, что именно со времени этой свирепой схватки в душе Ахава росла безумная жажда отомстить киту, и она все больше овладевала им, ибо, погруженный в угрюмое неистовство, он постепенно стал видеть в Моби Дике не только причину своих телесных недугов, но также источник всех своих душевных мук. Белый Кит плыл у него перед глазами как бредовое воплощение всякого зла, какое снедает порой душу глубоко чувствующего человека, покуда не оставит его с половиной сердца и половиной легкого — и живи как хочешь. Белый Кит был для него той темной неуловимой силой, которая существует от века, чьей власти даже в наши дни христиане уступают половину мира и которую древние офиты на Востоке чтили в образе дьявола; Ахав не поклонялся ей, подобно им, но в безумии своем, придав ей облик ненавистного ему Белого Кита, он поднялся один, весь искалеченный, на борьбу с нею. Все, что туманит разум и мучит, что подымает со дна муть вещей, все зловредные истины, все, что рвет жилы и сушит мозг, вся подспудная чертовщина жизни и мысли, — все зло в представлении безумного Ахава стало видимым и доступным для мести в облике Моби Дика.
Мы живем в эпоху, когда смерть любого живого существа стоит охотнику пары-тройки выстрелов из специально созданного для данной охоты оружия; а самыми недосягаемыми для смерти от рук человека оказываются бактерии и вирусы. Оттого и сочувствуем животным, обреченным на вымирание, коли нам приспичило получить с них шкуру, мясо, ворвань и спермацет. Однако стоит взглянуть на сюжет «Моби Дика» со стороны надгуманистической, а проще говоря, библейской, как мы увидим не убийство бедной зверушки, и без того почти истребленной китобойным промыслом, но противостояние великих, битву титанов.
В центре повествования безумец поистине библейских масштабов — капитан Ахав, чье имя намекает на судьбу царя Ахава, гонителя пророков, мужа Иезавели, женщины энергичной и безнравственной. Ахав вел с сирийским царем Бенгададом II три войны с переменным успехом и в последней был убит. Так же, как капитан вел свои войны с белым китом, убийцей китобоев.
Никаких следов обычной физической болезни и недавнего выздоровления на нем не было заметно. Он был словно приговоренный к сожжению заживо, в последний момент снятый с костра, когда языки пламени лишь оплавили его члены, но не успели еще их испепелить, не успели отнять ни единой частицы от их крепко сбитой годами силы. Весь он, высокий и массивный, был точно отлит из чистой бронзы, получив раз навсегда неизменную форму, подобно литому Персею Челлини. Выбираясь из-под спутанных седых волос, вниз по смуглой обветренной щеке и шее спускалась, исчезая внизу под одеждой, иссиня-белая полоса. Она напоминала вертикальный след, который выжигает на высоких стволах больших деревьев разрушительная молния, когда, пронзивши ствол сверху донизу, но не тронув ни единого сучка, она сдирает и раскалывает темную кору, прежде чем уйти в землю и оставить на старом дереве, по-прежнему живом и зеленом, длинное и узкое клеймо. Была ли та полоса у него от рождения, или же это после какой-то ужасной раны остался белый шрам, никто, конечно, не мог сказать.
Его противник — вместилище духа…
…божественное высокомерие чела, присущее всем тварям земным, у великого Кашалота усиливается настолько, что, глядя на него прямо в лоб, вы с небывалой остротой ощущаете присутствие Божества и силу Зла. Ведь вы смотрите не на какую-то определённую точку; вы не видите ни одной черты: ни носа, ни глаз, ни ушей, ни рта, ни даже лица вообще; у него, собственно, и нет лица, а только одна необъятная твердь лба, покрытого бороздами загадок и несущего немую погибель шлюпкам, судам и людям. И в профиль грандиозное это чело не умаляется, хотя, конечно, сбоку его величие уже не так подавляет вас. Зато в профиль отчётливо заметно то поперечное, полукруглое углубление в средней части лба, которое у человека является, по Лафатеру, признаком Гения.
…и жира.
Сколь же удивительно — если, конечно, вы еще не получили правильного объяснения, — что это огромное чудовище, которому высокая температура тела так же необходима, как и человеку; сколь удивительно, что он проводит свою жизнь, до макушки погруженный в ледяную арктическую воду! где тело несчастного мореплавателя, свалившегося за борт, иногда находят много месяцев спустя вмерзшим вертикально в толщу ледяного поля, как в янтаре иногда находят мух. Но вы еще больше удивитесь, если я скажу вам, что, как установлено опытом, кровь полярного кита горячее, чем кровь жителя Борнео в разгар лета.
Вот, думается мне, где мы можем наглядно видеть исключительные преимущества огромной жизненной силы, толстых стен и просторного чрева. О человек! Дивись и старайся уподобиться киту! Храни и ты свое тепло среди льдов. Живи и ты в этом мире, оставаясь не от мира сего, как и он. Не горячись на экваторе, не теряй кровообращение на полюсе. Подобно великому куполу собора Святого Петра и подобно великому киту, при всякой погоде сохраняй, о человек! собственную температуру. Но как легко и как бесполезно давать такие советы!
И, конечно, оседланный Ахавом корабль «Пекод», пример угрюмого благородства.
Это было судно старинного образца, не слишком большое и по-старомодному раздутое в боках. Корпус его, обветренный и огрубелый под тайфунами и штилями во всех четырех океанах, был темного цвета, как лицо французского гренадера, которому приходилось сражаться и в Египте, и в Сибири. Древний нос корабля, казалось, порос почтенной бородой. А мачты — срубленные где-то на японском берегу, когда прежние сбило и унесло за борт штормом, — мачты стояли прямые и несгибаемые, как спины трех восточных царей из Кельнского собора. Старинные палубы были ветхи и испещрены морщинами, словно истертые паломниками плиты Кентерберийского собора, на которых истек кровью Фома Бекет. Но ко всем этим диковинным древностям добавлялись еще иные необычайные черты, наложенные на судно тем буйным ремеслом, которым оно занималось вот уже более полустолетия. Старый капитан Фалек, много лет проплававший на нем старшим помощником — до того, как он стал водить другое судно, уже под собственным началом, — а теперь живший в отставке и бывший одним из основных владельцев «Пекода», этот старик Фалек, пока плавал старшим помощником, весьма приумножил исконное своеобразие «Пекода», разделав его от носа до кормы и покрыв такими редкостными по материалу и узору украшениями, с которыми ничто в мире не могло бы идти в сравнение — разве только резная кровать или щит Торкила-Живоглота. Разряженный «Пекод» напоминал варварского эфиопского императора с тяжелыми и блестящими костяными подвесками вокруг шеи.
…В бурю рулевому у этого румпеля, должно быть, чудилось, будто он, словно дикий монгол, осаживает взбесившегося скакуна, вцепившись прямо в его оскаленную челюсть. Да, это был благородный корабль, да только уж очень угрюмый. Благородство всегда немножко угрюмо.
Как всякая библейская история, сюжет «Моби Дика» незатейлив и состоит в том, что гонялся безумный Ахав за своим морским демоном, гонялся, пока не загонял до смерти и себя, и экипаж, и свой «Пекод». Смысл сюжета не нов, как и любая притча, но так же, как в притче, смысл этот далеко не сразу открывается читателю. Однако если философская мысль, выраженная, а вернее, сжатая в три с половиной абзаца, еще способна проникнуть в мозг, зараженный, точно прогрессирующим слабоумием, клиповым мышлением, то авторам полноценных и тяжеленных книг нипочем эту крепость не взять.
Обычная отмазка людей глупых и обиженных на тех, кто умнее, — обвинить чью-либо книгу в пафосности, вычурности и недоступности лично их крошечному мозгу. То есть перевести на умного человека всю ответственность за их собственную дурость. Хотя, как пишет Мелвилл: «Есть такие предметы, разобраться в которых можно только принявшись за дело с методической беспорядочностью«. И он берется за дело именно таким образом. Вот отчего главное в «Моби Дике» — отступления и рассуждения, рассуждения и отступления, столь нелюбимые современными искателями экшена. Размышлять здесь можно над каждой строкой, Мелвилл открывает двери с щедростью швейцара мироздания, сыплет намеками с щедростью сеятеля.
