Известный немецкий психопат.
Кошмарную задачу я себе поставила — описать персонаж, сошедший с ума от так называемой «атмосферы инцеста», царящей в его семье. Моему роману «Двутелый андрогин», в котором постоянно противопоставляются мир корней и мир ветвей (это уже не психоанализ, а каббала, с которой бессознательное крепко-накрепко связано как с хранилищем мифологических архетипов), оказался необходим персонаж с подобными деформациями, он там не от балды и не «для сексу». Но как, спрашивается, в художественном произведении описать персонажа с подобным анамнезом? Наша публика психологически не слишком грамотна, сомневаюсь, что хоть кто-нибудь знает, что такое инцестуозность. Лекцию читателю прочесть в тексте, как советуют люди, убежденные, что потеря читательского внимания к тексту — невеликая потеря? Другие же читают лекции по ходу текста, в результате чего читатель теряет нить повествования и пролистывает целые главы, — и четакова?
Начала раскрывать образ с булавочного укола в тему, с пояснения в абзац длиной — и сразу обнаружила у своей тест-группы изрядный интерес к столь болезненной и, что греха таить, отталкивающей теме. Все мы сталкивались с этим явлением, не зная, как оно называется и к чему ведет. Чтобы понять, придется ознакомиться с концепцией инцестуозности, разработанной в 90-е годы французским психоаналитиком Полем-Клодом Ракамье. Французский психиатр и психоаналитик работал с шизофрениками, когда обнаружил странную и страшную закономерность: младенцами его пациенты не смогли пройти через отреагирование эдипова комплекса и увязли в том, что сам Ракамье называл псевдо-Эдипом, пре-Эдипом и ант-Эдипом, имея ввиду не только «анти-Эдипа», но и «ант», происходящее от слова «antecedent» («предшествующий, предыдущий»).
Формирование ант-Эдипа начинается с того, что в семье из поколения в поколение передается некая история, связанная с фигурой из предыдущих поколений — и, как правило, история трагическая: потеря, разрыв, травма. Эта потеря «идет» по материнской линии, влияя на судьбу следующих поколений. После трагедии мать приходит к намерению родить ребенка «для себя» и сделать его своим нарциссическим (в данном случае это значит «неразделимым, неотчуждаемым») продолжением. Если в Эдипе существует три персоны: отец, мать, ребенок, то в ант-Эдипе мать и дитя — одна монада, где мать совмещает в себе не только образ отца, но и все наследие предыдущих поколений. В результате представление детей о табу инцеста и многих других табу, важных для социализации, так и не формируется. Притом, что любая деформация глубинных пластов психики, своего рода корней подсознания, дает такие вершки, что только держись…
Понятие инцестуозности сегодня распространяется шире, нежели понятие инцеста. В понятие инцеста входят различные манипуляции с сексуальным подтекстом, которые предпринимает взрослый по отношению к ребенку, находясь с этим ребенком в родственной связи. И в то же время инцест обозначает такие же действия между лицами, не всегда представителями одной семьи, но всегда принадлежащими к разным поколениям: агрессор становится для жертвы аналогом отцовской фигуры, однако позволяет себе сексуальные домогательства. Усыновленные дети и дальние родственники также подпадают под категорию жертв.
Шандор Ференци, один из первых психоаналитиков, в статье «Смешение языков» описывает, как ребенок из-за подмены ожидаемого ребенком «языка нежности» на взрослый «язык влечений» переживает шок, теряет свободу мышления, идентифицируя себя с агрессором, он «направляет агрессию против себя самого, теряя способность к удовольствию от жизни». Как видите, достаточно всего лишь перестать нежничать с ребенком «по-детски» и перейти в «взрослым нежностям», чтобы детское сознание потеряло себя и перестало понимать окружающий мир. А это прямой путь к самым опасным берегам.
В процессе наблюдений за больными с тяжелыми психопатологиями, в особенности, с шизофренией, Ракамье пришел к выводу, что причина болезни, помимо прочего, заключается в специфическом симбиотическом характере отношений между больным и его ближайшим окружением. Эдипов комплекс, над которым охотно посмеиваются дилетанты (а вернее, эдипова фаза с присущим ей комплексом) на самом деле является базовым моментом психосексуального развития личности. Этот момент необходим для достижения человеком психологической зрелости.
Эдипов конфликт образуется вокруг родителей обоего пола. В результате этого конфликта ребенок:
а) открывает для себя суть разницы полов,
б) фантазирует о любовных отношениях с родителем противоположного пола,
в) соперничает с родителем своего пола, желая занять его место,
г) боится наказания со стороны соперника, формируя страх кастрации,
д) и, в конечном счете, принимает запрет на инцестные желания.
Да, подсознание — место довольно грязное, а дети не ангелочки. Но это не значит, что нужно извращать детские попытки узнать, что такое семья и каково место в семье ребенка, на которого не изливаются сомнительные сексуальные потребности родственников.
По завершению эдиповой фазы окончательно формируется Сверх-Я (можно сказать, эта структура личности не что иное, как наследник эдипова комплекса), ответственное за идеалы, мораль и совесть, признающее законы и ограничения реальности. Но если ребенку помешать, создав с ним нездоровый, инцестуозный симбиоз — что из этого выйдет?
Ракамье изучал особенности протекания эдипова комплекса у психотических пациентов, состояние, которое называют «пре-Эдип», «псевдо-Эдип». Псевдо-эдипов комплекс препятствует внутреннему развитию и сопровождается особой инцестуозной атмосферой, уничтожающей саму возможность для появления эдиповых фантазий, для их проигрывания и получения запрета на подобные потребности и стремления. Таким образом, инцест — это не реализация эдиповых фантазий, а наоборот, их отсутствие, запрет на них, отсутствие информации об отце, подмена его всемогущей матерью. «Везде, где дует ветер инцеста, устанавливается молчание», — говорит Ракамье.
Андре Грин в своей работе «Нарциссизм жизни и нарциссизм смерти» описывает, как из барьера, играющего защитную роль, нарциссизм начинает играть роль барьера, ограждающего нарциссическую пару от внешнего мира. Так возникает монада, будущая матрешка Ракамье, в которой все близкие связаны единой пуповиной. А пока в монаде «мать-дитя» один находится в другом и является его частью, как будто беременность продолжается и мать с ребенком все еще находятся в состоянии пренатального единства. Отец не может вторгнуться в монаду, он удаляется из жизни ребенка, а заодно из сердца матери и даже из ее воображения. Мужской образ интернализируется в мать, для своего потомка она становится и матерью, и отцом. В итоге вместо родительской пары получается «фаллическая мать», всемогущая и нарциссически совершенная — образ, дошедший до нас в тотемах архаических культур в образе Великой Матери, прародительницы всего живого.
Ант-Эдип основан на отсутствии желаний, чувств и фантазий по отношению к отцовской фигуре, к Третьему, который символизирует реальность и способен разделить пару «мать-дитя». Ведь разрешение Эдипова комплекса внутри этой пары невозможно, в ней устанавливается симбиоз между матерью и ребенком. По мнению французского психоаналитика Сержа Лебовиси, на симбиотической стадии мать и ребенок неразделимы, растворены друг в друге, между ними устанавливается сильнейшая эмоциональная связь, благодаря которой ребенок чувствует себя защищенным. Этот симбиоз, взаимное нарциссическое соблазнение (да, в психоаналитической терминологии странностей до черта, привыкайте) и ощущение своего всемогущества необходимы младенцу для выживания, для нормального развития. Но только в ходе индивидуации, отделения от материнской фигуры ребенок прощается с нарциссическим всемогуществом (весьма болезненно) и переходит на следующую ступень психического развития. Такова норма.
Патология начинается тогда, когда симбиоз мешает внутреннему росту, блокирует развитие внутрипсихического пространства и выходит за разумные возрастные рамки. Мать фактически удерживает ребенка возле себя, не позволяя ему взрослеть и развиваться в самостоятельную личность. В психике такого индивида велик риск формирования пограничных структур, основанных на злокачественном нарциссизме. Инцестуозные отношения матери и ребенка, в которых все смешано, в которых есть всемогущество, но нет места ни для реальности, ни для фантазий, лишают ребенка возможности сепарации, не позволяют разделиться с матерью и нормально развиваться.
Инцестуозность и патологическую симбиотическую любовь, запрещающую сепарацию, можно рассматривать как запрет на жизнь. Если Эдип символизирует влечение к жизни, то ант-Эдип, отвергающий разделение и сексуальные желания, представляет собой зависимость от матери, невозможность иметь отношения с третьим. В отличие от Эдипа, в ант-Эдипе нет триады «отец-мать-дитя», отец исключен из этих отношений, поэтому сексуальный конфликт имеет свою собственную специфику. Он завязывается вокруг стремления ребенка к первичному слиянию с матерью — с одной стороны, и желанием сепарироваться от матери — с другой. Мать использует ребенка в своих целях, как собственное нарциссическое продолжение, опираясь не на отца ребенка, а на предыдущие поколения, раскрывая в отношениях с ребенком фигуры своих предков, включая своего потомка в свою женскую линию, и никогда не передает ему семейные тайны и травмы, замалчивает их. В ант-Эдипе роль отца, его линия, отрицается, поэтому у ребенка складывается парадоксальное представление о своем происхождении: он как бы самозарождается от «начала всех начал», архаичной и всемогущей материнской фигуры — или от идеализированного предка по материнской линии. Эта концепция ненормальна, патологична.
Французский психоаналитик Пьер Жаме считает симбиотические отношения предпосылкой для возникновения психоза. Описывая симбиотические семьи, в которых царит инцестуозная атмосфера, в которых нет разницы полов и поколений, нет границ и дифференциации, в которых один включен в пространство другого, а семейные роли спутаны и смешаны, он предлагает образ матрешки — так называемой «матрешки Ракамье».
Спасибо Синильге за цитату из «Голема» Майринка, где дается образ «матрешки Ракамье» — почти за сто лет до появления самого термина!
— Да! У рыжей Розины тоже личико, от которого не скоро освободишься; из всех уголков и закоулков оно все появляется перед вами, — вдруг заметил Цвак, без всякого повода. — Эту застывшую наглую улыбку я знаю всю жизнь. Сперва бабушка, потом мамаша!.. И все то же лицо… и никакой иной черточки! Все то же имя Розина… Все это воскресение одной Розины за другой…
— Разве Розина не дочь старьевщика Аарона Вассертрума? — спросил я.
