Нелицеприятная Катя, подруга сластолюбивой Сони

Бо жопе нуво

Глубоко нравственная история начиналась следующими словами: «Маленькая Соня была очень сластолюбива. Однажды она съела все вишневое варенье, которое с трудом и заботами сварила для своих друзей ее добрая мать».
Надежда Тэффи «Предпраздничное»

Сыграем в игру «Найди дофига ошибок»? Надеюсь, вам понравится.

Маленькая Катя была очень нелицеприятна. Нелицеприятность делала ее похожей на приведение. Катя претворялась, что ей все равно, но ей не было все равно, ей было обидно. Особенно когда лицеприятным девочкам доставалось мороженное, а бедной Кате не доставалось даже по шее.

Одни девочки ее призирали, другие бросали на нее жалостные взгляды, на что Катя отвечала гневливым выражением лица. Однако хуже всего было ревностное Катино отношение к чужой красоте и успеху: она не могла удержать в себе гневные признаки и обидчивые черты.

В умных книгах было написано, что все на свете приходяще, в том числе и красота, одно лишь социальное положение вечно. Поэтому Катя старалась предать себе по возможности высокий, неприкасаемый статус, чтобы из под тишка неприменно победить свою кампанию соперниц. Но с опоздалой реакцией она осознала: статус не может ее преукрасить. И ей придется притерпеть все привратности, что ей выпадут в жизни, вечно прибывая в состоянии призренной нелицеприятности.

Можно сказать, Катя объявила им кровяную месть и артистически преступила к делу. Бедственные ее подружки! Их бывалые отношения не вызывали у Кати благодарственного настроения. Она, сделав недружественный интерфейс, открыла игривый бизнес, который влиял на семьи ее доверительных друзей разорительно. И над их застрелившимися трупами раскатывался Катин злорадующийся смех: муа-ха-ха!

Вот такая вот неэтическая история о нелицеприятной Кате.

Считать ошибки не могу. У меня кровь идет из глаз, когда я это читаю. Хотя фики читать натренировалась. И даже веселю ими народ. Повеселить вас, нелицеприятные мои (а кто обиделся, пусть пойдет и узнает истинное значение этого слова)?

С грандиозного лежака на омегу уставились ярко-зеленые глаза, отразившие свет футуристичной люстры под потолком. Разлапистые светлые брови на незнакомом лице в недоумении нахмурились, но золотой оттенок стильной прически стирал собой впечатление агрессивности и неудовольствия. – И я еще решила, что написала самую ужасную историю с перепутанными префиксами, суффиксами и паронимами. Кишка у вас тонка, Инесса Владимировна! Поглядели бы на вас с лежака глаза с разлапистыми бровями – тут бы вам, матушка, и конец пришел.

Несвоевременную рефлексию об ущербности своей комплекции прогнала ненавязчивая смена позиции. – Но после бифуркации мягкой мебели все свелось к недееспособности выдерживать мою комплекцию в любой позиции.

Токмо и я не лыком шит, знаю, что коли промеж людей чувство возникает – двое должны разгорающееся пламя поддерживать. К Алану внимательным стараюсь быть: еду ему готовлю, чтобы на работе питался хорошо, подарочки по мере возможности тоже делаю – даже портрет его написал, так он так по сердцу Алану пришелся, что он дома над камином его повесил. – Забогател ты, мужик, аж в нос бросилось: камины-пианины, патреты-канфеты… От корней рабоче-крестьянских оторвался, пора тебя раскулачивать!

— Навеки ты теперь со мною связан, – шепчет под покровом ночи, когда лежим мы около камина, отдыхая, когда тела наши томятся в неге сладостной от наслаждения пережитого. – Сладостное наслаждение – оно такое, десять булек на стакан килокалорий в секунду, два оргазма – и считай, пообедал, лежишь себе пластом у камина…

Весь вид незнакомца источал какую-то скорбную тоску и дикий ужас. Во всем его образе сквозила тень смерти: одежда его напоминала темные жутко грязные мешки из-под картошки, она свисала с мужчины, будто он был скелетом, а не человеком, и была ему, явно, большевата на пару размеров. Он был жутко худым, но не тощим. В нем чувствовалась сила, но не чувствовалась жизнь. – Жутко худой, но не тощий скелет, источающий скорбную тоску и дикий ужас, складированные в мешки из-под картошки.

Мальчишка выглядел совершенно худым, вытянутые, застиранные трико скрывали ноги за бесформенной вещью, но благодаря наоборот слишком маленькой футболке и надетой под низ болоньевой ветровке можно было, казалось, посчитать все рёбра на грудной клетке. Парень хмурился, теребил в тонких худых, как и он сам, пальцах затёртый листок бумаги и оглядывался по сторонам. – Ветровка, надетая под низ футболке, очень способствует пересчитыванию ребер. Кстати, каким образом у такого худого мальчишки могли быть толстые пальцы – всё тело такое худое, потому что пальцы перетянули на себя весь жир?

Его депрессивное настроение сгинуло с жуткими воплями, грозя вернуться и отомстить. Вид на море из окна номера, песчаный пляж и отличная кухня пнули настроение Падалеки до небес. – Очевидно, депра вернулась отомстить, но получила пендель и улетела в небеса. Теперь она небесная депра и изводит апостола Петра.

Сил на то, чтобы сгенерировать остроумную и хлесткую реплику в ответ, у меня не осталось. – Ты что, бот? Почему «сгенерировать», а не «десублимировать»? Смотри, какое слово красивое.

— Мы уедим настолько, насколько нужно, – с этими словами он тяжело зашагал в сторону спальни.
— Хочешь поесть или сразу в спальню?
– Сперва поесть – и досыта! А то намерение чего-то насколько-то уесть, да еще в спальне, вызывает нехорошие подозрения.

сдабривая прожорливым глубинам свой дар – Некоторые глубины настолько прожорливы, что их никакими дарами не удобришь. Фигурально выражаясь, я столько не насру.

Дженс не сразу узнал своего старого колледжного друга. – Ставшего ныне коллеДжским асессором.

Джаред медленно остановил и молча уставился на дорогу, не глядя как его машину покидает самое родное, что может быть у него в этой жизни. – Член? Куда ты, родной?

Донован покрылась завистью. – А Холмс при виде этого покрылся сарказмом.

яркие губы приоткрылись и видно ровный ряд былых зубов – Видимо, былые зубы – это штифты из-под коронок. Ровным рядом.

не считай, что богохулю… ему вториваю и я – Вторичный богохул!

— И почему я должен сочетаться браком с неизвестным мне птеродактелем из чужих земель? — пробормотал Кайлин, задумчиво смотря на закат.
— Не птеродактелем, а королем, ваше Высочество, — поправил Наставник, скрывая ироничную улыбку. Злобно сверкающий глазами принц больше походил на разъяренного ангела. — Ваши отцы еще сотни лет назад договорились о браке.
– Не должен. Хотя бы потому, что он называется «птеродактИль». Назовешь его неправильно – и станешь рационом птеродактиля.

— В глубине души любой мужчина очень верный человек, но парадокс в том, что душа глубоко, а член снаружи. – Вот только члена в душу некоторым и не хватало!

И предполагаю, что, возможно, и в школе ты мне нравился, но юношеский минимализм не позволил мне принять того факта, что я влюбился в парня. – Повезло человеку, у всех в этом возрасте максимализм был, а у этого минимализм. Хотя… смотря в каком месте.

Фаворитными уроками у Дженсена был английский, биология и античная история. Литературу Дженсен не любил потому, что читать предпочитал иное, а характеры героев, разбираемые от урока к уроку, виделись, как сквозь стекло. Парень честно не понимал, зачем тратить столько времени на размусоливание и так понятных характерах и подводных течений произведения. – Для того и надо тратить драгоценное время, которое так приятно потратить на задротство, школьник, чтобы писать без ошибок, не называть любимые уроки фаворитными и видеть характеры четче.

Целовать парня своей мечты оказалось нереально: колени подгибались, руки на его талии жутко дрожали, а желание залезть к нему под футболку становилось все невыносимее с каждой секундой. – Так кто на ком стоял и что у кого подгибалось?

Джаред наблюдал за Дженсеном весь день. Он в который раз отмечал для себя его душевную красоту, и его общительность: он был прекрасным во всех отношениях.
За один день только помог старой миссис МакМиллан – преподу истории – донести до учебного корпуса огромную стопу книг. Объяснил какой-то первокурсницы, как добраться до второго кампуса. Помог Мюррейю с какой-то задачей по филологии.
– Отобрал у старушки стопу и как понес, как понес! Одного понять не могу: куда старуха подевалась?

— Да, Джон, — согласился Шерлок, властно закатив глаза. Он насаживался уже на три пальца, и Джон подумал, что в таких условиях умудриться властно закатить глаза — довольно впечатляющее достижение. – Мне кажется, властно закатить глаза само по себе впечатляющее достижение. И пальцы в жопе не в силах этого изменить.

одной рукой приставить его член точно туда, где так хотелось – Если учесть, что желание рождается в мозгу…

Пусть он и был выше его на полголовы, не говоря уже об общей комплекции тела, когда Стен, как настоящий телохранитель, мог прикрыть своего босса собой, хоть тот и сам не был особо мелким. – Оба они были крупненькие и вполне могли меняться, каждый раз выясняя, кто кого будет крыть, посредством игры в «камень-ножницы-бумага».

Вместо этого только процеживает сквозь стиснутые зубы с нескрываемым отвращением:
— Бред значит?
Поправка – не процеживает, а буквально рычит в губы, не позволяя себя продолжительно целовать. Недовольно качает головой, не желая, чтобы его трогали окровавленными руками.
– Некоторые экономные люди, пока их продолжительно целуют и трогают руками, используют свою вставную челюсть как фильтр для процеживания.

Картина представшая на месте преступления была достойна детективного романа: посреди спальни на кровати лежала женщина лет тридцати тридцати пяти, заботливо укрытая одеялом, если бы не обилие крови, можно было бы подумать что жертва спит. – Просто ночью у жертвы случилась обильная менструация.

Одна рука Джона разбивает лагерь на пояснице Шерлока, в то время как другая отправляется патрулировать в густых зарослях его волос. – А ноги барражируют воздушное пространство над плечами Холмса.

— Что ты забыл здесь, маленький брат? – спрашивал, блестя масляной кожей, султан. – Мыло и мочалку, о грязнейший!

Мальчик глядел в пол, он не смел поднять взгляд. Колошматило его так, что, наверное, даже собеседник дроу, оставшийся стоять где стоял, чувствовал это по вибрации каменного пола. – Видать больше всего об пол колошматило, стенам и потолку меньше досталось.

Йен мутно моргает несколько раз и узнает его — широко распахивает свои долбаные зеленющие глаза, а потом щурится, как будто Микки ему тут лампой в рожу светит. А потом он улыбается, так, блядь, счастливо и красиво, что Микки хочется запихнуть себе в глотку ебучее полотенце и, нахер, задохнуться совсем. – Большая любовь по-пацански такая любовь…

Бриджи были нейтрального верблюжьего цвета, а жилет и пиджак дополняли их по тону. – Оттенком верблюжьей колючки.

поделиться:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • Одноклассники
  • Blogger
  • RSS
  • Блог Li.ру