Ветхий Завет — Исайя, 30:10
Почти неделю смотрю телевизор и чувствую себя Кассандрой, которой боги в рот плюнули. 29 июля сего года в своей книге «Двутелый андрогин» я, Ципоркина Инесса Владимировна, ни разу не вулканолог и не сейсмолог, описала землетрясение — относительно небольшое, «на две с половиной сотни жертв». А 19 сентября в Мексике произошло землетрясение магнитудой 7,1. Завалы разбирают, на сегодняшний день погибшими числятся 251 человек.
Также 2 августа 2015 года в той же книге я описала ураган, а между 20 и 25 августа разразился ураган «Эрика», разрушивший Доминику, государство на одноименном острове в Карибском море.
Такие совпадения вызывают желание побиться башкой об монитор. Врать-то себе, что ничего не предвидела и не пророчила, не получается. А надо писать «Андрогина» дальше — и возможно, в текст лягут репортажи о событиях в Мексике. Да, конечно, «о каком-либо раскаянии не может быть никакой речи, — художник не чувствует раскаяния, даже если его произведения не понимают». Но я не настолько художник, как хотелось бы. У меня нет нероновского цинизма, когда для вдохновения можно сжечь Вечный город. Чувствую себя виноватой, как будто можно было что-то сделать, кого-то предупредить, «постучаться в личку».
Я привыкла к подобным вещам, называю совпадения своих книг и реальных событий эхом и стараюсь не концентрироваться на том, что эхо с каждым годом все глобальней и страховидней. Раньше мне открывались судьбы отдельных людей, а сейчас уже землетрясения, ураганы… Что дальше-то будет, а? С самого детства побаиваюсь всплывающих у меня в мозгу несвоевременных фраз вроде: «А этот долго не проживет, хотя на вид мужик крепкий»; «Зачем ты хвалишься здоровьем? У тебя саркома… скоро будет»; «Он ее бросит через год, зато свадьбу красиво сыграли» — и все такое прочее, зело позитивное. И ведь не поймешь, правду подсознание говорит или так… кажет. На черта мне знать судьбу абсолютно посторонних людей? Я побаиваюсь тех, при ком мое альтер-эго по имени Кассанда эдак вот казало. Я не хочу знать, выжили они или нет, разбилась их любовная лодка о быт или выплыла.
Но и правду говорить не хочу. Никому. Потому что никому не нужна правда, этот злобный монстр, проедающий путь наружу через живую плоть, словно какой-то тропический паразит. Что за проклятая способность — ясновидение. Проклятая, проклятая способность. Ничего нельзя сделать, никому нельзя помочь, нельзя даже понять, где предвидение, а где игра воображения.
Уверена, что ни Ванге, ни прочим вангующим не доставляло и не доставляет удовольствия видеть чужую судьбу. Потому что увиденное никогда не выглядит как «все будет хорошо, я это знаю». Открываются только беды, боль, жертвы, смерти сотен людей в смятых железных и бетонных коробках: вот тогда разверзается другой план бытия и пускает через пророка ток чужой боли. Нравится ощущение?
Может, это эгоизм, однако неведение представляется мне счастливым и гармоничным состоянием. Однако людям издали нравятся любые «сверхспособности». Они радостно представляют, как прикольно гадать на картах, костях, рунах, кишках, кофейной гуще и спитом чае, посмеиваются над алкоголичкой Трелони из «Поттерианы». Кто знает, не запила бы я, не будь у меня внутри железного стержня, отлично закаленного тяжелым детством, родителями, бросившими своего высерка бабке, словно щенка, и вернувшимися через шесть лет, когда пришло время отдавать щенка в школу… Видимо, кто-то на тонком плане бытия меня ужасно любит: устроил мое детство и юность так, чтобы я либо подохла, либо стала несгибаемой. Тренинг будущего мистика-ясновидца. И писателя заодно. Которого так легко счесть умалишенным или перепутать с жуликом, заявляющим «аятаквижу» в ответ на любой справедливый вопрос: что это было, вообще?
Писатель — настоящий писатель, в существование которого давно не верят ни представители масслита, ни его потребители — видит дальше, чем большинство людей. Отсюда, вероятно, и невозможность менять свое ви́дение в угоду социальному заказу, издательскому формату и прочей эфемерной лабуде. У настоящего писателя просто-напросто не выйдет мухлевать, как у пророка не выйдет нести «клиентам» утешительную ложь вместо столь нежеланной правды. Если эти два рода деятельности сходятся в одном человеке, не стоит возмущаться, что он не прогибается, когда вы лично (вы! лично!) его об этом попросили. Он, чтобы жить, каждый день латает свой внутренний стержень, не позволяя ему проржаветь и рассыпаться трухой. Сам не зная, на кой ляд это делает, ведь жить без позвоночника куда комфортней и безопасней.
Сколько людей пользуется отличным принципом: не можешь солгать — уйди от ответа. А нам и этого не дано. Мы ухитряемся проговариваться даже во сне — о себе, о мире, о будущем…
Тот, кто пытается заработать на словах, пустых словах, за которыми ничего нет, норовит приравнять свою пустоту к безднам, полным звезд и чудовищ. У самых удачливых и хитрых получается. Однако бездны недоступны любителям дешевых понтов и не похожи на Диснейленд. Есть вещи, которые невозможно превратить в коммерческое предприятие, невзирая на то, какой ты коммерсант, плохой или хороший. Наверное, поэтому обласканный публикой и критикой фантаст Роберт Хайнлайн писал: «Прорицателя-мошенника можно терпеть. Однако настоящего предсказателя будущего следует пристрелить без предупреждения. Кассандра не получила и половины тех неприятностей, которые заслужила». Библия, предупреждающая: «Горе народам, которые побивают камнями своих пророков», не указ популярным писателям. Или то было предупреждение: бегите, пока можете?
А куда бежать-то? Везде один и тот же мир, одна и та же нелюбовь к правде, один и тот же вкус у правды — горечь, смола адская. Если где-нибудь имеется вселенная, которая добра к своим обитателям, там ни государство, ни природа, ни жизнь не готовит хомо страшных, разрушительных сюрпризов, пишите адрес. Я не поклонница эмиграции, но туда переехать не откажусь. Прихватив всех, кто мне дорог.
Тем более, что здесь мы не нужны. Не то чтобы мы кого-то о чем-то просили, но ненужность свою ощущаем довольно остро. И доподлинно знаем, чем исход или уничтожение пророков аукнется и нам, и всем остальным. Просто знаем и всё. И скрыться от правды, вещает ли она о конце литературы, о конце мира или о нашей собственной кончине, не получится. Неведение — счастье, а знание — бремя, которое всегда хочется сбросить.
