Вторая часть рецензии на роман А. Козловой «Рюрик». Первая — в предыдущем посте. Сразу после вводной части про непросыхающее быдло, с которым приходится иметь дело высшим существам, начинается отнюдь не оригинальный сценарий сериала про плохую жизнь подростка, которого никто нипанимает. К тому же он, вернее, она сирота, у которой только и радости было в жизни, что попугай по имени Рюрик. Это почти латиноамериканский сериал. Ну, или аниме. Похвалы романо-сериало-аниме (разумеется, есть и хвалебные рецензии — вы покажите мне такую безграмотную и бездарную чушь, которую никто не лайкнул) тоже какие-то… не совсем литературные: «Представительница литературной династии Козловых шокировала, удивляла и радовала примерно первую половину книги. Скомканный финал и развязанные сюжетные узелочки разочаровали, вышла «7», но прибавила балл за нестандартный выбор сторителлера».
В олдскульной наивности своей я предполагала, что сторителлер — это то же самое, что рассказчик. Ан нет, профессия сторителлера другая. Сторителлинг взяли на вооружение миллионы маркетологов, PR-специалистов, HR-менеджеров. Истории пришли в рекламу, продажи, управление людьми, сторителлеров приглашают, например, для мотивации и неформального обучения сотрудников, для работы с тяжелобольными и потенциальными самоубийцами. Это мы с вами, что ли? Почему мне выдали сторителлера в лице не то самой Анны Козловой, не то порожденного ее мозгом существа, постоянно обращающегося ко мне, как к имбецилке?
Можно обвинить меня в том, что я переношу на автора глупость, сказанную глупой читательницей (или даже чейтательницей), говорящей на пиджин-рашене и забывшей русские слова. Но бывает, что устами дурака (и даже не младенца, а вполне половозрелого дурака) глаголет истина.
Тот, кто заявляет: «Может, я и не женщина в полном смысле, но женского во мне определенно больше, чем мужского, поэтому истории о замарашках, которые пробились на самый верх благодаря одному только искусству подмахивать, всегда меня завораживают. Есть в них что-то по-настоящему сказочное, что-то необъяснимое, они как ларчик без замка, что вертят в нервных руках женщины по всему миру, не зная, как открыть», — они не кажутся мне рассказчиками. Это не рассказ, это типичный сторителлинг, мотивация к этому… как там его… неформальному обучению потенциальных самоубийц, тьфу, сверхудачливых замарашек.
«Да хватит вам морщиться, хватит изображать скуку! Я не подменяю понятия, я всего лишь описываю вещи такими, какие они есть. Никакой загадки в бабе, выучившей пару языков, упорно работавшей и достигшей к сорока годам известности и благосостояния, нет. Ну что тут интересного?
А вот «вице-мисс Орел 1999», прибывшая в столицу нашей родины с контрафактной сумкой на плече и через каких-то пару месяцев оказавшаяся под письменным столом известного адвоката, — вот это да, это сюжет. И он вечно будет популярен, потому что успех в нем основан не на, может, и уникальных, но все же понятных большинству качествах героя, а на чуде».
Конечно, сценарист, наклепавший энное количество сериалов (и неважно, что из этого добра сочли литературой) именно так и должен думать: «И женщины вроде Светки вечно будут лить воду на эту дряхлую мельницу, потому что женщины вроде Кати Беляевой вечно будут слушать их открыв рот». Кто, кстати, такая эта Катя? А Катя журналист. Невинный или, как сказал бы Булгаков, «человек девственный» (умом) журналист: «Кате тридцать шесть, она миловидная шатенка, а широкую известность ей принес «Дневник жертвы» — серия материалов, которые Катя несколько недель смело публиковала на портале «Страна +7». Именно после оглушительного успеха этого проекта ее и позвали на постоянную ставку».
Но оставим на некоторое время невинную журналистку Катю и вернемся к бедной сироте, брошенной негодяем-папашей в интернат «Полигистор», где пребывание, если верить мимолетному непроверенному вбросу (буквальному вбросу, информация мелькает в Сети), стоит шестьсот тысяч за полугодие. Итак, в семнадцатилетнем возрасте, когда уже поздно страдать идиотским синдромом «найди себе маму/папу», вполне достигшая возраста согласия Марта линяет из интерната. Ей, видите ли, помстилось, что ее мама жива и «мне все врали».
В принципе, подростки склонны к спонтанным идиотским поступкам. В такие моменты им плевать на свое будущее, на высокую вероятность погибнуть, получить травму и негативный опыт, с которым потом придется жить. Они готовы загубить все во имя померещившейся на горизонте фата-морганы. Козлова на диво беспомощно описывает, что потеряла ее героиня (впоследствии обнаруживается, что она это что-то не потеряла): «Если бы она передумала убегать, если бы засунула рюкзак под кровать и просто легла спать, ее будущее могло быть просто блестящим. На выпускных экзаменах она бы получила такой высокий балл, что ее бы рвали друг у друга самые достойные университеты нашей родины».
Далее спойлеры, спойлеры, спойлеры, без которых я не знаю, как писать нормальную рецензию: «На пятнадцатый день Марту выписали, и она вернулась в «Полигистор».
Подготовилась к экзаменам и сдала их вполне успешно.
Директор вызвался похлопотать, чтобы ее в порядке исключения приняли в вуз вне конкурса.
Это было несложно, учитывая все обстоятельства».
Вся эта несуразица демонстрирует нам, что перед нами безнадежный сценарист, даже не драматург. Он то и дело показывает публике чеховское ружье, которое никогда не выстрелит. Шоураннер намекает на какие-то события, которые будет описывать другой шоураннер — и непременно, сцука, все заретконит, поэтому форшедоуинг вам в дышло и красную селедку сверху. (Кто не в курсе — как я была, пока не проштудировала словарь: реткон (retcon, retroactive continuity) — изменение прошлых событий задним числом. Форшедоуинг (foreshadowing) — намеренные намеки и аллюзии на будущие события. Обманка, красная селедка (red herring) — фальшивая подсказка, намеренно введенная сценаристами, чтобы отвлечь зрителя и увести его догадки в другом направлении.) Значит, можно лепить намеки, которые ни на что не намекают и ничего не значат. Но роман-то прочитывается в один-два дня. И всю дорогу публика ждет пресловутого изменения судьбы персонажа в непредсказуемом направлении! А вот хрен вам, дорогие.
Беспомощной Козлова становится и в те моменты, когда пытается выдавать не просто описания, но описания с метафорами: «Потом поголовье машин сократилось, мотоцикл вырвался в левый ряд и понесся вперед – толстой бесстрастной пулей». Интересно, бывают ли стройные пули? Видимо, винтовочные, длинные и острые. А толстая пуля — оживальная, она же пистолетная. Почему, спрошу я вас, писательница не посмотрела более точное и, что греха таить, красивое название в том же Интернете? По той же причине, по которой не стала уточнять цвет старых электричек? Халтурщики вы, господа сценаристы, воображающие себя писателями.
Особенно хорошо это заметно по отступлениям в тексте. Вы попросту не умеете их делать. Главным образом потому, что вам и отступать-то некуда, сказать нечего. То, что читатель должен понять САМ, из поведения и поступков персонажа, вы выдаете в императивной форме: «Вам, конечно, не терпится узнать, что за человек подобрал Марту, не маньяк ли он, случаем, не водится ли за ним темных страстишек, не возникло ли у него сознательного (или подсознательного, что, в принципе, одно и то же) желания воспользоваться беззащитностью, молодостью и красотой нашей Марты? Я вас успокою: это самый обычный мужчина, как вы, как ваш лучший друг, как коллега, с которым вы сидите за соседними столами, а за обедом обсуждаете футбол. Будьте уверены, он испытывает те же самые чувства, что и вы, он точно так же насмерть перепуган жизнью, сердце у него доброе, но ум похож на выгребную яму, куда годами срали слоновьими кучами с плохопереваренными ингредиентами из долга, вины и представлений о настоящем мужчине».
Ага, а потом этот добряк без темных страстишек трахнул главную героиню, когда она соврала ему, что является жертвой инцеста:
«— Единственным моим мужчиной был мой отец! — объявила она.
Повисла тяжелая, как дыхание после бега, пауза. Она была наполнена банальной, даже скучной мерзостью, но эта мерзость рождает интерес, интерес — разговор, а разговор щекочет нервишки…
Чтобы помочь Михаилу справиться с первоначальным шоком, а также немного побудоражить его воображение, Марта принялась тихим, влажным голосом описывать технические нюансы инцеста. На вопрос о побеге она не ответила. И так все ясно.
Выслушав про первое изнасилование в номере отеля в Порту, после которого (видимо, в награду) Марта получила шоколадную бутылочку с вишневым ликером, про то, как ее смешили презервативы, потому что она думала — это воздушные шарики, а также про преступное, грязное удовольствие, которое Марта, к своему стыду, от всего этого получала, Михаил встал».
Его это, видите ли, возбудило. А возбуждение возникает не в сердце и даже не в члене. Оно возникает в мозгу. В том самом, куда годами срали и в конце концов засрали там всё окончательно. Неудивительно, что добряк Михаил в конце концов попытался избить случайную любовницу или хотя бы снять с нее подаренные ранее кроссовки. За дело, в общем-то, разозлился, но с добрым сердцем поступок не очень сочетающийся. Как и с биографией Михаила.
«Наш герой вырос в тени вагнеровского могущества другой женщины, темной богини отелей на час, Геллы туалетных отсосов в обеденный перерыв, щелчком сметающей со своего пути маленьких добрых фей-воспитательниц, какой, за неимением лучшего, пришлось стать его матери.
До чего же труден был святой путь этой женщины, отвергнувшей минет и взбитые, словно сливки, белые простыни отеля на час во имя прорезывателя для зубов!
Нет – разврату, да – Корнею Чуковскому!»
Сейчас объясню попроще про «Геллу отсосов» (бедный Булгаков!): это та безнравственная особа, которая увела мужа у Мишкиной матери, чего «фея Чуковского» (а вот нефиг было Булгакова трогать!) не простила ни мужу, ни разлучнице, ни, похоже, собственному сыну. Не так давно в неком телесериале (где главгерой-психолог раскрывал преступления с такой лихостью непрофессионала, что хотелось его убить и закрыть сериал за психологическую безграмотность) ГГ объяснил точно такой же мамашке, что с ее мстительностью и непримиримостью существенно возрастает вероятность вырастить маньяка. Ну да, так и есть, Мишенька вполне мог вырасти маньяком. Вот кем он точно не мог вырасти, так это добряком.
Но аффтар не заморачивается никакой внутренней логикой. Журналистка (или все-таки не журналистка? у Козловой не разберешь) Катя Беляева у него настолько мокрая курица, что удивляешься, как она дожила до своего возраста с подобной виктимностью. История ее суперудачного начинания искрит суицидоманией.
