Расскажу-ка еще одну историю из своей богатой приключениями жизни — третью в пока скромном теге «мой министр культуры». О выживании в пустыне, которому меня научил один случай (второго, боюсь, я не пережила бы). Мы тогда копали в Хорезме, у крепости под названием Топрак-кала. Сама Топрак-кала — это древнее городище площадью более 120 га, расположенное на территории Узбекистана. Эта крепость была столицей Хорезма в эпоху правления династии Афригидов.
К нашему прибытию все основные сокровища городища давно уже выгребли и увезли в музеи — оно и неудивительно, копали-то там уже лет десять. При раскопках были найдены остатки дворца с 150 залами и помещениями, а высота дворца достигала 40 метров (от них осталась треть, на которую мы лазили, как мартышки). Ядром дворца Топрак-кала был Тронный зал. Главным святилищем был зал танцующих масок, храм Анахиты, на стенах которого размещались шестнадцать (!) барельефных панно с изображением пляшущих женщин и мужчин. Также был во дворце зал воинов, где на переломе осени и зимы возжигался костер (как в индейской национальной избе, право слово): здесь в качестве украшений были изображения царей (с бараньими рогами для красоты), стоящих на вершинах гор. Имелся там и Олений зал, стены которого украшала живопись с изображением оленей и грифонов. Был также зал царей, зал побед и много удивительных помещений для поистине царского времяпрепровождения. Топрак-кала включал в себя не только дворцы, но и прилепившийся к дворцам город — жилые дома.
В песках следы человеческой цивилизации тонут бесследно, как в море корабли. Но в отличие от моря, у песков нет дна и нельзя нырнуть в них, отыскивая находки под слоем морских рачков и водорослей. Вся надежда на такыр — просоленную и крепкую, словно камень, глину, которая захватывает всё в нее попадающее, точно в кулак, и удерживает тысячелетиями. Слой такыра может достигать нескольких метров, и для формирования раскопа его пробивают, а встретившийся в нем и непосредственно под ним песок просеивают.
Вот большой раскоп, прорубленный в такыре. Справа — мой поклонник Бахадыр, изуродовавший стенку раскопа надписью «Бахадыр + Луиза». «Луиза» — это я. Бахадыр прозвал меня самым красивым именем, какое когда-либо слыхал. Имя «Инесса» (или даже «Инэса», как оно выглядит в паспорте — спасибо прабабушке с ее испанскими корнями) показалось ему не таким уж красивым. Малый был эстет-космополит из республики Узбекистан.
Вот мой приятель Мишка, вооружившись киркой, без особого энтузиазма рубит такыр. Энтузиазм при 40 градусах в тени демонстрировать сложно. А 40 в тени в пустыне уже в 9 утра. В полдень все расползаются на «обед», длящийся 4-5 часов — на солнце в это время не вылезают даже неугомонные пустынные ящерки.
А вот я сижу над ситом, черная, как черти в аду.
Через 20 минут после этой улыбки меня укусил скорпион, попавшийся в сите — не зря нас предупреждали: из большого сита песок доставать малым ситом (размером с пятилитровую кастрюлю) и руками в песок не лезть! Я выжила, а скорпион нет. Я его заспиртовала и много лет козыряла им перед гостями. Гости смотрели с ужасом, хотя скорпион был мелкий, летний. Осенние вдвое больше и вдвое же ядовитей.
Кой шайтан дернул меня пойти гулять с Мишкой по вечернему холодку к той самой кале? Вечером у всех наступала какая-то массовая эйфория, хотелось есть, пить, курить… Ну и все прочее. Словом, по вечернему солнышку пошли мы к Топрак-кале. Я мерно жужжала про астрономию, историю и генетику, а мой спутник явно размышлял о том единственном, о чем, если верить строгим мамам, думают все мужчины. Но я не сдавалась, вес лапши близился к центнеру, Мишка плюнул на свои планы растлителя и мы уже собрались обратно, как… в пустыне выключили свет.
Все городские жители понятия не имеют, что такое закат на Востоке и темнота в дикой природе. Свет действительно меркнет и наступает полная темнота в течение минут трех, не больше. Причем говоря «полная темнота», я имею в виду полную темноту. Ни просвета, ни проблеска, ни зги. Можно зажмуриться и созерцать то же самое, что и с открытыми глазами.
Пойди я гулять с Бахадыром, тот бы сориентировался в местных реалиях, но он был юноша робкий, восточный, романтически настроенный — и очень, очень молчаливый. С русской речью у него было плоховато. А я хоть и собиралась вешать лапшу на уши кавалерам, все-таки рассчитывала на ответные реплики. И чуть не поплатилась за это жизнью, вот умора-то!
Домой мы шли по тому самому такыру, который так дорог археологам. Который и хорош, и плох тем, что образует не тропинки, русла или другие узкие полосы твердой почвы, а преогромные поля. По ним можно ходить кругами — и под ногами постоянно будет дорога. Полное ощущение, что идешь по асфальтированному шоссе, только сушки не хватает. В таких условиях, если ты практически слеп (а фонариков мы, конечно же, с собой не взяли — вечер же, успеем вернуться! экие дураки), лучше сесть где стоял и попытаться пережить холоднющую пустынную ночь без того, чтобы подхватить пневмонию. Без солнца пустыня остывает мгновенно, уже через час температура падает градусов на 20, дальше — больше. До нуля, конечно, не доходило, но выше 10 градусов по ночам не было. Мы спали в ватных спальниках, в которых к 5 утра оставаться было невозможно. Утро начиналось с рассвета в 4.00.
Ну, словом, мы, два закоснелых московских придурка, шли по пустыне по принципу «Налево от входа в Топрак-калу и перпендикулярно северной стене». Какое уж там «перпендикулярно» мы собирались соблюсти и куда брести, я и сегодня сказать не могу. За ночь по такыру можно утопать километров на 70-80, особенно если не останавливаться и ни на что не отвлекаться. А следов на этой чертовой глине не остается. Совсем. Так что хрен бы нас нашли на следующий день, а значит, вряд ли бы нашли живыми. Источников воды не было километров на 100-150 вокруг, а за день тело при сорокаградусной жаре (и это в тени!) и сушащем кожу ветре теряет 7-10 литров воды.
Спас нас от такой участи грузовик. Лупая глазами, будто сова, я заметила очень черное пятно на просто черном фоне звездного неба. На наше счастье, грузовик стоял так, что над ним простиралось звездное (ну очень звездное) небо, и черная дыра на фоне чего-то вроде созвездия Девы (или Близнецов, я в астрономии полный ноль) привлекла мое внимание. Это был наш родной экспедиционный грузовичок!
От которого мы повернули уж не помню куда, пошли на звук, на кряхтение коллег, экспедиционных рабочих, на шорох брезента, на скрип раскладушек… И вышли к лагерю. А с «дороги» (по которой мы ушли далеко в сторону даже от раскопов) вся эта «музыка сфер» и слышна не была — ветер был в другую сторону. Ветер в пустыне — царь и бог. Только мы-то этого, разумеется, не знали…
Больше я подобных глупостей не совершала, а главное, не гуляла с московскими ухажерами по дикой природе темной ночью. Никакого с них, неприспособленных, толку.
