Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера.
Ф.И.Тютчев
Гуляла на днях вдоль Москвы-реки и с грустью заметила: заканчивается необычно длинная золотая осень, заканчивается. Солнце заходит рано, речные трамвайчики потеряли былую летнюю привлекательность в глазах публики, а сельдеобразные пароходы флотилии Radisson и вовсе пустыми совершают свои круизы для любителей странного — например, задорого поесть, озирая промышленные и полупромышленные виды московских набережных.
Да и сами набережные пустеют. Еще несколько дней назад здесь водилась немалая популяция колесоногих, они выныривали из-за скамеек и столбов, со свистом разрезая поток жалких ретроградов, использующих для ходьбы морально устаревшие ноги. А сейчас, хоть еще не поздно, всего четыре часа дня, ни велосипедистов, ни самокатчиков, ни мелких шлемоголовых. Такое ощущение, что ты один во всей Москве. «Каждый день все царь да царь… Скукота!»
Дошла до конца набережной, полюбовалась на Москву-сити, с любой точки похожую на груду стеклянного хлама, притулившуюся у пункта сдачи стеклотары, зашла в добрые старые Лужники. Сто лет там не была, еще со времен гипсовых девушек с веслом. В Лужниках реставрируется, похоже, сразу всё. На каждом шагу заборы и стройки. А кое-что уже построили.
Канатная дорога, господа! Фуникулеры ездят в тестовом режиме, без пассажиров, но ездят же. Глядишь, скоро и нас с вами катать начнут.
Воистину то был хрустальный день — на глаза все время попадалось что-то стеклянное: то нелепая в своем пафосе Москва-сити, то стеклянные трубы осиротевших пароходов, то никем еще не опробованные стеклянные кабинки над рекой. И над всем этим — купол осеннего неба, точно отлитый из свинцового хрусталя.
