Начну, как всегда, издалека. С утра пораньше произошло одно из тех «столкновений с информацией» (каковую я сама нипочем бы не заметила, кабы не френды), из которых вырастают мои посты. Итак, френд послал на хер Константина Хабенского, а я, хоть и ненавижу: а) вислоносого, депрессивного и откровенно неумного актера Хабенского; б) трэшевую антисоветчину, в 90-х мутировавшую в русофобию, — я тем не менее подумала: как же вам объяснить, друзья мои, реагирующие как нормальные люди на идиотские ужимки и прыжки наших записных русофобов, и в первую очередь актеров, что эти мартышки пытаются сказать.
Помню, в свое время хороший, без сомнения хороший актер Банионис отбрыкивался, заявляя, что играл не советского разведчика, а американского. И хотелось ему сказать: милый, твои фиги в кармане ничего не значат, ты сыграл подвиг разведчика — а что уж ты там себе напредставлял… Как говорится, партнеру, чтобы получить оргазм, не нужно быть в курсе ваших эротических фантазий. Так и здесь: неважно, что себе представлял Хабенский, играя Печерского. Он мог хоть христианским великомучеником себя видеть. Что было бы весьма правильно для раскрытия образа советского человека в фашистском плену. Поскольку мышление советских людей во многом совпадало с мышлением окружения раннехристианских великомучеников.
Мой учитель, историк Александр Ильич Клибанов писал о кенотическом типе святости, вспоминая в своей книге проповедника в «Измарагде»: «Якоже жена непраздна всажена будет в темницу, таможе детищ родит, той же рожденный детищ возрастет в темнице той. Мати же его, седяще с ним, многажды поведает ему о солнце, и о месяце, и о звездах, о горах же и о дубровах и о холмех и како птицы парят и кони текут, и земля жито растит и вино и овощь. Сей же, иже в темнице родився и вскормлен и возрасте и ничто же иное не весть, разве темничную тму, а то слышит искушений тех и не верует о том. Тако и мы в изгнанием житии сем рождьшеся и не веруем слышаше небесное житие, но точию сию маловременую жизнь знаем, худыя и убогия сласти, в нем же рождены есмы».
Понимаете? Есть малая надежда развеять платоновский миф о пещере рассказами о том, какая яркая, полнокровная и свободная жизнь ожидает рожденного и выросшего в пещере за пределами «узилища». Надежда слаба, но она существует — и воплощается в тех немногих, кто поверит материнским историям «о солнце, и о месяце, и о звездах, о горах же и о дубровах и о холмех и како птицы парят и кони текут, и земля жито растит и вино и овощь». Ради воссоединения с вечной красотой на что способен уверовавший? На всё. На. Всё. И это лишает его желания жить и выживать «вот тме темничной».
Александр Ильич во время написания этой книги также говорил мне и БМ, что подвиг Александра Матросова совпадает с подвигами раннехристианских великомучеников. К тому же в те годы и менталитет народный, и представление о святости и о подвиге еще не поменялись. Но вместе с тем идеология позиционировала социализм и наследующий ему коммунизм как образ рая на земле. Значит, отдать за них жизнь было хорошо и правильно.
Соответственно, социалистические «заветы Ильича» и им подобные заветы постепенно преобразились не просто в общественные, а в сакральные ценности. Ну а Сталин позиционировался если не богом, то как минимум апостолом Петром. Подвижников, они же фанатики, было немного, однако они были и вели себя аки пастыри среди менее фанатично настроенных масс. Благодаря этому явлению (весьма двоякому) русской нации удалось избегнуть тяжелейшей аномии и девальвации национальной идеи, которую мы наблюдаем у наших современников.
Между тем существовал и иной тип «сакрализации советской власти» — не по типу великомученичества, а по типу фанатизма. Фанатизм, как все знают, был следствием промывки мозгов советской идеологией. Идеология добивалась объединения понятий «Родина» и «Сталин» в одно целое. С некоторыми грязный психологический фокус удался. Особо рьяные в глубине души даже не сознавали, что Россия была и будет без Сталина, что он, сухорукий узурпатор, не вечен. Среди таких находилась, например, моя бабка, мужа которой Сталин отправил в лагеря как «шпиона и врага народа» — дед, будучи начальником МТС, не дал тракторов сеяться в мерзлую землю (по приказу Сталина, ага), потом, после выполнения этого приказа, был голод, а мой дед получил десятку без права переписки, а ни в чем не повинная бабка с малыми детьми — ссылку, как член семьи врага народа. У деда-то имелось представление о том, что Родина и Сталин не одно и то же, но бабка, слабая (особенно головой) женщина, так и обожала усатого кровопийцу всю жизнь. Пока не настала пресловутая смена парадигмы и разоблачение культа личности. Вот тогда бабушка изумилась: «Нам что же, всю жизнь врали?»
Глядя на разницу между человеком, понимающим не-абсолют личности и власти Сталина — и человеком, для которого и семья, и Родина были важны, зато Сталин был богом — могу сказать: у этих последних имелась способность любить (да куда она денется?), но если вдруг им приходило в башку учудить нечто «во имя общественного»… Туши свет, ховайся в скрыню. Выпороть собственное чадо до кровавого мяса за сказанные в адрес советской власти «плохие слова» было одновременно и проявлением фанатизма, и проявлением дикого, въевшегося в подкорку страха: узнают! напишут куда надо! сошлют! Так что, действительно, у советского человека были, были проблемы с приоритетами. Он мог и близких сдать, донести на «несоветские настроения» — действие волка, отгрызающего себе лапу, чтобы выбраться из капкана. Повторюсь: трёхнутых со стокгольмским синдромом во все времена не слишком много. Просто на них принято равняться и под них приходится косить тем, у кого с психикой получше.
Хабенский же играл не «хомо советикус» и не раба власти с промытыми мозгами. Он играл мученика, не рассчитывающего выжить и не желающего оставаться «заключенным во аде». Сколько апокрифов описывает крестовые походы мучеников в землю обетованную и героическую смерть от рук варваров и язычников! Восстание в Собиборе — не история спасения жизни, а история спасения души, составленная по типу апокрифа о великомученичестве. А то, что исполнители ролей мучеников (у которых, замечу, и в апокрифах-то были проблемы с личной жизнью — во все времена святым сложно испытывать «индивидуальные» чувства) распространяют редкое качество — склонность к подвижничеству и к мученичеству — на весь народ… Дураки, чо. Актерам их дурость помогает сыграть эмоциональную составляющую, не разбираясь в составляющей идейной, сознательной и бессознательной. Поэтому никогда не нужно ждать от актера ума и даже просто интеллектуальной деятельности. Его откровение в другом.
Почему данный момент попал в продолжение поста о суициде? Да потому, что со стороны поведение мученика выглядит суицидальным, особенно для тех, кто не разделяет систему ценностей подвижника. Но что забавнее всего, крушение ценностей также провоцирует суицидальное если не поведение, то мироощущение.
Возвращаясь к вопросу об аномии, а также к тематике суицидального поведения, по наводке другого френда наткнулась на подборку антиутопий XXI века — понимаю, что не исчерпывающую, а скорее тенденциозную. Случилось еще одно столкновение с информацией, наводящее на мысли о том, к чему приводит кризис национальной идеи. Повторюсь: я идейный анти-тоталитарист. Из меня не сделаешь сталиниста, путиниста или еще какого апологета. Но Боже мой, какое же убогое ссыкло наши современники-антиутописты, особенно если сравнивать их с Замятиными, Оруэллами и Хаксли! Никогда не любила и не уважала «москва-ква-квакающих» «понауехавших» — но даже перед ними мы, нынешние, выглядим инфантильными детишками с наследственными фобиями: «А вдруг Запад от нас отвернется? Тогда папочку не пустят в загранкомандировку!» — ну вы подумайте, какая… дистопия.
Сорокинский лубок кошмаров об альянсе с Китаем и пробуждении опричнины; толстовская сага о мутациях и инволюции, явленных петушиными гребешками по телу и воцарением новояза; старобинцевский (опять она! да сколько ж можно?) ульевый организм (спертый, возможно, у Саймака из «Заповедника гоблинов», а возможно, у тех, кто в свое время «перепер эту полечку на русский язык»), где люди — лишь клетки с «пинкодом»; мамлеевский «безбожный мутагенез под Босха» (тут аллюзии можно грузить бочками, как апельсины) — всё дышит интеллигентским повышением тревожности: а вдруг нам опустят занавес и не пустят на зарубежный шопинг? а вдруг мы заболеем чем-нибудь неизлечимым? а вдруг нам перестанут выдавать зарплату за нашу маловразумительную деятельность, мы не сможем платить по кредитам и ЖКХ, нам отключат электричество, воду, газ, телефон и интернет?
Признаюсь, существование под угрозой «неуплаты зарплаты» здорово подкосило коллективное сознание, а может, и бессознательное, еще в 90-е, вот и аукается до сих пор. И все равно не понимаю: отчего мелкие, бытовые страхи маленького человека выдаются за антиутопию? Когда нервная наша интеллигенция чувствует угрозу от того, что мир претерпевает изменения, она всегда принимается стенать хором. Это козлогласие порой выливается в нечто, именуемое культурной тенденцией. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы заметить очевидное — вышеперечисленное творчество построено на двух основных страхах: первый — перед «мутацией под воздействием Очень Опасного Вещества/Излучения» (любимая тема безграмотных пролетарских страшилок); второй — перед тем, что «Запад нас бросит, останемся с Китаем и кровавой гебней» (вторая любимая тема, на сей раз интеллигентских либерастических страшилок). Ну и специально для западных писателей в привычную похлебку «брандахлыст» добавляются «ужасные ужасы» — дискомфорт в быту и неприемлемые условия труда.
Как верно подметил тот же френд: «Мы живем в замечательное время, время абсурда, декаданса, падения цивилизации. Причем если в 90-е еще можно было отвернуть от пропасти, то сегодня мы спускаемся в нее с комфортом, запивая все это колой и хрумкая поп-корном, под настоящие и медиа-войны. А настоящее от искусственного отделить все сложнее и сложнее. По сути обыватель живет в дополненной реальности. Мало того, его пугают настоящими и серьезными проблемами, так еще и навешивают выдуманные». На фоне выдуманных общественных страхов коллективное мышление занимается изобретением все новых и новых мотивов аутодеструкции и суицидального поведения. В список попадает немыслимая чозахерь и шопопала: от «у середу конец света» до «весь интернет узнает, что я лузер». Действительно, какой кошмар.
