«Переулочек, переул…
Горло петелькой затянул.
Тянет свежесть с Москвы-реки,
В окнах теплятся огоньки.
Как по левой руке — пустырь,
А по правой руке — монастырь.
А напротив — высокий клен
Ночью слушает долгий стон.
Покосился гнилой фонарь —
С колокольни идет звонарь…» — писала Ахматова о Зачатьевском ставропигиальном женском монастыре, расположенном между трех Зачатьевских переулков, за Остоженкой, над Москвой-рекой. Сама Ахматова предположительно жила в Третьем Зачатьевском переулке — он вместе с Первым и Вторым Зачатьевским действительно опоясывает монастырь, стягиваясь, будто петля.
Место, которое я помню с детства, почти всегда стоявшее в развалинах — то, что искусствоведы называют «прогрессирующей руиной»: стена монастыря понемногу ветшала и обваливалась, последнее старинное здание монастыря — надвратная церковь Спаса Нерукотворного, тоже не молодела. Это здание старинное, 1696 года постройки — самое древнее строение на территории монастыря. В подклете его находится фамильная усыпальница Римских-Корсаковых и часовня святителя Алексия Московского.
Церковь Спаса Нерукотворного венчает северные врата, стилистика ее — нарышкинское барокко, возникшее как раз ко времени постройки церкви, к концу XVII века. В те времена молодой, прогрессивный, ориентированный на Западную Европу боярский род Нарышкиных поддержал обмирщение, светскость в искусстве. Церковным иерархам это страсть как не нравилось. Но красные здания, украшенные по ребрам и проемам кружевным белым узорочьем, с «голландскими новшествами» в декоре, все равно появлялись на Москве — их полюбили и нередко заказывали и купцы, и посадские общины. В XVIII веке нарышкинское барокко и вовсе сформировало облик множества московских церквей и стало называться московским.
Надвратная церковь Зачатьевского еще довольно скромна и проста, можно сказать, это раннее московское барокко. В 1960-е годы ее отреставрировали и долгое время казалось, что кроме нее и стены у монастыря (который до 1995 года и монастырем-то не был) здесь больше ничего нет: святые врата и за ними — пустота.
Первый Зачатьевский монастырь у Москвы-реки основал в 1360-е годы митрополит Алексий (Бяконт). Он именовался и Зачатьевским, по имени церкви Зачатия св. Анны, и Алексеевским — по престолу этой церкви. Первыми монахинями, по преданию, стали родные сестры митрополита, принявшие в монашестве имена Иулиании и Евпраксии. Алексеевский монастырь был уничтожен пожаром в 1547 и возобновлен ближе к центру города, на месте, где сейчас стоит Храм Христа Спасителя. В 1804 древний собор зачатия св. Анны был сломан, и на его месте в 1805—1807 выстроен новый собор Рождества Богородицы с приделом Зачатия святой Анны, освященный лишь в 1813 году. Авторство собора, обычно приписываемое Родиону Казакову, документально не установлено.
Но старый Зачатьевский был хорош и изыскан — и опять слишком уж волен в своих архитектурных идеях. Здание сочли масонским, неоготическим, чуждым русской традиции.
В 1812 году при нашествии Наполеона монахини оставались в монастыре, служба не прекращалась. В 1922 году монастырь был разграблен, но продолжал действовать; 16 марта 1925 года здесь отслужил последнюю службу патриарх Тихон, умерший девятью днями позже. В 1927 году монастырь был закрыт; здесь, в числе прочих учреждений, помещалась тюрьма и детская колония. Собор Рождества Богородицы и другие внутренние постройки, кроме богадельни, были снесены в 1934 году, а на их месте выстроено школьное здание. Можно сказать, что монастырю не везло — но не более, чем любому месту, чья история насчитывает половину тысячелетия.
В 2012 году монастырский собор Рождества Пресвятой Богородицы восстановили, но уже не в тех «масонских» формах, так раздражавших патриархию, а в более традиционных. Искусствоведам не нравится — впрочем, кому из нас может нравиться бетонный новодел? Хотя меня по-человечески, а не по-искусствоведчески порадовало возвышение над осиротелой монастырской стеной привычного пятиглавия в золотых звездах по серебру и с золотыми луковками над приделами. Я человек не религиозный и даже не особо тонко чувствующий, но мне показалось, что монастырь ждал этого момента «не пустоты» три четверти столетия. Теперь там мирно, покойно — несмотря на суетящихся прихожанок.