Не исчезает желание благое и непринужденное разобрать добрых критиков моих по косточкам. Зачем? А чтобы подтвердить некоторые теории относительно уровня их ума и способностей. Заодно и рубрики «вирус графоманства» с «литературной премией Дарвина» пополню.
Словом, теория моя такова: критики мои — ребята как на подбор. Если бы они проходили кастинг на идиотизм, результаты бы не столь впечатляли. Это не просто МТА средних дарований, это нечто патологическое. Думаете, во мне баттхерт говорит? Ха. Если бы. Уж с ним бы я справилась, дабы не позориться на старости лет. Нет, меня как раз изумляет смелость СИшной публики, которая берется критиковать хоть кого-то — в то время как сама пишет опусы в духе: «И боевик-жеребец с женским именем Кирстен страстно распахнул надо мной свои сапфировые глаза». Может, дело в том, что тексты в эдаком духе заполняют топ Самиздата? Но не может же весь местный контингент стремиться к этим, гм, вершинам. Тем более, что покорять их лучше в алкогольной коме. Иначе не дай бог упомянешь что-нибудь из реальной жизни — а правящие СИшными палестинами феечки этого ой как не любят, сама убедилась.
Еще они не любят, например, сложно написанного текста. Приведу пример крикессы моей Е.А., нелюбительницы сложных языковых выкрутасов. В студию то, чему мой критик дал благозвучное наименование СИЛОС (Сугубо Исключительно Личное Оценочное Суждение)!
Итак, Е.А. сообщает всем, кто не успел сбежать готов слушать: «Я пишу быстро и сразу набело. Инесса же перекручивает каждое слово. Насколько оправдано такое самоистязание? (Иногда красоты пишутся зазря. К примеру, гироскоп сам по себе не указывает направление. Как к примеру, может указывать направление волчок?) Как часть гирокомпаса, приебчивая моя. Опечатку заметила, хоть шерсти клок с тебя. Респект, конечно, за тяжкий труд. Но не мое. И слава богу. Не хотела бы я соответствовать твоим вкусам. Опять таки, на мой взгляд за красотами языка, попытками сотворить «нечто» теряется смысл. Насколько роман необычен? Не более, чем «Улисс» Джойса. «Квест» как способ самопознания — не новое слово в литературе«. Поэтому давайте больше не будем никуда ходить. Даже в туалет. Это так не ново!
Но поразительней всего оказалась последняя фраза пресловутого силоса: «Кстати, как раз дигитальность книги и не дает человеку занырнуть в нее слишком глубоко«. Знаете, что такое дигитальное произведение? То, в котором используется гипертекст и интерактивность, в вербальный текст включается анимация и прочий мультимедийный контент. Ну или оно попросту генерируется компьютером. Если хоть что-то из перечисленных признаков относится к моему «Личному демону» — я съем собственную шляпу и выложу ролик об этом на ютубе. Что имела в виду эта особа, заявляя о принадлежности моей книги к дигитальной литературе? И почему дигитальность, которую МТА употребляют именно для привлечения аудитории, не позволяет куда-то занырнуть слишком глубоко — это тоже не ко мне вопрос. Я за СИшных поставщиков силоса не отвечаю.
Ну-с, а теперь не показать ли вам, что именно Александрова Е.А. с ее умом и талантом пишет быстро, набело — чего и мне желает? Некогда она пыталась впиндюрить мне на рецензию опус под названием «Веспера». Ну и, разумеется, получила щедрый, чисто ципоркинский квантум сатис (о чем не забыла, как я вижу, по сей день, бедная сиротка девочка). Судите же сами сие произведение, я свое мнение составила.
Начинается история с «краткого введения в жизнь»… не скажу кого. Потому что понять это из аффтарского чириканья не представляется возможным. Сирота-циркачка-ведьма-провидица. Звать Елена Николаевна Булгакова.
Больше средств, однако, они получали от других талантов Елены. Девушка могла безошибочно опознать спрятанное, угадать будущее и заставить человека, к примеру, играть на скрипке. Якоб Фрицевич, директор труппы, бывало, с сожалением покачивал головой, сетуя на природу, не наделившую Елену цыганской внешностью при таких явных талантах. Нечаянные покровители были к Елене странно щедры. В восемнадцать она поняла, что имеет власть над мужчинами, после минутной грубости, делавшимися тихими и покорными. Они рыдали ей в колени, делились сокровенными и страшными тайнами, говорили, что не могли поступать иначе. В двадцать Елена знала почти все о тех, чьи портреты украшали улицы во время праздничных демонстраций. Она презрительно швыряла Амалии золотые украшения. На всех этих предметах была кровь. Елена не хотела иметь с «этим» ничего общего. Амалия умерла от туберкулеза. Бросив в могилу горсть земли, Елена решила, что с циркачами пора расставаться. Сдохнуть среди дороги в тридцать пять, нет — это было не для нее.
— Что я могу для тебя сделать? — она не стала разыгрывать недотрогу перед замнаркома одной из южных республик.
— Я хочу, чтобы ты устроил меня на рабфак.
Только из слов «замнаркома» и «рабфак» становится понятно, что это не правление Людовика Очередного, не викторианская эпоха и не война Севера и Юга. А так все довольно обтекаемо, намеками да полунамеками. Эти-то намеки и утомляют через некоторое время хуже горькой редьки трижды в день.
Не просто аллюзии, а почти пересказ моментов из «Мастера и Маргариты»:
На Елену из зеркала смотрела молодая женщина лет двадцати трех. Исчезли не только синяки и ссадины, морщинки, мешки под глазами, нездоровая бледность — все прошло. Да, от силы двадцать, ну, может быть двадцать два, — подумала Елена, вспомнив, наконец, что умеет улыбаться.
<...>
— А вы натворили дел… чуть «наполеона» нам не подсунули! Между прочим, одна ваша далекая родственница из шестнадцатого века при похожих условиях эх и начудила, — укоризненно покачал головой «ангел». Взгляд «ангела» был столь выразителен, будто Елена несла ответственность не только за нынешнюю историю, но и за тогдашние сумасбродства взбалмошной правительницы. Елена потупилась.
— Впрочем, — «ангел», как виделось, был настроен вполне добросердечно, — я готов ответить на все ваши вопросы и выполнить все ваши пожелания. Он так велел. Только вот уверены ли вы вполне, что ваш Михаил….
Мир начал было переворачиваться, но резкий запах нашатыря вернул пол на место.
— Я хочу, ангел, я хочу, чтобы вы мне его вернули!
…ровным счетом ничего не добавляет к пониманию, что это, к чему оно и зачем. Ну да, здесь у нас альтернативная вселенная (аушка, как говорят в фанфикшене): пролетариат восстанавливает связь с эгрегором и празднует Бельтейн, колдуньи приносят в жертву политзаключенных, студентов учат обращению с нежитью, а летучие бригады инквизиции выявляют и зачищают инфицированных ведьмовирусом. Безумно ново, угу. Знамо дело, поновее всяких там «Улиссов». Дальше что? Ради чего вся эта дико оригинальная красота а-ля многочисленные магомиры?
В поисках ответа — то есть главной мысли, сюжета, образа, да хоть чего-нибудь — ты просеиваешь длинные, пустопорожние диалоги, которые, как диалогам в фэнтези и положено, не несут в себе ничего, ни эмоционального заряда, ни информативного. Хорошо хоть на лекции не похожи — и то хлеб. Хотя…
— Далее — упыри не переносят металл. Любой. Некоторые металлы — серебро, мышьяк, свинец, сурьма — их вообще развоплощают — быстро или медленно — это зависит от дозы. Так что ходить по земле им неприятно, потому и предпочитают по возможности летать. И запах чеснока они поэтому не переносят — думают, им тут дозу мышьяка хотят подбросить. В общем, любая металлическая решетка для них почти непреодолимая преграда, в автомобиле упырь скорее всего просто ‘отключится’. Так что не спят они в гробах — это метафора — любят сидеть в закрытых деревянных ящиках любой формы. Отдыхают от металлоконструкций, так сказать.
Ольга усмехнулась. Стереотипы… Слушают, как зачарованные. Тьфу… Неужели в транс впали? Хотя через три часа разговоров голос сам собой начинает ‘успокаивать’. Щелчок пальцами. В микрофон. Проснулись. Прекрасно. Продолжим.
— Заброшенные дома деревенские из той же оперы. Металла в их конструкциях куда меньше, чем в наших домах. Вот и селятся в них упыри… опять-таки от людей подальше. Или вы думаете, что они как голод почуют — на людей охотиться несутся? ‘Спотыкаясь и падая’. Сейчас… Да любая камера слежения их засечет. Потом вычислить, где эта нежить день переживает — дело техники. А в первые пару лет существования эти упыри еще за свое существование цепляются — носятся по лесам… зайчиков, кошечек, собачечек ловят. Некоторым особо везучим удается при мясокомбинате пристроиться. Но это если очень повезет…
Читателю — отпетому, наглому читателю — не нужен альтернативный упырь. Ему нужна мысль. Или хотя бы красивенькое описание восхода-заката-поцелуя-кровькишкираспидорасило — чтоб до печенок проняло! Но у Е.А. для этого поганца заготовлены лишь невиданной глубины диалоги и страдания типа:
Скоро все разбежались. Остался я возле связанной Светки и тот парень из Братства — Николай.
— Не веришь — разрезай веревку и отпускай, — буркает он, протягивая мне ножик. Ножик я взял. Посмотреть. У меня такой же сувенир. Брат смотрит оценивающе.
— Я тебя помню… Серноводск?
— Серноводск.
Я тоже — помню… Николай. Спецназ. Только мне чужого оружия не надо. Вот, сюда. В березку. Рядом с ухом.
Серноводск… Развязывать Светку расхотелось.
— Ты здесь кто? — Николай убирает нож. Да. Доброжелательности в спецназовце за семь лет не прибавилось.
Разговаривать мне не хотелось, ограничился кратким: ‘Учитель’.
— Правильно мыслишь, учитель. Мы уедем, а вам здесь жить, — кивнул он мне. Больше мы не разговаривали…
И вот теперь сижу, разбираю иконки. Ага. Вот эту — с Дмитрием Солунским — оставлю себе — все ж небесный покровитель.
‘Мы уедем’, — сказал Николай. Они действительно уехали, не сказав ни слова на прощание. Как всегда… Уезжают, уходят, оставляя нас одних. С нашими бедами… с нашими страхами… с нашим неверием…
Или бесконечных, закольцованных споров гуманистов с традиционалистами:
Ольга вновь переводит взгляд на меня. Оборотни для нее — удар «ниже пояса». Но что мне — одной страдать? Пусть думает, что делает. На моей бумажке ее подпись.
— Оборотни. С чего вы взяли, что они вообще опасны?! Дикий зверь на человека бросаться не станет. Если только в панике, что неожиданно очутился на улице или в каком-нибудь офисе. И то скорее всего попытается куда-нибудь забиться и спрятаться. А если у него клочки интеллекта сохраняются — так вообще с какого перепоя он будет знакомых кусать? Ты в русских сказках где-нибудь бешеных оборотней встречала? Я — нет. Одни перекидываются добровольно, другие — принудительно, но с людьми у них обычно отношения вполне нормальные. Так что, может их, наоборот, спасать надо — а то очухается где-нибудь в тайге голым на морозе… Может их вообще можно научить не трансформироваться…
Ольга замирает. Вид такой, будто она очень хочет меня убить. Или еще кого-нибудь
— Замолчи. Замолчи и больше никогда, — голос осекается, — никогда и никому не повторяй этот бред.
Я замолкаю. Потому что Ольга закрывает лицо руками.
— Господи! Что же теперь нам делать?!
