В предыдущем посте, о словах грата, я уже говорила: есть слова, которые считаются красивыми. Есть слова, которые считаются умными. Есть слова, которые считаются терминами. Есть слова, которые считаются запретными. А еще в нашей речи, устной и письменной, помимо слов грата существуют слова нон грата. Причем сразу три категории. Немало? На примере трех феечек — никому не нужного МТА, успешного, издатого писателя и хейтера тупого вульгарис — расскажу обо всех трех.
Все эти категории гневно осуждаются хорошими девочками и тетеньками-дяденьками, косящими под хороших девочек, когда им это выгодно. А знаете, зачем нужно запретительство в литературе? Чтобы не заниматься единственно важным для писателя делом: выражением в художественном тексте самых животрепещущих проблем — прошлого, настоящего или даже будущего, уж как автору будет угодно. А так, ежли там запретить, здесь окоротить, тут подрезать — глядишь, и угомонятся писатели-то. Будут изобретать эзопов язык, но, поскольку мастерства со времен развала СССР у пишущей братии поубавилось, вряд ли их затея увенчается чем-либо, кроме фиаско.
Начнем с того, что угомонятся не писатели, а шестерки. Шестерки — они такие: на них шикнули, они и присмирели. И даже обходных путей искать не стали. А писатели будут искать путей, будут. Эти не меняются от времени, потому что текст им дороже детей и матерей.
Кстати, о детях и матерях. Недавний бенефис в моем блоге МТА с синдромом толераста привел меня сразу к нескольким мыслям. О запретных словах, в частности.
Существо, неспособное без дичайших речевых ошибок написать и абзаца, объяснило мне, что называть ниггера дураком, если тот дурак, можно, а вот ниггером — уже нечестно. При этом в число тех, кого можно и до́лжно ругать, нечувствительно попали хирурги, делающие аборты, люди, больные сифилисом, и такие же трепачи, как поучавшая меня белая, пушистая крольчиха, давно напрашивающаяся в суп. После разрубания зайки на фрикасе мне вдруг стало смешно: какая, однако, крутая, пересоленная, заплесневевшая каша заменяет молодняку мозг. Особенно молодняку, переевшему пафосных воззваний.
Тут вам и трескотня про «святость жизни», дивно сочетающаяся с готовностью выкинуть любую жизнь на помойку, коли болящему случилось не божественно-естественным путем из мамкиной пизды вылезти, а богомерзким образом схватить ЗППП. Тут вам и мракобесная идейка запрета на аборты даже в случае неизлечимой болезни или повреждения плода — абортмахеров на гиляку! Тут вам и путаница между попреками в слишком молодом/старом возрасте и всем понятным нежеланием выслушивать поучения от школоло или умильно нахваливать старую кошелку-занавесочницу.
Вся эта демагогическая дрянь подавалась как некий образчик честного отношения к… а черт его знает, к чему. К холивару, который весь состоит из подлян и пронизан попытками нагнуть оппонента, внушив ему чувство вины?
При этом не избежать вам визга со стороны «умных и честных», когда оппонент вместо оправданий спросит: ты что такое, а? Я про тебя знаю одно — ты якобы мечтаешь быть писателем. Так как ты им станешь, если врешь как дышишь и не видишь разницы между собственной обывательской трусостью и гнусной идеологической игрой в политкорректность? Ведь именно честное выражение своих чувств как оно есть, без вранья — самая грубая речь на свете. Потому-то всей правды и не говорят тем, кого любят или хоть немного берегут. Правда — жестокая тварь, которая проедает себе дорогу по живому телу, словно грудолом. От долгого вранья и связанного с ним стресса случается куча болезней, от экземы до рака.
А если говорить о честности в сетевом сраче, то всё обстоит еще смешней: там всякая шваль тебя дерьмом поливает, но ты, пожалуйста, веди себя потолерантней, а то тебя еще пуще заругают. Это утверждение имеет смысл? Хоть малейший? Нет. Зато раскрывает причины кризиса современной литературы.
Одна из причин — не что иное как сытное, безопасное время, выдвинувшее вперед анекдотические, уморительные страхи конформистов. В те времена, когда за правду сажали и в тюрьму, и в дурку, могли разбить жизнь, семью, выкинуть из страны, короче, «сделать рыжему биографию», смешно было бояться того, что станет говорить Марья Алексевна, ни разу не графиня. Никому и в голову не приходило ставить на одну доску досужую бабскую болтовню с теми казнями, что были уготованы государством. И я еще застала отголоски этого времени, семидесятые-восьмидесятые с попытками «творцов-самоубийц» прорвать тенета молчания.
Вы полагаете, я или кто-то вроде меня, видевший, что может сотворить с неугодным молох режима, станет прогибаться под рунетно-хомячий визг? Да вы в своем уме, маленькие? Нет, думаю, что в Мэри-Эннином не в своем. Ваши мозги проштампованы фобиями конформиста: скажешь не то — заругают, не напечатают, осудят, освистают. Пуганая ворона, боящаяся куста, вот вы кто. И норовящая напугать людей, которые видели предмет ее страхов в гробу. Или в огороде, в качестве пугала.
Отсюда и старательное вымарывание из собственных текстов всего, что ненароком может коснуться ран и язв. Вдруг середь довольно глупых (и безнадежно устаревших, и оскорбительных вдобавок) выдумок про однополую любовь мелькнет нечто живое, не обезличенное, касающееся темных сторон реальности, а не выдуманного фэнтезийного темновластелинства? Отсюда и скука читательская, скука критиков, скука коллег при виде ваших потуг живописать «нечто ужаснова» без единого намека на действительно ужасные вещи.
Что вы там описываете в качестве кошмара и ужоса, младоаффтары? Пытки в подземельях? Изнасилование солдатней? Несчастную любовь, переходящую в одержимость? Поверьте, все перечисленное для обывателя — беды из разряда «со мной такого точно никогда не случится». Поэтому можно читать про них, как ролики «People are Awesome» смотреть: это то, чего со мной никогда не произойдет, пощекочу-ка я себе нервишки. Приятное, не напрягающее ни мозг, ни душу чтиво.
Но даже тупые, ругающие «абортмахеров» сопляки и соплячки способны понять: рождение больного ребенка отправляет жизнь его родителей псу под хвост. Болезнь и смерть приходят в любой дом. Каждый может внезапно потерять конечность, зрение, имущество, разум. И это реальные бедствия, а не нашествие в твой дом оркской солдатни посередь ни разу не магической реальности. А реальные бедствия имеют тенденцию вызывать живейший отклик. Каковой отклик не бывает положительным на все сто. Он не бывает положительным даже на пятьдесят, тридцать процентов. Из ста отзывов можете рассчитывать максимум на десять положительных, если вы слишком честны для политкорректно-эскапистского вранья. Задетый за живое читатель — очень злой читатель. Затронутая язва выплескивается гноем, а не лайками с блестяшками.
Вот почему писательское дело и в мирное, сытное время можно сравнить с ходьбой по минному полю. Разница лишь в том, из взрывчатки эти мины сделаны или из говна.
Естественно, столь храбрый, когда речь заходит о поучении меня, младоаффтар страшно боится своих же собственных дружочков-читателей-почитателей: написав про реал, как бы не схватить тонну негативных откликов! Современные эскаписты ужас как не любят натыкаться на прорывы реала в распрекрасном, но совершенно одинаковом фэнтези. Да и зачем, спрашивается, рисковать, особенно если ты бездарная, но хорошая девочка?
Внемлите, о полоротые: у скандальных произведений в наши спокойные дни есть шанс вызвать читательский интерес, в отличие от гладкописева, к которому вы стремитесь. Гладкописево про магов-хранителей чьих-то там яиц не будут ни читать, ни печатать нигде и никогда. А скандальный или попросту честный роман о вещах, скрытых от взора ширнармасс, скорее всего, прочтут, а может, и напечатают. И на реактивном моменте от скандала вы хоть сколько-то приподниметесь над лужей, в которой мечтаете стать гадом, пред другими гадами иройским.
Только надо стряхнуть пыль с ушей и снять шоры с глаз — и задаться вопросами насчет запретных тем, запретных слов.
С толерастией души и мозга вы не сможете придать месту действия атмосферу, пригодную для дыхания. Описать, например, черные кварталы, где жители сами себя именуют не иначе как ниггерами. Это белым нельзя произносить «you, nigga», а черному — можно. Своеобразный жест доверия и приятия. Как геи друг друга пидорасами называют, вы тоже не слышали? Еще бы. Не имея опыта и преувеличивая наказание за его приобретение, вы боитесь всего: арго, ругательств, медицинских терминов, правды, числа тринадцать и обосраться в танке. Поэтому ваши герои плавают в вакууме и вид имеют сферический.
Оттого, что к XXI веку мы породили и внедрили в умы людей кривое, косое, душевно неразвитое детище идеологии — политкорректность — природа людей не изменилась ни на йоту. Люди по-прежнему любовно зовут друг друга пидорами и мудаками. Жестокие слова по-прежнему служат передатчиками эмоционального запала. И если кто-то в моей книге считает себя уродом, калекой, то так себя и называет, а не «альтернативной формой физиологического носителя разума». Даже если пресловутой альтернативной формой и является.
Все потому, что я — автор. И должна передать внутренний конфликт героя, а не сюсюкать голосом школьного психолога: прими себя со всеми недостатками!
Именно для этих целей я познаю азы психологии, от которых претенденты на должность инженеров душ стараются держаться подальше. Наблюдать за людьми МТА вломак, теорию они не читают, якобы не знают, с чего начать (а то я знала, когда мне из историка искусства вдруг понадобилось стать социальным психологом). Младоаффтары у меня при случае спросят, после чего, разумеется, я напишу простыню с объяснениями, они поблагодарят и… и ни хрена. Приятно, что кто-то пишет тебе простыни с разъяснениями, но прямщас тебе видится совсем другое развитие сюжета. Пусть поперек психологии и поперек логики — ну и что? Аятаквижу.
Притом, что реальность видала вас и ваше ви́дение знаете где, младоаффтары? Рифму подберете сами.
В голове у каждого человека имеется то, что психологи называют «экзаменатором». Он озвучивает весь наш внутренний негатив, произносит самые жестокие суждения, обесценивает предмет нашей гордости и унижает нас как личность и как социальную единицу. Противостоять напору «экзаменатора», опровергать его утверждения — удел сильных людей. Если же внутренний голос перестал тебя ругать, зато начал петь дифирамбы — ура, у тебя мания величия. И ты как раз в фазе гипомании, на пике эйфории. В любой момент ты можешь решить, что у тебя выросли крылья и выйти из окна. Выбирай, что тебе больше по нраву.
