На страстную среду приснился очень странный и страшный сон — странный и страшный даже для меня. Как будто перед Пасхой я превратилась в юду — так называется нечисть из славянского бестиария, разновидность вил, виллис.
Вилы-утопленницы, не упокоившиеся в своих водяных могилах, могли летать, как птицы, владели колодцами и озерами, обладали способностями запирать воды. Если отнять у них крылья, они теряют способность летать и становятся простыми женщинами. Этим нередко пользовались молодые мужчины. Они отбирали у вилы крылья, а затем брали в жены. Но такой брак никогда не заканчивался удачно. Рано или поздно вила обманом и хитростью выманивала свои крылья обратно и улетала. Однако если вилы довольно благодушная нечисть, то юды совсем другие. Например, им нравится ловить и мучить людей, лишая свою жертву глаз.
Если учесть, что в моей книге в последней написанной главе ослеп один из главных героев, то выходит, я действительно юда — по крайней мере в творческом плане. И не оправдаешься, что персонаж сам нарвался на вражескую духовую трубку с отравленными иглами, оказавшись в эмоциональном тупике. С героями книг порой приходится поступать не как хочется, а как они хотят, чтобы с ними поступали. Впрочем, как и с живыми людьми.
С литературными персонажами не всякие поклонники Темы и БДСМ поспорят. Герои книг ищут и находят приключения на свои задницы даже активней, нежели упоротые садомазохисты. Хотя по весне и люди, и животные теряют остатки инстинкта самосохранения. Весной девушки массово расцветают, а юноши обхаживают самых неподходящих спутниц жизни, ведомые биологической программой, устаревшей на миллионы лет. Представляете, что вытворяют внутренние демоны хорошо пожившего человека, сублимированные в художественные образы? Тут не только славянской нежитью станешь, а и чем похуже.
Еще вилы, по поверьям восточных славян, следят за тем, чтобы на Страстной седьмице не было шума и гуляний. Гуляний в нашем дворе, и правда, не наблюдается, а вот с шумом не все так просто. Под окном, как всегда, с первым теплом и дождями начались дорожно-ремонтные работы, во дворе с утра пораньше ломали асфальт, пробивая длинную узкую траншею, будто могилу для кого-то худенького рыли. Под этот немолчный, ввинчивающийся в голову треск я-юда убивала соседей, «что мешают спать». Люди сминались у меня в руках, будто бумага, я скатывала их в комки, рвала напополам, запихивала в мусорные мешки и тащила мешки за собой, оставляя кровавый след. Убивать приходилось все чаще и чаще, я постоянно натыкалась на случайных и неслучайных свидетелей — люди такие любопытные и совершенно не умеют держать язык за зубами! И как они доживают до преклонных лет с человеческими привычками?
Словом, ни доброты, ни жалости я в себе во время пребывания юдой не ощущала. Это было абсолютно нечеловеческое сознание, в нем попросту не было такого понятия, как жалость. Хотя и бездушия робота или природного хищника тоже не было. Был азарт, желание загнать жертву, разорвать ее, задавить, уничтожить, чтобы ни синь-пороха не осталось. Чистая, не замутненная никакой целью, логикой и моралью жажда убийства, какой я в реальной жизни не испытывала. Раздражение, стремление убрать придурка из поля своего зрения, нежелание общаться — испытывала. А вот азарт хорька в курятнике — никогда. Иначе всякого, кто однажды взобрался мне на холку, я бы отпускала только мертвым. Или хотя бы выпилившимся из Сети.
Но я человек ленивый, травить жертву с собаками-бабженями мне в лом, не то что сетевым борцунам за добро и справедливость. Я и мщу-то этим шавкам по обязанности: не ответишь на удар — решат, что можно, что тебе нравится. Так одно нездоровое на голову и на весь организм созданье сперва попыталось мне нагадить, а потом, при виде моей ужасающей, но вполне закономерной реакции, принялось клясться, что оно не гадило, оно сиропом поливало: «Я Ципоркину не ругала, я ее хвалила, но ей же всегда мало!» Ой, расскажите, цветы золотые, про свои подсознательные суицидальные наклонности.
По весне такоже таскаются ко мне невзначай нахамившие и бан огребшие, сыплют намеками на благодарность за мелкие одолжения, забывая, сколько я с каждым из них, мудаков, возилась, общалась, время свое на всякое чмо тратила. Подобные попытки вызывают брезгливое недоумение: если ты пытаешься хоть на прощание помириться, хули норовишь укусить в прыжке за что достанешь, маленький?
Впрочем, обиженные на меня графоманы и сетекритики сами пришли, сами подставились. Таскаться ни за одним из них по Сети с тявканьем на форумах, со сплетнями в соцсетях, с враньем за глаза, с вербовкой каких-то левых трололо в качестве ополченцев, короче, создавать стену из сплетен и пакостей, как пытались проделывать со мной сорокадолларовые сетевые гуманисты, мне в лом. По натуре своей я не охотник, я оценщик того, что мне на блюдечке принесут. Правда, я нелицеприятный оценщик, и это бесит. Повторюсь: это слово значит не то, что привыкли думать люди малограмотные и образованщина.
Вот так и получилось, что Великая среда с самого утра несла в себе не благое воспоминание о покаянии грешницы, умастившей тело Иисуса миром, а образ Иуды, намеренного предать Христа первосвященникам за тридцать сребреников. Ну а когда я проснулась, на завтрак мне досталось яйцо с двумя желтками (да, я не пощусь, я вообще атеистка, но это не мешает знать некоторые вещи и уважать чужую веру). Говорят, хорошая примета: якобы в доме нашедшего яйцо с двойным желтком обязательно поселится удача, одиночка найдет суженого, замужняя родит близнецов, мужчину ждут перемены… Всё, буквально всё неактуально или нежелательно. Зато ученые обнаружили: яйца с двумя желтками появляются чаще перед всплесками сейсмической активности. А значит, в ближайшее время стоит ждать землетрясения — там, откуда это яйцо прибыло. И ведь не предупредишь никого: эй, фермеры, ходите, да оглядывайтесь!
Бесполезная штука эти вещие сны, народные приметы и научные открытия. Только нервные клетки зря расходуют. Ни проницательность, ни гуманизм, ни простая человеческая жалость ничего в этом мире не решают, уж извините за печальные мысли непросветленной меня.
В общем, яйцо я съела, на приметы плюнула, сон толковать не стала. А искаженное, маньяческое сознание юды занесла в писательские заметки — наверняка не испытанное доселе и несвойственное мне ощущение где-нибудь да пригодится.
