На днях случился у меня даже не спор, а так, легкое недопонимание с одним писателем по поводу другого писателя. (Попутно все пытающиеся спорить со мной о неких особях, «порвавших страну бестселлером», были отправлены куда обычно. Ребятушки, хорош уже петушиться, мне лень вам персонально отвечать. Ну а с теми, кто ориентируется на мысль: «Раз дали писателю премию, значитца, у него он большой», у меня разговор короткий — никаких разговоров. Литература ни при чем, коли человек страдает троллингом через сублимацию до смешного фрейдистского комплекса.) Речь зашла о Д.И. Галковском, человеке бесспорно умном и искрометном, но мне глубоко антипатичном. Писатель, отдающий должное искрометности и уму Галковского, посоветовал мне прочесть его книгу «Бесконечный тупик», я резко отказалась. Чем вызвала у собеседника ироническое недоумение. Видимо, он принял меня за дремучую ханжу, боящуюся, что мсье Галковский меня плохому научит.
Все, кто меня читает, знает мою нелюбовь к мастридам и «всем читать» (в глазах всех, буквально всех людей странную и необъяснимую). Я считаю этот выбор не менее, а то и более личным, нежели выбор сексуального партнера. И то немногим доведется самим выбирать, с кем спать — чаще всего за нас этот выбор делает окружение, обстоятельства и/или спиртное. Из этого несвободного выбора запросто может вырасти семья, словно трюфель из грязи. А бывает, собираешься кого-то осчастливить собой до скончания времен, и вдруг обнаруживаешь, что времена скончались еще до рассвета. Но чтение, формирующее, по большому счету, твою картину мира, надобно выбирать с бо́льшим тщанием. Если бы я в юности читала наш родимый диссидентский самиздат, а не классику, классику и на десерт еще немного классики, полагаю, у меня были бы несколько другие взгляды на жизнь. Которые реальный мир лишь слегка подкорректировал бы, но вряд ли бы перевернул и пересобрал.
Придя к выводу о скрытой опасности столь безобидного на первый взгляд занятия, как бессистемное и безалаберное чтение, я начала выбирать авторов согласно своим целям и задачам, а не по принципу «Он хороший русский писатель, мне нраацца, прочти». Уже бегу, качаю, вникаю. Ведь вы, кого я первый (ну, третий) раз встречаю на своем виртуальном пути, и есть мой главный советник и несомненный для меня авторитет. Однако подобные вещи не объяснишь без предварительной лекции, длинной и нудной (или короткой, но энергичной — правда, такая обычно заканчивается баном). А мне последние лет пять лень писать лекции в комментах. То есть я как писала, так и пишу длинные комменты, но с мнением. Моим неповторимым частным мнением (может же и у меня быть имха?). Ну а лекции лучше смотрятся в постах. Вот, пощу.
Увы, в моем возрасте совсем не остается невинного детского любопытства, когда познание мира выражается в совании пальцев в розетку и в запихивании конфет себе в нос — не корысти ради, а только волею пославшей мя природы человеческой. Я если что открываю из эдакого, высокодуховного, модного или актуальненького, мне сразу хочется увиденное отрецензировать. Критика, как и писательство — не ремесло, дающее какие-никакие бабки и возможность таскаться по миру с однообразными лекциями, топорно составленными из тенденциозных трактовок и откровенных фальсификаций. Критика — это призвание. Итак, открываю я, например, модного нынче Прилепина и иду наугад, словно по фикерской унавоженной ниве…
«Захар Прилепин. Ботинки, полные горячей водкой. Пацанские рассказы (сборник)» — одно уже безвкусное название вызывает брезгливость. Но ведь и моим книгам издатель давал «интересненькие названия», за которые мне до сих пор хочется убить всех, включая крыс-секретуток из приемной главреда. Может, Захара того кто-нибудь принудил? А может, и не принудил, если судить по псевдониму: при фамилии «Прилепин» (от слова «прилепить», «прилипчивый») взять имя «Захар» (созвучное слову «сахар») — практически назваться липучкой. Ну и что там, в ботинках, полных горячей мочи (ведь первая ассоциация именно такая — а чувак-то описался!), то бишь водки?
Мужчины думают,что женщин интересует секс. А женщин интересуют мужчины. Всё остальное из шалости или от жалости. — Что остальное-то? Секс не с мужчиной? Секс с женщиной? Женщины без секса? Секс без женщин? Шалости — возможно. Но жалость… Сахар Прилипочкин, вы уверены, что такое вообще делают из жалости?
Женщины думают, что мужчин интересуют женщины. А мужчин интересует секс. Всё иное по случайности или в припадке легкого заблуждения, которое, впрочем, может продлиться целую жизнь. На этом межполовые различия заканчиваются. — Э-э-э… Я, конечно, понимаю, что некоторые товарищи с тяжелой гомофобией головного мозга верят, будто любого, абсолютно любого мужика можно опидарасить, поскольку ему покажи доступную дырку — и вперед. То есть в зад, потому что мальчик, девочка — какая в жопу разница? Но не слишком ли радикальна такая точка зрения?
И насчет межполовых различий: гм, не стоит распространять детские заблуждения (которые, впрочем, могут продлиться целую жизнь), будто девочки носят платьица и играют в куклы, а мальчики носят штанишки и играют с машинками. Все, больше никакой разницы, потому что совочками за свои ведерки-куличики дерутся больно и те, и другие. Да и мальчики нынче насчет платьиц уже не так уверены. Странно видеть, как взрослый дяденька-писатель транслирует на весь свет столь умные и взвешенные мысли, смешные в устах даже подростка…
Если мужчина хочет, чтоб его женщина не превратилась в печальную и постыдную бабу, — он может любить её как дочку. Но если женщина хочет, чтоб ее мужчина не превратился в постыдного и бесстыдного мужика, — она никогда не должна относиться к нему как к сыну. Чтобы мужчина остался мужчиной и не превратился в постыдного мужика, он должен прощать женщине всё. Чтобы женщина осталась женщиной и не превратилась в печальную бабу, она не вправе простить хоть что-нибудь, любую вину. — Ладно, будем считать, что идиотское «постыдный» (эпитет, который характеризует поступки, мысли, действия, сомнения, чувства, но никак не людей) затесалось сюда из диалектизмов. Хотя звучит херово. Но любовь к своей женщине как к дочери… А трахаться как? Как с дочкой?
Ну и пресловутые «прощать всё», «не прощать ничего»… Как в гендерных различиях нифига не различать, так автор первый. А как понять, что и мужчина, и женщина должны одинаково, без различия половой принадлежности, дотошно разбираться и решать для себя, что они могут простить, а чего не могут — тут автор последний. Отчего женщина должна работать пилой «Дружба» семь дней в неделю, не прощая ни единой малости? Чтобы мужик скорее сдриснул? Отчего мужчина должен прощать любую блядь, на которую его занесло шальным ветром? Чтобы поскорее сдохнуть от инфаркта?
И отчего нам дают таких вот советчиков в инженеры душ? Кто и отчего решил, будто слепые, инфантильные, не слишком грамотные и не особо талантливые Прилепины, обильно демонстрирующие публике свои комплексы и заветы-когниции родного медвежьего угла — писатели?
Если бы я знала, что у меня будешь ты, я бы ни разу никогда ни к кому не прикоснулась. — И папочку с мамочкой, и братика, и первую школьную любовь свою обнимать ни-ни! Ждать своего единственного во всех смыслах — вот прям так одержимой девственной дурой и ждать!
Кстати, завышенная оценка девственности — сугубо мужская заморочка. Есть такие особи мужского пола, для которых девственность партнерши — гарантия того, что их не станут сравнивать с бывшими сексуальными партнерами (которые вполне могут оказаться лучшими любовниками, нежели нынешние). Женщины, если в голове у них не только лимбическая система, знают цену своей и чужой девственности. Пятьсот баксов. Столько стоит покупка девственности клиентом борделя — и столько же стоит хирургическая операция по ее восстановлению. А вот в постели лучше знать, что тебя ждет, и не шугаться от каждого движения партнера — что неизбежно в случае полной, полнейшей, запущенной девственности, которую так любят неуверенные в себе мужчины.
Да, я цинична. Но у меня перед глазами столько прошло хороших, верных, любящих и отнюдь не девственных женщин — а также столько корыстных, развращенных и подлых девиц, нацеленных отжать своего первого «суженого» досуха…
Девушкам ведь надо всего три вещи: чтоб их смешили, чтоб их баловали и чтоб их жалели. — И снова здравствуйте. Что ж это за девушки такие непритязательные в вашей жизни крутятся, аффтар? Хотя если всю жизнь вращаться среди патологических девственниц и писать о них книжки с соответствующим названием…
Уже не «Патологии», а «Terra Tartarara. Это касается лично меня».
Мы живем в забавном государстве, думаю я: здесь, чтобы реализовать свои элементарные права — право на крышу над головой и право на хлеб насущный для себя и своих близких, — надо исполнить необычайной красоты кульбиты. Менять родные места и работы, получать одно образование и работать в другой сфере, идти по головам, причем желательно не ногами идти, а на руках… Просто крестьянином быть нельзя. Просто медсестрой быть нельзя. Просто инженером быть нельзя. Просто военным быть вообще не рекомендуется. — Начну с редакторского: «нельзя» есть более сильное выражение, нежели «не рекомендуется». Так что либо начинать с «не рекомендуется», а заканчивать более сильным «вообще нельзя», либо… не писать, если слуха нет.
Затем еще один ма-аленький вопросик про матчасть, автор. А в других государствах всё иначе? Вы хоть где-нибудь были, с местными хоть несколько слов сказали? С медсестрой, инженером, военным? Почему опять «Рашка»-то? Вся моя родня и все знакомые в иных краях, до близкого знакомства с местными реалиями выглядящих как райские кущи, ходили на руках, на голове, по головам, чтобы получить хоть что-то. И не только эмигранты — местные уроженцы, что характерно, тоже. Объяснение простое: безработица. Она — везде.
Прилепинская «Обитель».
Русскому человеку себя не жалко: это главная его черта. — Ну и как это утверждение монтируется с предыдущей цитатой, полной, даже переполненной жалостью к себе?
Я тут стал вот что понимать: аристократия — это никакая не голубая кровь, нет. Это просто люди хорошо ели из поколения в поколение, им собирали дворовые девки ягоды, им стелили постель и мыли их в бане, а потом расчёсывали волосы гребнем. И они отмылись и расчесались до такой степени, что стали аристократией. Теперь мы вывозились в грязи, зато эти — верхом, они откормлены, они умыты — и они… хорошо, пусть не они, но их дети — тоже станут аристократией. — Для того, чтобы понять, кто такие и что такое эта самая аристократия, не нужно быть историком. Не нужно быть даже интеллектуалом. Достаточно быть мал-мала начитанным человеком.
