Стокгольмский синдром потребителя

Художники между собой не конкурируют. Конкурируют между собой ремесленники.
Григорий Чухрай

Принесли мне однажды ссылку на интервью Андрея Рубанова — кто это такой, не знаю, как пишет, тоже не знаю, да и знать не хочу. (Ага. Как будто меня спрашивают.) Существо, глубоко уважающее за оборотистость парочку пошляков-куплетистов Лукьяненко и Акунина, опустивших планку избранных ими жанров глубоко под плинтус, и почитающее Лимонова живым классиком, мне отчего-то хорошим писателем не кажется. Так, тусовщик, нарезающий круги по окололитературному лимбу. И даже «правильные вещи», а попросту унылые банальности, которые дядя произносит с глубокомысленным видом, не делают его умнее и проницательнее. Более того, напоминают многочисленных «менеджеров от искусства», которых действительно большие писатели выводили в своих книгах задолго до появления самого слова «менеджер».

В романе «Бремя страстей человеческих» Сомерсет Моэм описал представление о творческом человеке, на удивление схожее с современным: «Последнее время Филипа грызла мысль, что, раз человеку дана только одна жизнь, ему нужно добиться в ней успеха; но под успехом он подразумевал не деньги, не славу; он еще не очень отчетливо понимал, что это такое — может быть, богатство переживаний или наиболее полное Проявление своих способностей. Ему было ясно, что Клаттону суждена жизнь неудачника. Единственным оправданием были бы нетленные шедевры.
…В первые месяцы своего пребывания в Париже он принимал как откровение все, что говорил Кроншоу, но у Филипа был практический склад ума и ему надоели теории, которые не претворялись в действие. Тоненькая тетрадка стихов Кроншоу не казалась Филипу достойным результатом убого прожитой жизни. Филип не мог избавиться от мещанских представлений того класса, из которого вышел, а нужда, поденщина, которой приходилось заниматься Кроншоу ради того, чтобы как-то существовать, унылая череда дней, проведенных между грязной мансардой и столиком в кафе, казались ему малопочтенными. Кроншоу был достаточно проницателен и понимал, что молодой человек его осуждает; он накидывался на мещанские представления Филипа с иронией, которая порой была шутливой, но часто ранила не на шутку.
— Вы — по натуре торгаш, — говорил он Филипу, — вы желаете поместить вашу жизнь в ценные бумаги, которые принесут вам верных три процента дохода. Я же расточитель, я трачу основной капитал. И спущу последний пенс вместе с последним дыханием»
.

Вложение в ценные бумаги под верные три процента настолько бесценной вещи, как человеческая жизнь — не такой уж повод для насмешки, как оно кажется Кроншоу. И расточительность в отношении собственной жизни не залог таланта, а тем паче не гарантия его проявления. Да и Филипп в своем максимализме и прав, и неправ: нетленные шедевры послужили достойным результатом не одной убого прожитой жизни. Однако зададимся вопросом: когда они стали шедеврами? К тому моменту автор мог уже покоиться в могиле, не оплаканный ни единым критиком, не упомянутый ни единым СМИ, публикующим некрологи людей почтенных, «заслужённых», увенчанных славою. Время обычно расставляет над всеми буквами все диакритические знаки и переоцененное погружается в Лету, едва групповая поддержка перестает поддерживать мнимый шедевр на плаву. В мировой культуре предостаточно случайно позабытых произведений, но нет тех, которые бы случайно помнили. Не может быть и речи ни о каких гарантиях, что твое произведение войдет в список запомнившихся, а не в список погребенных под песками времени.

Некогда Мария Сергеева, экс-заведующая редакцией спецпроектов издательской группы «АСТ» заявила: «Среди наших авторов бездарностей нет!», — и вспомнилось мне время, когда в мой блог регулярно приходили чудовищно плохо пишущие существа. Некоторые даже заявляли: я не графоман! На что у меня был лишь один ответ, вернее, ответный вопрос: а кто? Так и здесь: а кто тогда есть среди ваших авторов? Что-то я не замечала в «АСТ» особо даровитых писателей. Как, впрочем, и в любом крупном заведении, чья тактика — пальба по площадям из литературного пулемета, выпускающего сотни наименований в секунду, по большей части в молоко.

Для начальства менеджер, хорошо выполняющий поставленные перед ним задачи, собственно, уже и есть талант. С точки зрения марий сергеевых хорош тот писатель, который любит не столько свою работу, сколько свое начальство — «постоянно и аккуратно, и чтобы без подлостев», как требовала Матрена Селиверстовна (а на самом деле Сусанна Сергеевна) в фильме «Красавец-мужчина». Да и писатель, желающий поместить свой талант в надежное дельце под три процента годовых, уверен: нет лучше вложения, чем оговоренный до мелких блох издательский проект, дарующий благосклонность руководства и хоть какую-то гарантию оплаты.

Однако мне, неблагодарной, кажется: писатель должен хвататься не за всякий шанс, даже если его приглашают, а там, куда приглашают, какие-никакие связи имеются. Некоторые «выгодные» предложения и из молодого-тонкого-звонкого начписа на раз лепят графомана вроде процитированного в начале поста Рубанова: вместо свежести восприятия — тривиальность и конформизм, конформизм и тривиальность. Послушание авторитетам, удобство в обращении, крепкий вась-вась с Влиятельными Критиками и номинации каждого опуса на «ЗБС-фонтастегу», «Большую фигню», «Нацбесов», «Накрой поляну» и прочие заебукеры.

Всё, мои хейтеры могут начинать гундосить про зависть и спердобейся. Предвидя это, я именно ради подобных аргу́ментов открыла на ЛивЛибе анонс и цитаты (а там, замечу, стоит только то, что публика полюбила большой и чистой любовью) произведения оного «успешного и высокодуховного» товарища.

Итак, роман под подозрительным названием «Хлорофилия» (где-то я его слышала, этот дешевый каламбур… так вот же, на картинке!) имеет анонс, после которого опус хочется закрыть сразу же, немедленно: «Эта книга взорвет ваш мозг. (Какое счастье!) Эта книга рассказывает о том, как Москва заросла травой высотой с телебашню. (Так же, как во множестве произведений в жанре «постап» и в сериале «Жизнь после людей», вышедшем за пять лет до этой книги. Оригинальность так и брызжет.) Эта книга рассказывает о том, как русские сдали Сибирь в аренду китайцам. (Более чем популярная теория у употребляющих геополитику вместо анаши или вместе с анашой.) Эта книга рассказывает о том, как люди превращаются в растения. (Аффтар, ростоманы в Sims смотрят на тебя как… сам понимаешь, как.) Эта книга рассказывает о временах, которые наступят, если каждый будет думать только о своих аппетитах. (Здравствуй, добрый дедушка Дамбигад. Еще один твой идейный последователь призывает пожертвовать личными интересами во имя общего блага.)»…

Ладно, будем считать, автор знать не знал, что за кака будет в анонсе. Но роман-то он сам писал? Надеюсь.

— Масон? — Смирнов улыбнулся. — Я не масон, Савелий. Я принадлежу к другому ордену. Более многочисленному и благородному. Это крупнейшая и самая влиятельная неформальная организация в истории человечества. Мы хитрые и крепкие, и мы непобедимы… — Доктор сделался печален, собственная непобедимость его явно не радовала. — Мы гораздо сильнее, чем все розенкрейцеры и тамплиеры. По сравнению с нами масоны — маленькая декоративная секта. Наш масштаб — огромен. Наша история уходит корнями в глубь веков. Мы повелеваем умами. Мы творим историю, делаем политику и культуру. Мы казним царей, устраиваем революции, создаем ракеты, бомбы и лекарства от всех болезней. Мы везде, и мы всесильны. — И кто же вы такой? — Я — русский интеллигент, — сказал Смирнов. — Оно и видно — мегаломания и бред величия на фоне не то запущенного комплекса неполноценности, не то вялотекущей шизофрении. Напоследок про «устраиваем революции» — аффтар вообще в курсе, как главный «устроитель революции» В.И.Ленин именовал интеллигенцию?

Похоже, в произведении одни когнитивные искажения. Впрочем, данное явление требует отдельного поста. Но не будем придираться, вдруг пейсатель не согласен с мнением героя. Такое бывает — все реже, но бывает. Следуем далее за ливлибовскими вергилиями.

Хорошая книга не дарит тебе откровение, хорошая книга укрепляет тебя в твоих самостоятельных догадках. Она обращается не к жажде информации, а к твоим страхам — даёт понять, что ты не один, есть ещё кто-то, кого мучают те же вопросы, что и тебя. — Замечательно утилитарное отношение к книге как к психотерапевту, антидепрессанту и транквилизатору. А полы она мне в доме не помоет?

— Есть мнение, что дурой быть выгодно. — Наверное. Но только среди дураков. А меня всегда тянуло к умным людям. — Вот интересно, товарищ Рубящий-всякую-бню в курсе, что уже лет сто в ходу сексуальный шпионаж? Ему не доводилось читать, как глупые на вид девки с рабочими силиконовыми ртами десятилетиями объе…горивали весьма умных людей? Он хотя бы смотрел ролик (коли из письменных источников информацию извлечь не удалось) с глупейшей шалавой Катей Муму, натянувшей наших записных оппозиционеров и среди них рубановского любимца Лимонова, пока те натягивали ее?

Избыток гениев приведет к тому, что своей бешеной активностью они погубят цивилизацию. Гении должны пребывать в плотном кольце трезвых осторожных практиков. — В лагере! За колючей проволокой! С кляпом во рту, со скованными конечностями! А то разлетались тут, понимаешь, Икары хреновы, честному графоману в поле присесть негде, того и гляди сверху обосрут.

Это страшно звучит, но даже самое справедливо устроенное государство существует, опираясь на посредственностей, и чем их больше — тем государству лучше. А гении всем мешают, они — еретики, они не любят подчиняться и плодят вокруг себя сомневающихся… — Рубанок, нельзя же так рубить правду! Дико страшную и чрезвычайно освежающую. Которую до тебя никто так зарубить (вырубить?) и не попытался.

Всегда есть какие-то другие. Всегда кто-то выше и кто-то ниже. Если все время думать о других, — тех, кто выше или ниже, — однажды можно перестать существовать. — Нет, я не могу, не могу! *всхлипывает* Душат слезы. Как сказал Роман Шмараков о неком Гиголашвили, сочинителе-присочинителе новых фактов биографии Ивана Грозного, «всё в нем прекрасно, всё диво». А рубановские читатели — вообще отпад. Их цитаты (взятые, замечу, подряд, без выборки перловки) несут нам понимание новых горизонтов честного, добропорядочного творчества обывателя для обывателей же.

Современный писатель, надо признать, человек ничем не примечательный, средний, этакий офисный планктон от искусства. А что для офисного планктона важнее всего? Карьера и деньги. Нет, где-то за пределами офиса «манагер» может быть славным малым, хорошим мужем и отцом, любящим сыном и популярным блогером. Это нормальная жизнь обычного человека. Однако кто сейчас хочет — нет, кто готов признать себя обычным? Хотя некоторым следовало бы. Следовало. Глядишь, в современной прозе стало бы куда меньше хлорофилов.

поделиться:
  • Добавить ВКонтакте заметку об этой странице
  • Мой Мир
  • Facebook
  • Twitter
  • LiveJournal
  • Одноклассники
  • Blogger
  • RSS
  • Блог Li.ру