Прошлый пост о фанфиках посетило существо, не удостоенное разговора и открытия коммента, зато округлившее категорию сетевых зверушек. Существо множеством черт напомнило Сетелизу: это оказалась френдесса моей самой унылой хейтерши, такая же порнофилка, тоже мать больного ребенка, любительница уйблей из полимерой глины, педвузовка, феминистка с привычкой зафрендиться, собраться с духом и навонять. Одно выбранное имя чего стоит — что-то вроде Синдрома липучего бобра.
Вы знаете, ко мне таких много ходит. Все они одинаковы, но мнят себя уникальными, хотя похожи до смешного, точно клоны, вплоть до диагноза своих несчастных детишек. Как будто их в одном инкубаторе вывели и в одном соёбществе довели до совершенного, полнейшего идиотизма. Так чем же Навязчивые бобры отличаются категориально? Я вам скажу.
Как правило, порнофилией. Сверхвывод, ответите вы! С чего вдруг человек, чья личная, равно как и интимная жизнь не задалась, а вернее, закончилась, не начавшись, непременно окажется порнофилом? Холмс, только не надо говорить, что это элементарно!
Но я все-таки скажу, что это элементарно. Они же проговариваются, Ватсон, первыми же претензиями проговариваются. Чем больше у человека в голове сётаконовщины, тем охотней он распространяет ее на вещи, совершенно к его увлечению не относящиеся. Два актера-мужчины на крупном плане глядят друг на друга долгим взглядом — о, это они трахаться хотят! Критик читает херово написанный самопал, который топит современную литературу, — о, это он поревом наслаждается! Писатель создает повесть о расе гермафродитов — о, это он хотел писать гомоеблю между мальчиками, но не осмелился!
Разговаривать с подобной генитальной бородавкой невозможно. Даже с вагиной или хуем люди разговаривать ухитряются. Весельчаки со специфическим чувством юмора дают им имена и пишут про них целые психологические, плутовские и приключенческие романы. А как разговаривать с бородавкой? Разве что заметить: вы, папилломавирусная инфекция, что-то уж больно распространились. Когда я и мои друзья сталкивались с вами в ЖЖ впервые, мы недоумевали, раздражались или веселились. Сейчас недоумение пропало, сглаженное множественностью случаев.
Одинаковые до смешного сетелизы — от никому не известных ничтожеств до тех, кто именует себя Великими Картофельными Лепешками Белорусскими Писательницами с трех прописных — хором вопрошают над настоящими, профессионалом, не фикером написанными книгами (приблизительные цитаты): «А у его героев дошло хотя бы до минетика? Мы знаем (интересно, откуда), что у автора было желание написать не про расу гермафродитов, а про гомоеблю — отчего же он не написал про нее? Не лучше ли было изобразить не полноценную расу со своей культурой, а непрерывно трахающихся бисёненов?» И признание автора, что он и слова-то такого — «бисёнен» — не знал, пыла сетелижущих не охлаждает. Более того, они считают, автору приятно будет узнать: толпы девочек мечтают прочесть порнушку его авторства с рукою под одеялом. Так что давай, пеши исчто, да поеротишней.
«Кавочка просит вас, чтобы вы с ней были посмелее!»
Ко мне у фапающих претензия другая. Меня они пытаются обвинить… в занятии сексом. Чувствуете разницу? Мужчину-писателя можно оскорбить, назвав порнографом. А женщину, даже писателя, критика, вполне состоявшуюся творческую личность, достаточно обвинить в том, что она себя «не уберегла» до пятидесяти лет в состоянии пролонгированного девства. Каков феминизм у наших декларированных феминисток! Если женщина имеет:
а) свое мнение и взгляд на вещи;
б) личную и интимную жизнь;
в) бурное прошлое —
всё, она блядь. Развратница!
Феминистки, феминистки, вы бигендеры мои. ЛГБТэшные, свободные, эмансипированныи. Копни поглубже — и ползет из вас на поверхность азиатчина, мамко-няньковый ужас перед утратой невинности, перед сексуальным и жизненным опытом, перед независимым мышлением и самостоятельностью. Хорошая женщина — та, которая всю жизнь ханжит, ах, пардон, воздерживается, при любом неприличном слове делает ротик куриной жопкой, непрерывно ссыт в уши окружающим, что она «не такая». Показывает сиськи падонкам и тут же, «как мать и как женщина» блажит, что этого не делала. А когда глупый обман ее раскрыт, снова блажит и истерит: как они смеют ловить меня на лжи, яжемать! И так десятилетиями, пока не доведет себя собственным жалким враньем до истерии, до синдрома навязчивого говна, извините, бобра. И, само собой, до порнофилии.
Порнофила, Ватсоны мои, видать по тому, как он лезет к незнакомому человеку с шутками ниже пояса.
Вечность назад провинциальная лесбиянка призналась, что закрыла бы мне рот поцелуем. Впоследствии я увидела, кто мне столь застенчиво предлагался — пропитая рожа, у которой во рту не только свои зубы сгнили, но и протезированные. И тогда я подумала: чертовская удача для таких, что вирт не показывает их, как верно выразилась одна моя подруга, еблетов.
Сумасшедший тролль-девственник сорока трех лет, измученный воздержанием в далеком Берлине, пытался смутить меня намеками, что в моей жизни — он точно знает! — есть место сексу, в том числе и оральному. Получив бан, помчался уже не намекать, а орать капслоком о сей священной тайне в журналах моих френдов. Был забанен и там ошалевшими хозяевами.
Другой, с ником Пенетратор, пытался исподволь узнать, есть ли у меня друзья, которые «ходят с гульфиком» (сам, что ли, так ходит?). Весьма был удивлен тем, что его забанила не только я, но и многие, кто эту шуточку прочел. Пришел к выводу, что не он — больной с копролалией, а все забанившие его — тупые хомяки.
Однажды поскреблось в дверь нечто с фамилией, содержащей слово Гиль (nomen est omen), с предложением помочь ему в легализации (оно это называло дестигматизацией) проституции — и тоже удивилось бану. Причем не только с моей стороны, но и со стороны Далина. Решило, что мы с Максом один человек. Ну не могут же разные люди счесть такую прекрасную Гиль с УГ-бложиком нудным кретином? Могут.
В мой журнал набегали, а вернее, приплывали на волнах слюней печальные дрочеры, описывающие в стихах технику пользования самотыком, которую я якобы использую. Они-де, пронзая мыслью пространства, узрели в своем воображении, как и чем я мастурбирую, и теперь несли это знание в массы. Это было настолько патологично, что я даже тред не удалила — пусть стоит, как банка с заспиртованным уродом.
Ну и давешняя генитальная бородавка с выводом из моего поста про плохо пишущих фикеров, что я читаю порнуху ради порнухи. Бородавка, думаю, убеждена: то была милая светская шутка, а вовсе не попытка заглянуть мне в кровать или лучше прямиком в промежность. Они, бородавки, никогда не понимают, что говорят и что делают. Им нечем.
Но что, по-вашему, можно думать о них, обо всех этих существах, нездорово фиксирующихся на малом тазу человека, которого они в глаза не видели? Только одно — они по жизни фиксируются именно на этом месте. Автоматически. Они воспринимают личность через отправление естественных потребностей, для них человек есть то, что он жрет, чем он срет, чем онанирует, с кем ебется. Генитальные бородавки не считают, что это личное дело каждого. Нет, они пытаются вынести интимную сферу на общественное обсуждение, обличить ее и разоблачить!
Разоблачители и обличители мои, капитаны и капитанши Очевидность, пронзающие мыслью пространства из гребеней своих до самого моего порога. Оборотитесь на себя. Вам давно пора лечиться, вы упускаете последний свой шанс. А в свете новых мутаций порнофилии, этого тяжкого недуга…
Вот что пишут критики о безобразии, которое деется в мозгах порнофилов, в том числе и яойщиц. К коим, уж можете мне поверить, принадлежат и сетелизы, и громыки, и бобры, и прочая срань, спрашивающая с мужчины-писателя, отчего он не пишет гомосятское порево им на потребу — а женщину, с которой и слова не сказали, обвиняют в том, что делают сами, в частности, в чтении порева взахлеб.
«Мидзуготи писал в 2003 году, что яой находится в сугубо женском пространстве, так как авторы, читатели и иллюстраторы в большинстве случаев являлись женщинами, причем культура этого пространства во многом напоминала поклонниц любовных романов. Параллели были также отмечены с порнографией для лесбиянок, благодаря чему яой отнесли к форме «женского фетишизма». Писательница-фантаст Марико Охара в частности писала, что создала сама яойный фанфик Кир/Спок из-за того, что почти вся порнография того времени была ориентирована на мужчин, а яой вдохновляет ее творческую фантазию, также как и научная фантастика.
Другие критики были склонны видеть в основе яоя более радикальные гендерные вопросы. Так, Ситоми Сакакибара в 1998 году высказывала мысль, что увлечение яоем может демонстрировать у женщин гомосексуальную любовь к мужчинам-транссексуалам, причем в качестве одного из примеров она приводила себя. Для Сандры Баркли тематика бисёненов символизировала «половую дифференциацию», а Джеймс Уолкер характеризовал бисёнен-характер как «квир», отмечая, что для критика манги Акико Мидзуготи сёнен-ай оказал помощь в осознании себя лесбиянкой. Уолкер также высказал мысль, что яой освобождает читателя не только от патриархата, но и от полового дуализма. Дрю Паглипзотти же заявил, что для японских геев и лесбиянок яой представляет не меньший интерес, чем для гетеросексуальных женщин«.
И никто не понял, что порнушка, яойная или какая-либо еще, есть своеобычная часть либидозной сферы. Каждый дрочит, как он хочет. Весь вопрос не в фапанье на гейскую любоффь, а в том, что современный человек начал смолоду онанировать группово, массово и публично. Вот это — опасное для демографии извращение, а не гейский или лесбийский секас. Потому что подменяет собой всякое общение с живым человеком на предмет перепихнуться.
Где-то в своих горенках-спаленках сетелизы и их бородавчатые аналоги заливают слюной мониторы с убогими, ни разу не возбуждающими описаниями. Над всеми этими «накачЕнными телами», «красиво пульсирующими членами» и «призывно отставленными задницами» невозможно не смеяться, если ты писатель. И если ты не писатель, но образованный человек, перед тобой при желании почитать эротику, гомоэротику, так-и-сяк-эротику развернется целый список великолепно пишущих авторов, от классиков древности до поколения сердитых молодых людей. Словом, если ты не полуграмотная сетевая плесень.
