Нэнси Мак-Вильямс. Психоаналитическая диагностика: Понимание структуры личности в клиническом процессе
Прошлый пост о большой литературе, традиционно вызвавший у френдов замешательство, у меня тоже кое-что вызвал. Я подумала: ну хорошо, философская, культурологическая, психологическая аллегория вроде «Моби Дика» не может быть понятна никому, кроме меня и племени избранных, именуемого «пекод» широкой публике, как и всякая книга, в которую вложено больше, чем может уловить средний ум при среднем усилии. И проверяя эти рамки, писатели за полтораста лет пришли к печальному для себя выводу: писать лучшие романы какой-либо литературы страсть как невыгодно. Мало кому хочется превратить свою литературную карьеру в стремительное скатывание вниз, от подающего надежды писателя до мелкого таможенного чиновника.
Множество писателей увидело свое спасение в апелляции к низменным страстям человеческим. Дескать, если писать про них, но не в жанре социальной сатиры или этически-философского трактата, то прокатит у любой аудитории. Сама по себе мысль была ни плоха, ни хороша — ну да, есть приемы, оживляющие повествование, а сцены секса и боя среди них самые оживляющие. Приемы, взбадривающие публику и привлекающие ее внимание, есть в любом виде искусства. Это прописная истина. Весь вопрос в том, как те приемы использовать.
Так же и с сиськами, то есть с эротикой в художественном произведении. Эротика ради эротики (как и обсценная лексика ради обсценной лексики), сама себя обесценивает, являясь по первому зову, словно услужливая шлюха, помогающая клиенту расслабиться. Неразумно так использовать прием, способный привнести в текст очень сильный эмоциональный посыл, причем очень разный, не только сексуальный.
Секс (а также мат, который у русского народа завязан на сексе, в то время как у народов Востока — на пищеварительно-выделительных процессах, а у народов Запада роль самой непристойной ругани исполняет божба) — очень мощное средство демонстрации уязвимости героя.
В момент соития даже самые грозные звери становятся беззащитными, а люди становятся зверьми. Их вечно закрытое и упорно не отвечающее на вопросы разума подсознание раскрывается, расщедривается на ответы, подает телесные знаки, выдает слабости и рычаги управления личностью. Каждый из нас боится стать уязвимым и открытым, но ощутить полноту власти над другим человеком и кошке приятно. Не зря же фаворитизм всегда считался одним из самых действенных способов бескровного захвата власти: тот, кто управлял королем из его собственной, короля, постели, был не альковной игрушкой, а вторым человеком во власти. К возвысившимся не самым достойным путем ходили (и сейчас ходят) на поклон самые важные господа.
Пришла к сексу на поклон и литература. Нельзя сказать, что раньше она этого не делала. Ее прежние обращения были продиктованы дихотомией тела и души, о которой очень емко сказано в романе «Орикс и Коростель» Маргарет Этвуд: «Душа и разум отвлекали тело, едва оно вонзало зубы во что-нибудь вкусное или пальцами нащупывало что-нибудь приятное. Телу, видимо, надоело, оно где-то их бросило, скинуло, как балласт, в гнилом святилище или захламленном лектории, а само нашло кратчайший путь в стрип-бары; и культуру оно тоже выбросило за ненадобностью: музыку, живопись, поэзию и драматургию. С точки зрения тела все это сублимация, не более того. Почему бы к делу не перейти?
Но у тела свои культурные формы. Свое искусство. Казни — его трагедии, порнография — любовные романы«.
У тела особенная, своя духовность и культура — либидо, энергия созидания, вечно борющаяся с деструдо, энергией разрушения, и с мортидо, энергией самоуничтожения. Рассказ о бурях и страстях Ид, перерастая в психологизм образов, может многое добавить к метаниям Эго и назиданиям Супер-Эго. Но, как правило, все остается на уровне «приключений тела». Особенно в произведениях МТА. Конечно, в масс-культуре опошляется и примитивизируется все, но в первую очередь страдают пресловутые приключения тела. Почему? Да потому, что МТА не понимают, что такое секс.
Нет, я не считаю, будто все они девственны, а кто и сумел лишиться самого дорогого, тому второй раз не досталось, и от недотраха несчастный индивидуй подался в писатели. Но и наличие семьи, супруга/супруги, детей и мелких интрижек на стороне ничего не меняет, когда аффтар садится живописать свой идеал. Проблема-то как раз в ней, в задаче, которую большинство младоаффтаров ни поставить не умеют, ни решить.
Яснее всего проблему выражают фикеры. Они вообще наивнее, а оттого тупее прямодушнее, сетуют без экивоков: НЦу писать не умею, но попытаюсь; попрошу соавтора описать еблю, а то у меня не получается; извини, дорогая публика, рейтинга не вышло. И никто из них (не почти никто, а просто — никто) не задается вопросом: на кой хрен мне эта НЦа в тексте? какие именно задачи решает эротическая сцена и нельзя ли их решить не-эротическими сценами? Все только об ублажении публики и думают.
Между тем публика бывает не только такой, как та, о которой мы говорим с френдами: «Ой, давычо, мыжпростоиграимся, этожпростохобби, какможнотребоватькачестваотлюбителя…. Вот что говорят великовозрастные дитачки, когда им начинаешь тыкать в грамматические ошибки и альтернативную анатомию. Это у них песочница такая, специфическая — с порно в полный рост и выгулом всего зоопарка мозгофауны. Для части фанфикеров их творчество лишь способ «погладить кинки», как они выражаются«. Осталась, осталась еще ЦА, способная не поглощать бездумно «тему сисек», но и задаться вопросом: есть ли в ней смысл?
A propos, а точнее, a propos de bottes, в Сети регулярно всплывает, как выразилась Синильга, «вносуковырятельная» писанина от мыслительствующих жежистов. Не мыслящих, а именно мыслительствующих, толкущих воду в ступе в надежде на обращение воды в нечто магическое и целительное. Петрики РАЕНные.
…в «обычной» литературе — русской и английской, в романе, повести и рассказе — это не важно — там мир непозрачен, как наш настоящий реальный мир там, вовне. Там разговоры, непонятно зачем и о чем. Там непрозрачные вещи, мне не нужные. Медленное действие, лишь постепенно увязывающееся в сюжет, и бесконечная невнятица. Кажется, авторы делают это специально, чтобы создать у читателя впечатление, что у них в книге все как в жизни. Вот, скажем, герой слышит, а читатель читает обрывок разговора о лодочных моторах. Я ими не интересуюсь, не понимаю разговора, я не понимаю также, зачем в этой книге разговор о моторах. Я вижу, что это не нужно сюжету, это не интересно герою. Откуда этот разговор? Герой книги слышит его случайно, это обрывок чужого и неинтересного разговора, в книге он для того, чтобы создать реалистический фон — что вокруг героя происходит нечто, к нему никакого отношения не имеющее, герой лишь мелкий винтик в мире, огромном и чужом, и я вместе с героем вынужденно отдаю внимание все новым подробностям, которые мне скучны. В этом месте следует хвалить язык — автор, нагружающий меня неуклюжими и ненужными реалиями, должен прекрасно владеть языком, язык — это все, что остается читателю, которого выбросили на помойку мира, называемую реальностью, хотя она вся из слов и придумана автором.
А фанфики? В них тоже все придумано. Но зато читается как прозрачный текст. Даже если там горы ненужных мне подробностей. Если мне скучно — я пролистаю, не буду читать. И ничего. Но если там мелькает диалог — он чему-то служит, он восхваляет героя, или дает ему важную информацию, или еще что-то делает. Там есть описания вещей — хоть волшебной палочки, хоть бронетрусов, но они все нужны. (Я не уверен, что смог объяснить.)
А в фанфике мир — внутренний. Тут все подчинено авторской идее. Он придумал сюжет, мир и героя вместе, мир соответствует герою, описание мира неотделимо от сюжета, все прозрачно — зачем такая-то деталь, зачем это событие. Читать легко — в некотором смысле все предсказуемо. Не в смысле сюжета, а — вот этого чувства понятности. Эти рояли тут не случайно, все стащено к сцене старательными рабочими, режиссер много пота пролил, продумывая очередность действий. Весь описываемый мир крутится вокруг того, чего пожелалось автору. И потому все насквозь понятно.
Вот вроде бы и об одном говорим — о цели какого-либо художественного (или антихудожественного) момента в произведении. Тогда почему, спрашивается, я не кидаюсь на шею к собрату-мыслителю? Да потому что собрат из него, как из фикера Миллер, и неважно, Агата или Генри. Товарищ точно так же ни черта не смыслит в том, что тексту нужно, а что не нужно, как и его любимчики — в обусловленности ёбли творческой задачей.
Отсутствие прикладной цели у данной сцены или целого сюжетного хода не значит, что цели у них не было вообще. Не прикладное (фундаментальное?) суждение не значит, что оно же и спекулятивное. А поиск «ну́жника» для каждого фрагмента оборачивается выходом на столь любимый нами издательский формат валового писева: всё, что не служит продвижению динамичного сюжета, вылетает из текста. Ощущение, будто всё стащено к сцене и полито режиссерским потом — оговорка по Фрейду: натуральности в этом спектакле ни на грош, всё бутафорское, валяется пестрой кучей и вызывает приятное чувство — это они ради меня стараются!
Настоящее искусство неуютно, от него хочется откреститься, «прикрыться безблагодатными выдумками», сетует товарищ Водкин-Опохмелкин (или как-то так). Врет, конечно, мерин сивый. Ну или не врет, а подсознательно вытесняет, не замечая очевидного.
Например, как фикоперы то и дело ударяются в совершенно левые россказни про:
а) длину волос, цвет глазынек, форму носика, телесные стати, даром что персонаж-то ворованный и всем известно, какое у него где;
б) шмотки, надетые на персонажей, до подштанников вплоть, и не только на балах-приемах-файф-о-клоках, но и в минуту жизни трудную;
в) родословную местной знати, причем всей поголовно, включая пращура, чья рожа мелькнула в полутьме на галерее предков;
д) эволюционное происхождение ельфов в данной вселенной, хотя речь в конечном итоге сведется исключительно к размножению ельфов.
Наш дорогой оценщик завсегда готов пролистнуть фикоперскую муть и заявить: «Это было прозрачно, всё по делу, ничего лишнего!» Милай, а что тебе помешало так же поступить с нормальными писателями, если уж клиповое мышление не дает сосредоточиться на сложном, не-фикерском тексте? Забавные они, эти господа Водкины-Опохмелкины. Прямым текстом напишут: нормальные книги мне читать скучно, там много скучных подробностей, поэтому фанфики лучче, в них ненужные подробности и промотать можно! — и сидят, ждут обсуждения своих паралогизмов.
