Похоже, я начинаю окукливаться. Пора принимать меры по этому поводу. Раскрыть, что ли, теги со своими книгами? Все равно мутить с ними интригу типа краудфандинга у меня не получается — не хватает натуры интриганской, а также живости пиарщика, заставляющей бегать кругами по Сети и намекать (а на деле просто-напросто втюхивать) на свои труды. Не могу, не умею, а главное, прекрасно понимаю: то, что я пишу, современные читатели читать неспособны. Это слишком тяжело, сложно и многабукафф. Плюс мистика. Человек идет читать простую, хорошо ему знакомую научную фантастику (как ему кажется с первых строк), а там мистика. И читатель обижен! Он самым натуральным образом обижен, что ему не написали то, о чем он хотел почитать.
Сразу вспоминается Ровная с ее упреками в адрес Роулинг, что та не создала книгу о викканстве, а выдумала какой-то свой магомир, где не обнаружилось никакой древней мифологии. Так же и упрекнувшие автора в том, что он пишет «не моё», считают, будто они никого не упрекают. Хотя иначе их поведение не назовешь: сперва они приходят с просьбой дать им прочесть вашу книгу, потом долго молчат, потом возвращаются с чем-то вроде «извините, это не моё», невзирая на то, что последнего, согласно правилам элементарного приличия (не говоря уже о такте и деликатности), делать не стоит. Ну право же, не ваше и не ваше, зачем ходить с этой невероятно ценной информацией в блог к автору, а то, бывает, еще и на сайт, где выкладываются авторские труды и плоды.
Вчера я довершила свое становление интроверта. Человек явно ошибся, прочитав пост о второстепенном персонаже «Андрогина» (если кто помнит, это Джон, своего рода супермен, опорная точка среди вечно переменчивых слабаков, невротиков, психотиков и маниаков семейки Кадошей). Причем линия тяжелого детства Джона, патологическое отношение его мамаши, еще более ненормальной, чем Кадоши, к собственному потомку — в книге эта линия почти не развернута. Кстати, именно потому, что это могла бы быть тема отдельной книги, если бы я смогла преодолеть свое отвращение перед «креативным штампом», перед Эпосом о Великой психотравме. Течение, сформированное из модной писанины, вгоняет в дрожь и заставляет отказываться от темы, несмотря на масштабность самой тематики и интерес к ней. Ведь читатель УЖЕ привык, что психодрама о психотравме есть унылоговенное нытье. Так какого черта я, взрослый, сильный, жесткий и даже жестокий (жестокостью хирурга) человек, наученный жизнью, стану примыкать ко всяким… снежинкам?
Написавший мне читатель просто ошибся: «Хотелось бы почитать Двутелого андрогина. Написано реально. В жизни этих историй немало. Даже в собственной». Я всё понимаю, но отказала (или отказалась?). Человек ведь не хочет читать МОЮ книгу, а хочет прочесть трогательную бытово-психологическую историю про матрешку Ракамье, хотя стоило бы осилить монографию или статью. А моя книга настолько не похожа на бытово-психологический триллер, насколько это вообще возможно.
Я не пишу в жанре реализма — и не потому, что мне нечего сказать. Мне не хочется говорить о том, что я знаю из ЭТОГО. Во-первых, потому, что бесполезно (вы когда-нибудь сталкивались с жертвой психологического или физического насилия, обрушившегося на индивида, когда он был ребенком? и как, он охотно слушает вас и меняется под влиянием ваших словес?). Во-вторых, потому, что мучительно (и для автора, вынужденного препарировать себя гораздо глубже, чем ему не только хотелось бы, но хотя бы не было противно; и для читателя, которому тоже в какой-то момент перестает быть любопытственно и становится противно). В-третьих, потому, что читатель уже приклеил ярлыки к любым исповедям и ругает их за исповедальность (на то, КАК написано, после старобинцево-пустовых откровений и смотреть никто не станет — спасибо кислому бабью, еще один жанр утонул в их ДБД-соплях).
Вдобавок я осознала: за последние полтора десятка лет у меня появилось немалое количество знакомых писателей, редакторов, критиков, филологов, литературоведов (раньше среди моих знакомых были в основном искусствоведы — эти вообще читают настолько «особенное» и настолько по-своему, что я одна их понимаю, у нас, как у всех ИЗОшников, странное, отдельное восприятие искусства), но мои знакомства не служат к моей пользе. Все оттого, что я никому не могу доверять. Ни критики, ни писатели, ни редакторы, ни тем паче литературоведы не в силах читать моих книг. У них либо не хватает терпения на романы большого объема, либо не хватает естественного образования для понимания некоторых вещей, либо они предпочитают реализм всем прочим жанрам, либо они готовы читать фантастику, да хоть популяризацию наук! Но никак не мистику.
У меня достаточно знаний, чтобы примкнуть к популяризаторам науки и вызывать восторженные чувства у мудаков, неспособных оценить литературный стиль, а оттого измеряющих полезность книги количеством упомянутых там научных теорий. Теорий у меня в книгах хватает, поэтому и примечаний там воз и немаленькая тележка — ну не обязаны люди знать вот это всё, что знаю я. В конце концов, я здесь писатель, а значит, в некотором роде учитель. Кто не хочет ничему учиться, кому нужно просто убить часок «транспортного» времени — вы выбираете не мои книги, желаю счастливого пути. Но это не значит, что я прямо сейчас превращусь в какого-нибудь, прости Господи, Юдковского или ему подобных. Ведь тогда из всех психологических проблем в моих книгах останутся только надуманные, привлекающие примитивных, но самоуверенных «народных литературоведов», чтоб их приподняло да шлепнуло…
Увы, большинство существующих стилей отрезают от задач и целей, которые я перед собой ставлю, преогромные куски. Если ты научный фантаст (у меня наберется столько научных проблем, чтобы можно было и так считать), уж будь нам так любезен, убери все эти психологические сопли (которые, в сущности, есть первая и главнейшая суть повествования — не небывалым же генно-инженерным технологиям книгу посвящать?). Если ты пишешь психологический триллер или драму (я знаю, что это разные вещи — но оценщики жанров не знают), то убирай все излишества в жанре НФ, да и весь мистицизм, не касающийся психологических рефлексий, разве что он добавит жути в триллер, плавно подводя его к хоррору — это ничего, это можно. Если ты желаешь стать популяризатором науки, убирай вообще всё, кроме приключений, разбодяживающих околонаучное бла-бла-бла, а героев можешь сделать сколь угодно ходульными, картонными, нелогичными и порывистыми вплоть до симптомов хореи Хантингтона, она же пляска Святого Витта. Ну а в качестве мистики предлагаются странные помеси компьютерной игры с сектантской идеологией. От собственно мистики в этом чем-то остается лишь нечитабельность.
Да, я мистик. Абсолютно безальтернативный мистик, который пишет «не из денег, а только б вечность проводить». Если бы меня интересовали деньги, успех и толпы, скупающие мои книги, чтобы было чем занять себя в транспорте — поверьте, я бы нашла способ заполучить все вышеперечисленное. Способов довольно много — тех, которые вижу я и не только я: стать гуру; стать автором «написанного реально»; стать отменным пиарщиком своего творчества; стать тусовочной «лошадиной задницей», которая вертится на множестве мероприятий и поневоле становится своей, хорошо всем знакомой задницей. Многие идут в критики, журналисты и колумнисты из соображений тихого шантажа коллег и издателей: не дадите мне чего я прошу — я вас статейками за-ду-шу. Стихи.
Но я категорически не гожусь на роль гуру. И никаких талантов к пиару не имею. И интроверт вдобавок, то есть связями, тусуясь, не обзаведусь. Я даже внешний отклик мониторить не могу, потому что мне и правда на него плевать. Вот такая я и всё мое творчество, несвоевременное и коммерчески невыгодное.
Порою мне кажется, будто стою я на самом-самом краю целой эпохи. Время литературы кончается, последний песок из ее песочных часов, казалось бы, неисчерпаемых — в моей горсти. И скоро он протечет у меня меж пальцев весь, а те песчинки, что задержатся, выдуют ветра новой эпохи — эпохи изобразительных носителей информации: кино, сериалов, игр и прочая. Так что весь наш литературный мир, плотный, крепко сбитый, тесный и злой мирок слов уже начала понемногу раздирать на клочья бессмысленного вещества (а вещество, из которого состоит литература — слова, и они обессмыслились первыми) появившаяся рядом черная дыра. Нас засосет в сингулярность и заморозит там, хотя есть вероятность, что не навечно. Или то не вероятность, а надежда? Во имя последней надежды и осталось сделать последнее — дописать свою книгу (есть вероятность, а может, надежда, что последнюю) и бросить ее в багровый ротик аккреционного диска.
Наконец, я обнаружила, что вот-вот исполнится год, как я не могу написать финал «Андрогина». Притом, что хочу этого больше всего на свете. Я даже пообещала себе: после того, как закончу эту книгу, не буду писать лет пять, дабы сложилось что-то новое, что мешает мне нормально мыслить и работать сейчас, словно творческий токсикоз. Возможно, новое исчезнет без следа, а возможно, проявится. Одно я знаю точно: оно опять будет безнадежно несвоевременным.
