Думаю, о веницейской прелести написано столько, что прибавлять к этому свои восхваления незачем. Тем более что хвалить современную Венецию — не музеи, а сам город — практически не за что. Можно восторгаться ее былыми красотами или тем образом, который складывается в воображении у людей, никогда там не бывавших или бывавших на всяких мероприятиях, ну и оценивающих, соответственно, либо мероприятия, либо художественные фотографии Венеции.
Свой собственный взгляд в отношении таких городов-декораций, где коренное население находится в положении не то обслуги, не то заложников фестивалей-карнавалов, сформировать довольно трудно. Странно оценивать декорации, не зная, к какому спектаклю их приготовили.
При первой встрече мне Венеция ужасно не понравилась. Все потому, что в ней оказалось аж два Калле-дель-Пистор, причем именно в Калле-дель-Пистор находилось палаццо Гварди с гостиницей на третьем этаже, где мы с БМ забронировали номер. Один дель-Пистор оказался всего-навсего в километре от вокзала, куда прибывают поезда, а второй… Второго, казалось, не было вовсе. Сперва мы, естественно, прибыли в глухой проулок (а дело было ночью), с мусорным баком и запахом мочи вместо входа в палаццо. Таких местечек, служивших некогда отличным подспорьем браво — наемным убийцам — в Венеции полным-полно.
Некоторые сквозные — убивай и беги.
Некоторые нет — «Оставь его: перед рассветом, рано я вынесу его под епанчою».
Видите название? Проулок Смерти! Небось, не за красивые глазки местных белла донн назван.
И пришлось нам с кофром на колесиках блуждать (МТА бы написал «блудить») по венецианским задворкам (признаюсь, они так же отвратительны, как и задворки любого города, не столь обильно воспетого классиками). Собственно, за исключением каналов и дворцов, вся Венеция — сплошные задворки.
Дворцы с изнанки превращаются в бараки.
Некоторые из них вполне мирные и даже идиллические.
С магазинчиками и кафе.
С вездесущим венецианским бельишком.
Но когда выходишь из переулка на что-то вроде площади — сразу понимаешь: путь твой непрям и извилист. Тебе нужно каким-то образом проникнуть в сырую щель, в которой добрые соседи открывают окна попеременно, потому что ставни окон, расположенных напротив, мешают друг другу. Зачем? А иначе по нужному адресу не добраться!
Вот такой ширины «улица» в историческом районе — уже неплохое место. Хотя по моему мнению, это форменное ущелье в каменных джунглях. Солнца здесь не бывает никогда, зато сыро — всегда.
Настоящие улицы Венеции — это каналы. Причем не только Большой канал, но и крохотные «ручейки» между домами, где ступеньки ведут в воду прямо из подъезда.
Белье висит над головами лодочников и пропитывается ароматом илистой, гнилой воды.
Обслуживают население шустрые жуликоватые лодочники, гондольеры возят исключительно туристов.
Да и много ли тех гондольеров… Всегда 433 человека. В любое время и при любом наплыве туристов, а также подъеме воды. Все они венецианцы, все они не красавцы и не поэты. Многим категорически не стоит не только петь, но и кричать: «Прего, синьора, прего!» — голоса у парней гаже, чем у чаек. Однако они поют и орут. Ибо такова венецианская традиция!
А то свалят свои гондолы в узком канале — и сами тоже куда-то свалят. Фрагорино и граппу попивать, не иначе.
Что меня больше всего раздражало в Венеции, так это отсутствие длинных набережных и полноценных улиц. Мало того, что набережные короткие, их еще и перегораживают подъездами.
Во всей Венеции два-три променада на весь город, в Кастелло и в Дорсодуро. Кастелло — отдаленная и нетипично просторная часть города.
Должно быть, оттого, что там некогда располагался Арсенал, который в старину был верфью для постройки знаменитых венецианских галер, нас постоянно несло на эти галеры. Об этом районе я напишу отдельно, опишу и Дорсодуро, и странный остров Гвидекка.
Остальные «набережные» — не что иное, как короткие переходы от подъезда до подъезда. Короткий больверк длиной триста-пятьсот метров — уже большая удача для любителя прогулок.
А хотелось бы прогуляться вдоль канала по променаду длиной эдак километра три-четыре… Увы, веницейские набережные слишком дорого обходились гидростроителям, оттого их почти нет: выходишь из дворца и сразу в ладью, синьора. Прогулки с кавалерами исключительно в пределах видимости строгих маменек.
Видите, к чему примыкает мост? Не к двери, а к окну, а сбоку сход на набережную, которую, очевидно, по весне и по осени затапливает. Как только строители не изощрялись, чтобы по Венеции можно было не только плавать, но и ходить! Оконце, небось, ведет во дворик, где можно пройти посуху, когда Венецию настигает высокая вода.
Садов и парков в исторической части почти нет, если не считать частных владений и высоких заведений, вид на которые открывается с самых высоких мостов, например, с Понте-дель-Академия, моста Академии.
На этом мосту самый злой ветер: нас, идущих на другую сторону, не раз заставал снег.
Признаюсь, у меня сформировалось свое мнение о зимней Венеции, отличное от мнения Бродского и кого бы то ни было еще. Венеция… красива. Как может быть красив пожилой, элегантно стареющий щеголь, некогда богатый и красотой, и деньгами, и любовью, и славой. Сейчас красота поистрепалась, золото и любовь протекли меж пальцев, слава, впрочем, никуда не делась — но раздражает, ужасно раздражает, мешает думать о душе и прочем memento mori. Словом, Венеция капризничает и кокетничает — а мы и рады повестись на это престарелое кокетство.
