В прошлом подходе к этой книге (требующей, как физическая нагрузка, подходов на пределе сил) описывалось, сколь нудно, нудно главгероиня и главгерой подползают к осознанию того факта, что им надо трахнуться. Шесть глав они тянут и тянут резинку, но что поделать — она девственница, он Доминант, «я американец, ты привидение, между нами не может быть ничего общего» (с). Я уж было решила: хватит с меня глав имени растянутой резинки, больше никогда.
Но вот закончен первый том «Меня зовут Дамело», а мозг не хочет расслабляться, спать, отдыхать. Он жрать хочет, он горит в огне, мой неугомонный, неугасимый, креативный — и приходится применять огнетушитель. Огнетушителей лучше, чем скучная книженция, для мозга еще не придумано. Так что открываем фундаментальный труд Э.Л.Джеймс и вглядываемся в «Пятьдесят оттенков серого». Через две главы, повествующих о сексуальных фантазиях героини, я уже сплю. Да так крепко, как будто в буквы мне подмешали снотворного. Ибо две главы страхов мисс Анестезии Стил (даже имя у главгероини анестезирующее) перед аналом и связыванием способны усыпить кого угодно.
Признаю: подобное бубубу звучит в голове любой юной девы, обнаружившей, что ее новообретенному парню, чтобы возбудиться, похоже, требуется нечто большее, нежели вид голых сисек. Такие открытия всегда расстраивают. Мы, женщины, настолько верим своим сиськам, как будто у нас на теле сидит в засаде пара Бэтменов, готовых выручить нас из любой западни.
Да, наша, как ее именует автор, внутренняя богиня ГОДАМИ может на два голоса ругаться сама с собой на тему «Твои сиськи недостаточно возбуждающие — нет, это все мужики козлы и извращенцы». Да, порядочной девушке надо пострадать не только после того, как ее связали и отшлепали, но и до. Да, люди с трудом принимают всё, что выходит за рамки хорошего девочкового поведения. Но позвольте, на черта весь этот поток психоаналитического материала в книге-то вываливать? Книга должна суммировать и резюмировать, а не зудеть.
Но Э.Л.Джеймс именно зудит. Ее героиня вызывает желание выпороть ее и засунуть ей в рот кляп без всякого пикантного подтекста. Есть такие противные девицы, с которыми хватает и пятнадцати минут разговора, чтобы стать маньяком. Но не сексуальным. У кого бы, прости господи, устояло бы под такой монолог:
Я содрогаюсь от мысли, что меня будут сечь розгами или плетью. Шлепать еще куда ни шло, хотя, наверное, это унизительно. А как насчет связывания? Ну, он связывал мне руки. И это было… очень возбуждающе, да. В общем, связывание, похоже, не так уж и плохо. Он не будет одалживать меня другому Доминанту… само собой, не будет! Совершенно неприемлемо.
Мне нельзя смотреть ему в глаза. Что за странное требование? Как же я узнаю, о чем он думает? Впрочем, кого я обманываю, Кристиана не поймешь, но мне нравится смотреть ему в глаза. У него очень красивые глаза – чарующие, умные, глубокие и темные, темные от секретов доминанта и господина. Я вспоминаю обжигающий, затуманенный взгляд и смущенно ерзаю, стиснув бедра.
Это при том, что доминант и господин Кристиан ведет себя как придурок, нудный, закомплексованный задрот, боящийся отказа и не знающий, чем бы еще купить и удержать даже такую амебу, как мисс Анестезия. Книга содержит килобайты электронной переписки, пустой и глупой, как любая реальная переписка влюбленных — чириканье и заигрывание. Для книги реальность в снятом виде не годится, ты, фикерша! — хочется сказать автору. Для книги требуется преображенная реальность, а ты гонишь объем, перечисляя все действия героев. И даже не описывая, а попросту составляя список заполошного кудахтанья мисс Анестезии и унылых попыток мистера Грея возбудиться.
Ну, будем считать, что я пристрастна. Однако на ум так и приходит фраза из фильма «Женитьба Бальзаминова», сказанная Людмилой Гурченко в роли Устиньки: «Капочка просила, чтоб вы с ней были посмелее!»
Я ищу в «Википедии» слово «сабмиссив».
Через полчаса меня слегка подташнивает, и, честно говоря, я потрясена до глубины души. Неужели я действительно хочу забивать голову этим? Господи, значит, вот чем он занимается в своей Красной комнате боли? Пялюсь в экран, и часть меня, значительная и очень влажная – та, о существовании которой я узнала только недавно, – сильно возбуждается.
Набрела на описание принудительного оргазма, не иначе. Ничего возбуждающего в описании, скажем, золотого дождя, алголагнии или вакуумной кровати невинная (а тем более отнюдь не невинная) дева, думаю, не вычитает. Однако что там, в двух абзацах, полчаса читать? Главгероиня и читает так же тяжко, как извилинами ворочает? Вот почему описания мелких шалостей партнера в ее мозгу неизменно разрастаются в нечто эпическое, садомазохическое, долженствующее внушать почтение и возбуждение…
Кристиан достает из кармана брюк серебристо-серый шелковый галстук… тот самый галстук, который оставил следы на моей коже. Движения Кристиана быстры, когда он садится на меня верхом, связывает мои запястья вместе и закрепляет другой конец галстука на перекладине белой железной кровати. Я никуда не сбегу. Я в буквальном смысле привязана к постели и возбуждена до предела.
Кристиан соскальзывает с меня, встает рядом с кроватью и смотрит потемневшими от желания глазами. В торжествующем взгляде сквозит облегчение.
– Вот так-то лучше, – бормочет он, и на его губах играет порочная улыбка.
И понеслась, думаете? Как же. Все бы вам жеребчиками скакать, когда вас привяжут. В буквальном смысле. Они, возбужденные до предела, еще побеседуют часок-другой. Выпьют по-дружески, поедят, телик посмотрят… Иначе как им прочувствовать эффект от возбуждения? Оба молодые, здоровые, сексапильные — непременно надо привязать партнершу, мееееееееееедленноооооооооооооо раздеееееееееееееееееетьсяааааааааааааааааа и выыыыыыыыыыыыыыыыыыпииииииииииииииииииииииииить…
– Ну-ну, – произносит Кристиан, медленно облизывая нижнюю губу. – Анастейша, ты опять кусаешь губу. А ты знаешь, как это на меня действует.
Он предостерегающе прикладывает к моему рту свой указательный палец.
О боже! Я лежу, беспомощная, и едва сдерживаюсь, глядя, как грациозно он ходит по комнате. Меня это жутко заводит. Медленно, почти лениво, он снимает туфли и носки, расстегивает брюки и стягивает через голову рубашку.
Половину его хождений по комнате со стояком наперевес я, каюсь, пропустила. А потому что накануне отлично выспалась и совершенно не собирась засыпать снова или впадать в летаргию. В кому! С таким партнером можно не просыпаться вообще — все равно ничего интересного не предвидится.
– Хм, – выдыхает он оценивающе. – Все лучше и лучше. Пойду принесу что-нибудь выпить.
Кристиан наклоняется, целует меня, нежно прижавшись своими губами к моим, и встает с кровати. Доносится тихий скрип двери. Пошел за выпивкой. «Куда? Куда-нибудь неподалеку? В Портленд? В Сиэтл?» Напрягаю слух, улавливаю негромкую речь и понимаю, что Кристиан разговаривает с Кейт. О нет… он же почти раздетый! Что он ей скажет? Слышу негромкий хлопок. А это еще что? Снова скрипит дверь – Кристиан возвращается, слышны его шаги и позвякивание льда в бокале. Какой там напиток? Кристиан закрывает дверь и, судя по шороху, снимает брюки.
Брюки, напиток, соседи, под дверью подслушивающие — мысли обо всем этом, конечно, способствуют взлету возбуждения. Нет, я не спорю, женщинам нравится долгая прелюдия, но прелюдия подразумевает нечто иное, нежели привязать бабу к койке и уйти гулять с собакой или работать барменом в пабе на окраине.
Неспешность описаний Э.Л.Джеймс соперничает в неспешности с действиями ее героев. После похода за вином они приступают… не так быстро, друзья мои! Они приступают к маринованию мисс Анестезии в вине. Что они делали до этого? Тоже мариновали. Но по-другому. А сейчас — в вине.
– Приятно?
Я напрягаюсь, а он снова берет стакан, целует меня и проталкивает вместе с вином в мой рот кусочек льда. Потом медленно и лениво оставляет на моем теле дорожку прохладных поцелуев: вниз по горлу, между грудей и дальше, к животу. Льет холодное вино в мой пупок и роняет туда льдинку. Я чувствую, как она прожигает меня почти насквозь. Ох.
Сейчас он еще посолит, поперчит и поставит твой аквариум на огонь.
Поскуливаю от изнеможения, пытаюсь высвободить руки. Я совершенно беспомощна, потерялась в эротической пытке.
– Пожалуйста, – умоляю я, и Кристиан решает наконец сжалиться надо мной.
– Как тебя трахнуть, Анастейша?
О… меня бросает в дрожь. Он вновь останавливается.
– Прошу тебя!
– Чего ты хочешь, Анастейша?
– Тебя… сейчас! – Я уже плачу.
– Как тебя трахнуть – так, или вот так, или, может, вот так? Выбор бесконечен.
Вы поняли, детки, как обращаться с тетками? Выбирай, но бесконечно, бесконечно, но выбирай.
Кристиан смотрит на меня оценивающим взглядом, а потом внезапно хватает и переворачивает на живот. Из-за связанных рук я вынуждена опереться на локти. Кристиан толкает мои колени вперед, я невольно поднимаю зад и получаю увесистый шлепок. В то же мгновение Кристиан стремительно проникает в меня. Я вскрикиваю от боли и неожиданности и кончаю снова и снова, словно распадаясь под ним на мелкие кусочки, пока он продолжает двигаться. Восхитительно. Он не останавливается. У меня уже нет сил, больше не выдержу…
Объясните, бога ради, как она вообще хранила возбуждение все эти бесконечные часы усыпляющей возни с ее телом? Сколько ни рассказывай сказок о возбудимости девственниц, это всего лишь сказки. Привязать мало что понимающую в сексе девчонку к быльцу кровати и плясать вокруг с бубном, вином, брюками-галстуками вовсе не значит ее возбудить. Скорее вызвать у нее лавину сомнений в нормальности и потенции партнера. А уж чтобы дама получила оргазм, причем множественный, сразу после пенетрации — тут либо нимфомания, либо долгая предварительная стимуляция (и отнюдь не в виде поливания вином и оценивающих взглядов).
И так — каждый раз: нудно-трудно в начале и быстро-смазанно в конце. Взято всё худшее от подросткового секса и старческого. Подростковый секс, по-крайней мере, эмоционально богат, чего о книге Джеймс не скажешь. Здесь приходится благодарить и за малые милости. Например, за описание не-совсем-но-почти-секса, уложившегося в полстраницы.
Я не могу двигаться. Я лежу, обнаженная, распростертая на большой кровати, руки и ноги крепко привязаны к столбикам. Кристиан наклоняется и медленно проводит наконечником стека по моему лбу, носу – пахнет дорогой, хорошо выделанной кожей – и по приоткрытым губам, из которых вырывается тяжелое дыхание. Он сует хлыст мне в рот, и я чувствую его вкус.
– Соси! – приказывает он тихим голосом.
Я смыкаю губы вокруг наконечника и повинуюсь.
– Хватит!
