Итог: Диверсия против младшего поколения, приобщающегося к приключенческой литературе. Книга, за которую хочется наказать не только автора, но и издательство. Жестоко наказать, чтоб впредь неповадно было. И не слушать оправданий, что, дескать, это детская книга. Ни один ребенок в мире не заслужил наказания такой бездарной, безвкусной книгожвачкой. Стыдно, господа хорошие, стряпать подобную мерзость, а потом еще заявлять: это мы для деток! Сами-то небось в детстве Жюля Верна и Стругацких читали, а нынешним всякого Вадима Селина суете…
Для полноты впечатлений — перловка.
Тем не менее известно: они не трогают всех подряд, а загрызают только тех, кто напросился, что называется, сам.
«Не тронь меня, и я тебя не трону» – таков их страшный, но справедливый лозунг. Интересно, а к лозунгу прилагается инструкция, раскрывающая смысл слов «напроситься на загрызание»?
А началась эта леденящая кровь история с того, что в Холодные Берега пришла осень. *голосом артиста Броневого* «История, леденящая кровь! Под маской овцы таился лев! Я по-соседски зашел его проведать. Он увлек меня в чащу, сорвал с меня одежду…» (с)
Ну, а потом в конце концов все-таки удалось обнаружить… только одежду женщины, зверски разорванную в клочья. Зверское обращение с одеждой карается хождением в голом виде в течение 14 лет!
Если бы кто-то увидел меня в тот момент, он бы точно сказал, что краски сошли с моего лица. А если бы не увидел, то и не сказал бы! И ты бы не знал, сошли они или не сошли!
Не зря же говорят, что животные чувствуют мир тоньше, чем люди. Всегда полезно послушать, что говорят. Это избавляет от необходимости видеть очевидное и становиться юннатом позорным.
Хотелось скорейшего наступления каникул, чтобы провести их дома, лежа под теплым пледом за чтением интересных книг. Скорейшего вам наступления каникул и долгого чтения интересных книг, отвлекающего от написания своих собственных!
Маме не нравится, когда я начинаю разговоры о папе, и я ее понимаю. Бросить на произвол судьбы жену и годовалого ребенка – это не по-человечески. Надо быть не кем иным, как зверем, чтобы так поступить. Да, именно зверем, потому что люди так не поступают. Хотя и звери тут – сравнение неудачное. В школе нам говорили, что звери, наоборот, в отличие от людей не бросают своих детенышей. Гм. Видимо, все-таки не помешает кое-кому стать юннатом.
Наверное, ее разум пытался вытолкнуть за пределы организма все воспоминания о Данииле, но сердце не позволяло это делать. Сердце как чуяло: вытолкнутые за пределы организма воспоминания будут лежать кучей и попахивать.
– Боже мой, это повторилось, – побледневшими губами прошептала мама. – Оборотень снова вышел на охоту… Мне страшно жить… Ой, да, мама, да! Таки как страшно жить, мама!
От нее на нас только холодом веяло, а если изредка любовью, то наигранной и неестественной. Неестественная любовь директрисы к ученикам – это вам не оборотень чихнул. Это статья!
Год промчался как-то незаметно, быстро и без каких-либо важных событий. Ну, если не считать нападения оборотня на людей. Но это относится не к моей жизни. Моя жизнь скучна и тускла, без ярких и приятных событий. Нападения оборотня на жителей маленького городка – это так, рутина. Ничего интересного, фи. Вот если бы в Холодных берегах еще и вампиры завелись – от тогда бы жизнь стала яркой и приятной, кто бы сомневался.
В следующую секунду до тела наконец дошло, что если оно не спрыгнет с кровати и не убежит, то может пострадать. *опять голосом Броневого* «А мозг я попрошу остаться!»
– Не кажется ли милиции, что пора открыть охоту на оборотня? – не без ехидства спросила мама. – До каких пор он будет красть людей и нападать на мальчиков в их собственной комнате? Как трудно удержаться от ехидства, когда на мальчиков нападают в их комнатах и вот-вот станет так страшно жить…
И вдруг тоскливый протяжный вой острым ножом резанул по сонной атмосфере. Атмосфера завизжала и заругалась плохими словами.
Но его хитрость оторваться от преследования не удалась – вой в третий раз прокатился по улицам Холодных Берегов и обдал морозом наши сердца. Пока хитрость изыскивала внутренние резервы, воем догнало и обдало.
Оборотни взяли в руки микрофоны, музыкальные инструменты и продолжили петь противные песни… Пра-а-ативные оборотни с их пра-а-ативными песнями и пра-а-ативными микрофонами.
От неожиданности Прокопьева вскрикнула и одновременно подпрыгнула на месте. Ты точно видел, что не поочередно? Смотри у меня, дезинформатор.
Ее глаза воровато бегали слева направо. В одну сторону и вокруг всей головы.
Оборотня зовут Прокопьева Лилия Владимировна. Потому что вы двуличная и коварная. <...>Так что бойтесь и трепещите. «Трепещи, коварная!» — шепнул ученик директрисе. Директриса покорно затрепетала. Как чувствовала, что ее вот-вот посадят за растление малолетних.
Почему-то мое сердце забилось так часто, будто сейчас был урок физкультуры и я пробежал три раза вокруг школы. Скока вешать в граммах Скока разов бегать? – спросило сердце.
«Вот он. Наконец-то я его нашел. Только страшно мне до ужаса…» – затаив дыхание, подумал я. Страшный ужас дошел и спернул дыхание.
Я отомстил трем гадким, жадным женщинам, лежащим сейчас в леднике, наказал их за любопытство и небрежность в магии, а еще за то, что из-за них все это происходит. Пересилить себя я уже не в силах. Будучи не в силах пересилить себя, я пересилил гадких женщин и положил их в ледник – до покупки дисковой пилы и коптильной установки.
Лилия Владимировна курила одну сигарету за другой и выражалась грязными словечками. И дети наконец-то поняли, отчего их так тянуло к директрисе…
Раздумывая о бабе Любе, я качал тапку на большом пальце правой ноги и, видно, сильно его качнул – тапка слетела с пальца. Мысли о бабе Любе были такими насыщенными, что даже тапки казались женского пола.
– Егор? – немного удивилась девушка. – Рада тебя слышать. Как дела?
– Как сажа бела, – использовал я народный фольклор для определения моих «дел». Народный фольклор изворачивался и визжал, но его все равно использовали.
Рассказ гулял от уха до уха, от младших к старшим, постоянно видоизменяясь. Метод «из уст в уста» был отвергнут как устаревший и неспособный видоизменяться.
– Быть тебе великой, – произнесла мать Прокопьевой и поцеловала ноги дочери, когда ту принесли в палату на кормление. Врачи сразу же мать отругали, ведь новорожденных целовать запрещается, чтобы не занести им какую-нибудь инфекцию. А еще их запрещается кормить, мыть и пеленать – пусть полежат годик-другой за шкафом, пока не вырастут.
– Вопреки всем… законам жизни… плохие… убивают хороших… Как это… смешно… Обидно умирать молодой, так и не постигнув истинных законов жизни. Хоть посмеяться… напоследок…
