В средние века книга стоила дорого: ради нее, написанной на пергаменте хорошей выделки, под нож шло немаленькое стадо коров — и это было самой скромной затратой на создание книги. Золото и драгоценные камни, украшавшие переплет (как правило, камни брались некрупные, скромного достоинства), также были не самым дорогим вложением. Изрядно стоила краска, редкостью были писцы и иллюминаторы: в те времена книги не иллюстрировались, а иллюминировались — такова терминология. Хотя всякий, видевший рисунки в старинных книгах, согласится: они действительно светятся.
Но, разумеется, самой большой редкостью были тексты, достойные изложения, поистине драгоценного в своей уникальности.
Книги средневековья, если так выразиться, обслуживали ноосферу в целом: отражали мироощущение эпохи, создавая образы ада и рая. Да с такой силой отражая, что читатель, причастившийся знанию, на себе ощущал, каково оно, Зло или Добро, возведенное в абсолют. Неудивительно, что неподготовленной публике чтение выходило боком. Это были времена, когда не книга была для читателя, а читатель для книги: раскрыв обильно украшенные страницы, человек попадал в миры, в которых с ним могли сотворить всякое, дозволения не испрашивая. К чтению книг требовалось готовиться, словно к духовным практикам, к испытаниям и искушениям.
Затем, как все мы знаем, Иоганн Генсфляйш цур Ладен цум Гутенберг подарил миру книгопечатание и немедля принялся издавать все подряд, от высокодуховного наследия до того, что в XV веке считалось китчем. Это был переломный миг: книга (не литература, которая, как известно, бывает и устной, но именно книга) как бы оторвалась от разглядывания запредельных миров и наконец обратила взор свой на читателя. Читатель приосанился и приготовился прочесть в печатной книге о себе, грешном.
Вглядываться в лицо читателя, а точнее, в лицо социума тоже оказалось довольно интересным занятием.
Книга стала более демократичной, цели ее и, соответственно, требования к читателю стали скромней. Печатные книги можно было читать, не готовясь к процессу загодя, дабы освободить побольше интеллектуальных ресурсов для понимания и восприятия. Но и полного читательского опрощения не последовало — все-таки для понимания большинства напечатанных книг от человека требовались определенные мозги и вкус. Книга существовала не абы для чего, она служила познанию.
Думаю, вы догадались, что дальше. Дальше — электронная книга, книга, для которой не требуется ни-че-го. Она возникает из воздуха, если, конечно, считать воздухом компьютер с исправной клавиатурой, доступ в интернет и толику амбиций со стороны так называемого автора.
Почему так называемого? Потому что глядеть в лицо современнику, эпохе или чему-то столь же масштабному большая часть авторов электронных книг не умеет и за написание своих творений садится, мечтая всего лишь о компенсации своих комплексов. Результат этих усилий, разумеется, больше похож на запись психоаналитического сеанса или на изложение истории болезни, нежели на полноценное литературное произведение. Автор растворяет свой и без того небогатый опыт в фантазиях о том, как бы слиться с идеализированным «я», удовлетворить свою, как правило, невротическую гордость — и всё это не нанося ущерба привычному, надоевшему, реальному «я».
В результате вместо зеркала эпохи мы получаем очередное описание даже не комплексатика в целом, а единичного комплекса, самого сильного из тех, что мучают автора. Если у писателя дисморфофобия, в центре повествования читатель узрит красавца-красавицу-нечто-среднее, покоряющее города и расы силой обаяния. А если у писателя комплекс мачо — то просто силой. Комплекс Мадонны и Блудницы, Рыцаря и Развратника отразится в борьбе темных и светлых сил за внимание центрального персонажа, комплекс жертвы — в наказании и без того виктимных личностей. Без сомнения, все перечисленные сюжетные ходы уже имели место в мировой литературе, вопрос исключительно в том, как это будет подано в очередной раз.
Скорее всего, подача будет схематичной. Поскольку художественный образ становится художественным только при наличии внутренней логики, спаявшей многие грани натуры в единую «я-концепцию» персонажа — мы же вынуждены довольствоваться зрелищем того, как герой действует комплексом: воюет этим комплексом, дружит комплексом, влюбляется комплексом, распутничает комплексом, побеждает комплексом, завоевывает мир комплексом…
Электронные книги так же, как исчадие Гутенберга, могут содержать в себе весь диапазон — от мудрости до кретинизма, вот только создаются не в пример легче: ни тебе печатных станков, ни складов, где хранятся кипы бумаги в ожидании своего читателя, ни своего читателя как такового. Они попросту не успевают обзавестись ничем таким, они для этого недостаточно весомы.
Электронные книги, словно электрон, одновременно тело и волна — постоянно движутся, а остановившись, прекращают свое существование.
Легкость воплощения бывает не связана с легковесностью замысла, но зачастую эти двое образуют тандем, который создает много шума из ничего — и поди разыщи среди трескотни нечто стоящее. Пока вокруг «обалденной книжки» кружит туча безумных фанатов, требующих проды, сиквелов и приквелов, кажется, что это навсегда. Или хотя бы лет на десять-пятнадцать. Увы, через пару лет об очередной потрясной книженции забудут под напором новых потрясных книженций и их потрясных авторов. Правда, перед этим автора пропустят через привычно-жестокую мясорубку мимолетной славы и сладких обещаний из базового пакета «Звезда издательства Черт-те-что-пресс». Издательство Черт-те-что-пресс подпишет договор сразу на серию обалденных книжек, понимая: с окончанием серии можно выкинуть отжатого, как лимон, автора и заменить точно таким же. Сколь ни удивительно, это не солидность бумажного издания влияет на создателей электронных книг, а опрометчивость создателей влияет на бумажную книгу.
Такова она, новая переломная эпоха для письменных источников информации. Бесполезно требовать спасти бумажную книгу — носитель сменился. Конечно, и в наше время можно создать рукописную книгу на пергаменте, украсить ее драгкамнями-драгметаллами, иллюминировать миниатюрами, но ради какого текста будешь так стараться? Какой текст этого действительно стоит? Со временем тот же вопрос мы станем задавать относительно бумажной книги.
Надеюсь только, что это не будет сопровождаться превращением литературы в поток сознания, чуть более или чуть менее красноречивый.
