Помнится, в свое время френдесса в ЖЖ подала идею перевода термина «фикрайтер»: «На немецком «фикен» — трахаться, «фик» — трах. Соответственно получается, что «фикрайтер» — трахописец». Если говорить о шипперах, то это именно так. У тех весь опус не более чем слегка запутанный подход героев к койке. Трахописцы попросту не умеют писать что-либо помимо траха — даже если произведение принадлежит к жанру «джен», то есть по определению не содержит сексуальным сцен. Как в анекдоте про Анку-пулеметчицу: хоть детскую кроватку собираешь, а всё пулемет получается.
Ну а поскольку маршрут «Фикбук-Самиздат-Армада» (впоследствии преобразившаяся в «Альфу», но все равно оставшаяся издательством сетераторского хлама) трахописевом был проложен давно, лет десять назад, то и получили мы в «официальной литературе» вместо большинства жанров ту самую лырку, маскирующуюся подо все подряд. Теперь вот это всё протекло в боллитру и усердно впаривается Левенталями в качестве «нового тренда» (ужасно нового, и тридцати малютке, рожденному шипперами, не исполнилось! как? исполнилось? все равно новое!). И мы, читатели, уже начинаем привыкать к шипперской не столько даже биологической, сколько социопсихологической чуши.
Но есть вещи, к которым что-то не привыкается никак. Вот меня, например, в фэнтези нового тысячелетия неимоверно изумляет мотив секса человека (или антропоморфных персонажей) с драконом. Однажды я где-то приводила фрагмент фика, в котором хоббита Бильбо охаживает Смауг, в электронных библиотеках имеется, прости господи, тег «полюбить дракона». И писеводелы неустанно его пополняют под девизом «Драконы? Дайте два!».
Некоторые люди еще лет девять-десять тому назад писали о своем категорическом неприятии подобных миксов, объяснив по Станиславскому, что не верят в совпадение брачных ритуалов и наклонностей разумных рас, а тем более в преодоление табу, стеной стоящих между видами. Не могу согласиться безоговорочно, вспоминая поведение, скажем, тех же зверушек в зоопарке, у которых нет пары. Они начинают ухаживать за зоотехниками или обращают внимание на тех животных (порой не только другого вида, но и другого отряда, другого класса), которые оказались в их вольере.
Не всегда у животных инстинкты сосуществуют в мире и согласии. Например, инстинкт размножения запросто отключает инстинкт самосохранения — и лососи идут на самоубийственный нерест, а самец богомола бодро марширует оплодотворять ту, которая его безжастно сжует в процессе совокупления. Вдруг у разумных тоже такое бывает? Хотя о чем это я? Бывает — и постоянно.
В первую очередь отметем как стоящий источник информации известного многим просветителя-благодетеля Дольника, вещающего на тему гармонии животного мира — он идиот, excusez-moi. Его сверхвыводы биологу, а тем паче этологу хочется спустить в унитаз. Что поделать, избирательное восприятие рулит: Дольник видит лишь то, что подтверждает его теории, а выпадающие из теорий факты в упор не замечает.
Он из тех, кто с пафосом заявляет: все животные кидаются спасать детенышей, рискуя жизнью! Ага. А родителей, спокойно жертвующих половиной детенышей изначально (слабых обычно убивают, лишая еды, более сильные из помета — еще в гнезде или в норе) и принципа многочисленности потомства как компенсации высокой смертности детенышей в природе не существует. И животных, которые со своими деточками даже не знакомы — тоже. Эту циничную штуку придумали злые дяди и тети, дабы испортить настроение малограмотным популистам-бихевиористам.
Начнем с того, что межвидовое скрещивание, несмотря на всю хитрую зоопсихологию, широко распространено. Пусть природа и для разумных, и для неразумных придумала много систем «ключ-замок», чтобы рождалось поменьше гибридов, они все равно рождаются. При этом многие оказываются стерильны, как мул или лошак; или хуже адаптируются к местным условиям, как помеси гавайской кряквы с дикой; или вообще ни для чего не годятся, кроме демонстрации в зоопарках, как лигры и левопарды. Но даже если межвидовой гибрид вполне жизнеспособен и способен к размножению, поколения его потомков непременно будут содержать множество нежизнеспособных, стерильных и полустерильных особей. Подавление мощности и плодовитости в гибридном потомстве называется разрушением гибридов. Словом, природа добьет тебя в твоем потомстве, коли не смогла отвратить от неподходящего партнера.
Однако люди по мере развития медицины становятся все наглей и безбашенней в выборе партнера. И не задумываются над тем, какие розы им приготовит данный конкретный Гименей, какое потомство принесет данный конкретный партнер. Еще столетие назад хотя бы околицей выведывали, нет ли в роду жениха/невесты скорбных главою — а сегодня и этого не делают: авось прорвемся! Может, во имя любви и стоит рискнуть. Тут каждый делает свой выбор.
С брачными ритуалами также не все просто: некоторых индивидов тянет на экзотику с такой страшной силой, что сойтись с представителем невиданного племени для них — воплощение сексуальной фантазии. Есть и целые народы, в чей мозг свингерство встроено как средство вливания свежей крови, как средство от вырождения. В немногочисленных, уединенно живущих племенах есть обычай подкладывать своих женщин под всякого мимокрокодила в лице очередного Жака Элиасена Франсуа Мари Паганеля. Благо географы существа рассеянные — настрогают детей и дальше пойдут, капитана Гранта искать.
Все вышеперечисленное могло бы объяснить, с каких девиаций люди могли бы засношать представителей разумных рас, даже если те увешаны крыльями-хвостами-рогами-грудями не по-человечески. Приблизительно антропоморфный облик наверняка вызвал бы интерес у любителей экзотики, не зря же в мифологии постоянно всплывают извращенцы такого сорта, Афродитой обиженные. Подсознание соглашается на эксперименты.
Но эксперимент эксперименту рознь, знаете ли. Описание дракона всегда проникнуто восхищением, всегда. Оно и неудивительно: что великая мудрость, которую символизируют восточные драконы, что великое зло, таящееся в драконах Запада, равно вызывают восхищение своей масштабностью.
У меня по этому поводу один вопрос: драконофилы, вы собираетесь трахать мудрость или безнравственность? Спать-то придется — с телом. Ну и еще один, пожалуй: вы в зоопарке-то были, крокодила видели? Вот эту великолепную трех-пятиметровую тварь в грязно-зеленой броне, с бессмысленными буркалами и ротиком, полным кривых ножей? Мне как биологу отряд Крокодилы нравится: замечательное животное и, действительно, вершина эволюции с точки зрения адаптивности. Но заниматься сексом с гигантским пресмыкающимся, особенно если размерчик оного увеличить метров с трех до тринадцати… Тут уж не требуется никаких барьеров психологического плана, физиология задушит желание в зародыше. Как говорится, давай дружить, о мудрый ящер.
Тем не менее в каждом правиле найдется хоть одно исключение. А чаще и не одно. История не столько любви, скорее уж секса по дружбе между женщиной и ящером, встретившаяся мне у Кристофера Мура в веселой книге The Lust Lizard of Melancholy Cove — «Ящер страсти из бухты грусти», была обоснована идеально.
Шизофреничка Молли Мичон, бывшая порнозвезда с нелегкой судьбой и неусмиримой мизантропией — тот самый тип женщины, что способен взять на себя заботу о ящере-людоеде. Люди Молли несимпатичны, она им не доверяет. А отношение публики к ее телу, словно к куску мяса, уравнивает представителей вида хомо с любым другим хищником, который не прочь полакомиться человечинкой. Ящер, всплывший в Хвойной бухте, не пугает бывшую «малютку Мичон» даже размерами. Ну а сама тварюга, пришедшая на нерест, особо не разбирает, человек перед нею или вообще бензовоз.
К тому же у мифической зверюги есть тайное оружие, которым на деле располагает практически любой реальный биологический вид, но человек его утратил (или практически утратил), а значит, утратил и защиту от него. Феромоны.
«Стив зарычал, и острые углы трейлера растаяли, превратившись в изгибы и жилы драконьего тела. Он перекатился на бок, и Молли увидела, как чешуя у него на брюхе раздвинулась, и на свет божий выдвинулись семь футов драконьего пениса — толстого и несгибаемого, как телефонный столб. По всему органу замигали люминесцентные огоньки.
— Ух ты — впечатляет, — выдохнула Молли, отступая на несколько шагов.
Стив послал ей сообщение, похожее на то, которое отправлял бензовозу. На Молли подействовало лучше. Колени ее подогнулись, по бедрам побежали теплые мурашки, в висках застучало».
К тому же уникальному ящеру, так же как зверушке из зоопарка, лишенной пары, возможно, навсегда, — ему, сами понимаете, перебирать партнерами для спаривания не приходится. Самки еще могут выкобениваться, у них выкобенивание заложено в биологическую программу — но не самцы с их, как сейчас говорят, полиаморией.
Молли не зря много лет снималась в порно, где все стопоры с выбора партнера были сняты надежно и надолго. К тому же в ее нынешней жизни не предвидится никаких контактов ни с какими партнерами в уныло-добропорядочном городке, где нормальных людей нет, поэтому все усердно имитируют «каквсехность». Она не любит людей — причем во всех смыслах этого слова не любит.
Кому и быть ксенофилом, как не такой Молли Мичон? Особенно с ее специфическими, гм, умениями. И кому смеяться над романтическими ксенофилами, как не Кристоферу Муру? Он знатный мастер стеба.
«Она заглянула Стиву в глаза (по крайней мере — в один глаз), подошла к его морде и нежно коснулась губ (или того, что было бы губами, если бы они у него имелись). Ее обдало резким и сладким дыханием — смесью одеколона «Старые специи», мужественных мексиканцев и выблеванных коров.
— Ты знаешь, — сказала Молли, — я никогда не целовалась с парнем, у которого изо рта пахнет школьным завучем».
Мур, конечно, не может не коснуться темы, которая на деле интересует всех потребителей темы ксенофилии. Как в анекдоте: «But how, sir?» Как-как… Газонокосилкой!
«Молли попробовала — а фактически совершила героическую попытку, — но даже для женщины в такой превосходной физической форме задача оказалась не по силам. Тем не менее, ей удалось засечь возле ангара бензиновую газонокосилку (которой покойные наркобароны пользовались для зачистки местности и предотвращения возгорания) и твердым, но нежным применением этого неуклюжего механизма и некоторым количеством ласковых увещеваний довести Стива, которое французы неисповедимо называют „маленькой смертью“».
Чем хорош настоящий писатель (и талантливый переводчик), так это тем, что текст, даже повествующий о вещах откровенно несбыточных, непристойных и неведомых, не производит впечатления «фубля» или «что-то у них тут недоработано». А то как откроешь каких-нибудь шипперов или тырящих у шипперов «повестку» упырих, как увидишь там что-нибудь эдакое, познавательное, из «Занимательной копуляции для детей» почерпнутое и переписанное для взрослых на гопоязе… Причем для отменно глупых взрослых, которые не в теме ни в плане зоологии, ни в плане сленга.
