Время от времени кто-то на просторах инета поднимает тему бана в том или ином разрезе. Ну знаете, люди, которых просишь отстать по-хорошему, любят приводить аргумент: ваш пост в открытом доступе! а значит, я могу комментить его, как хочу и куда хочу! Каким образом этот аргумент запрещает банить несимпатичного собеседника, который просьб определенного рода не понимает? А черт его знает. Я точно не знаю. По мне так комментить можно и без всякого внимания к чувствам блогера, но один раз. Ну два. А потом, обнаружив, что ваше общество ему неугодно, хозяин журнала имеет право отказать вам от дома. То есть от своего информационного пространства. Наслаждайся издали!
В реале, если к вам подвалил какой-то сомнительный тип, вы можете отгородиться молчанием или увеличить расстояние между вами так, чтобы тип до вас дотянуться не смог. Не оставили вы ему ни адреса, ни телефона, ни руки, ни сердца — и всё. Бан реальный. А в вирте как отгородиться? Молчанием? Какое-то шаолиньское упражнение на выдержку получается: сажают ученика в круг таких же, как он, недорослей — и соученики принимаются чихвостить бедного малого на все корки, а он ни-ни, не отвечает и даже не злится на их неконструктивную критику. Ну хорошо, шаолиньскому молодцу и хула к лицу, а мы-то, простые русские (или не очень русские) люди, мы-то за что страдать должны?
Если человек не мазохист, то ему подобные реплики и даром не надь, и с рейтингом не надь. Ан нет! — говорят любители аргумента про открытый доступ. Ежели выложил не под замок, от общения с нами, антипатичными, увиливать не моги! А ежели ты нежный — пиши под замок или вообще под глаз. Там тебя никто не достанет. То есть из-за одной-двух личностей с прибабахом, которые и придут-то не в каждый пост, надо запереться от всех нормальных, в башне из слоновой кости с бронированными дверями. Какая-то мартовская логика, однако.
Удивляет меня возмущение по поводу отказа в общении, удивляет. Ведь не избирательного права человека лишаешь. Не пенсионного обеспечения. Не свободы слова. Забаненный может свободно пойти куда глаза глядят и там разразиться любыми словами, которые найдет в своей измученной душе. Нет, они желают размножаться разражаться прямо туточки. Чтоб я, значит, гарантированно прочла. А то ведь не узнаю их чрезвычайно ценного мнения о моей жалкой персоне.
Опять же неизвестно кем неизвестно где брякнутое «Банишь — значит, пидорас!» стучит им в грудь, словно пепел Клааса. Ладно, я не отпираюсь, что я — то самое на букву «пи», если принимать в расчет мою интимную жизнь. Но в отношении жизни интеллектуальной…
Не в силах я понять, почему человек ДОЛЖЕН спорить с любым, кому приспичило поспорить. У меня в свое время сосед был алкоголик и логореик. Как трезвый — так тихий, спокойный дедуля, как выпьет — трибун. Пламенный. Если к ротовому отверстию спичку поднести — сожжет глаголом нафиг. Смысла в речи ни на йоту, зато выхлоп на километр. Если бы я ему на каждое «Эй ты, мандавоха!» отвечала развернутым пояснением, почему меня нельзя называть этим словом, я бы и сейчас еще с ним беседовала. Над его одинокою могилкой. Поскольку помер сосед-то. Сгорел, надо понимать, от бушующего внутри глагола. И многие мастера заслуженного бана напоминают мне покойного Николая Степаныча: обращение, правда, не столь зажигательное, но речь! но требовательность! но пылкость! Тоже трибуны. Пламенные до изжоги.
Особливо, конечно, требовательность к ДРУГИМ умиляет. Время от времени приходят ко мне граждане с требованием доказать им, что я что-то собой представляю. Очень похоже на посещение лордом летней резиденции: вот, ваша милость, ваши слуги — столько-то лакеев, столько-то горничных, дворецкий, садовник, конюх, псарь, палач и камердинер. И все мы должны стоять строем и кланяться, как заведенные. А если ни я, ни сотоварищи мои не хотим? Ну вот нет у меня такого в заводе, чтоб кланяться, как заведенной. Не люблю я оправдываться за сделанный мною ремонт, за написанные мною посты и книги, за свой образ жизни и образ мыслей. Я и перед близкими-то не оправдываюсь: кому мои онеры не нравятся, всегда могут отказать мне от дома и от тела. Свободные же ж люди!
Нет, говорят сильно требовательные пламенные трибуны. Если мы до тебя докопались, уж будь любезна отдать нам кусок себя на потерзание и поругание. И не только вдали от твоей жужи, но и на территории ея!
И ладно бы это происходило, повторяю, ТОЛЬКО со мной. Те же аргументы о непозволительности бана я встречаю и в блогах моих френдов, когда те просят выйти вон очередного трибуна. Иначе на мои посты по этой теме не приходило бы множество народу вздохнуть в комментах: ох, и я, ох, и у меня, ох, и мне…
Признаю, я довела технику бана до статуса зенитной установки: оно еще только простирает над моею жужей совиные крыла, а я уже по нему бздяк! — и снова в Багдаде все спокойно. Люблю покой. Комфорт. Мещанка я и обывательница.
Общение в вирте есть дело обоюдное, благое и непринужденное. А если один общается, другой терпит — это либо по работе, либо по жестокой необходимости. Есть тут, в соцсетях, необходимость такого рода? Нету. За звание самого толерантного блогера бороться и рейтинг повышать мне лень. Звания всесетевого пидораса я не боюсь. Пускать в комменты кого попало, чтоб половине комментаторов отвечать, а вторую игнорировать — не настолько я экстраверт, чтоб разводить вокруг себя птичий базар. Если кто иначе действует — разве я ему запрещаю? Я, в отличие от пламенных трибунов, на других людей свой подход к общению не распространяю. И в святые заповеди вирта, хреном с горы принесенные, не верую.
Словом, бан предохраняет нас от незащищенного церебрального секса. Тем и хорош.
